«Большое искусство – это космос». Когда в театре оживают куклы
«Театр кукол – это глубокое, философское искусство мудрецов», – уверен директор Екатеринбургского театра кукол Пётр Стражников. Не ищите логику Рада Боженко, «АиФ-Урал»: Пётр Степанович, на минувшей неделе театр представил на российском театральном фестивале «Золотая Маска» спектакль «Дон Кихот». Поделитесь впечатлениями, как всё прошло? Пётр Стражников: Очень волнительно! Такую технологически сложную постановку не так просто «вживить» на чужую площадку. Мы показали один спектакль на членов жюри, на зрителей, а второй... схитрили, превратив генеральную репетицию в спектакль, на который пригласили коллег из других театров, друзей, своих гостей – пришло порядка 150–170 человек. Коллеги-кукольники реагировали очень живо, аплодировали, кричали: «Браво, Гера!» (Герман Варфоломеев, актёр Екатеринбургского театра кукол. – Ред.). А вот реакция обыкновенных зрителей мне была не совсем понятна – они сначала поаплодировали, а потом воцарилась тишина, не знаешь, как реагировать. Зато в конце они устроили овацию, очень много раз вызывали артистов. Ко мне подошёл председатель экспертного совета «Золотой Маски» Александр Вислов и сказал: «Я очень рад, что мы отобрали вашу работу». То есть профессиональная оценка была высокая. – Восторг коллег означает, что между кукольниками нет профессиональной ревности? – Ревность, бесспорно, есть. Мы же конкуренты на фестивале. В этом году и вовсе невероятная конкуренция – номинировано 10 спектаклей театров кукол, я такого не помню. При этом надо понимать, что на «Золотую Маску» просто так попасть невозможно: в России 212 театров кукол, и войти в «шорт-лист» чрезвычайно трудно. Поэтому коллеги смотрели на нас в том числе и как на конкурентов. Но, с другой стороны, сложно не заметить явные плюсы нашего спектакля. Это, в первую очередь, образное художественное решение. Я даже прочитал перед спектаклем друзьям-москвичам небольшую лекцию, настроил их на то, что не стоит искать в нашем «Дон Кихоте» логику, – спектакль не про это. Это сон, это метафора. Причём как раз на уровне метафоричности у нас мало конкурентов. «К нам, к нам!» – Почему театр обратился к «Дон Кихоту»? Рискну предположить, что многие ваши зрители произведение Сервантеса и не читали. – Не читали, к сожалению, да и, может быть, даже фильм не смотрели, поэтому эта история для многих не родная. Но ведь образ Дон Кихота вечен, как вечна борьба за добро, борьба с ветряными мельницами... Мы к режиссёру-постановщику спектакля Виктору Плотникову давно, извините за это слово, подъезжали, искали материал, который бы его грел. На «Дон Кихота» он откликнулся. Более того, в одном из интервью признался, что сюжеты «Дон Кихота» для него лишь повод поразмышлять и поделиться чем-то глубоко личным. Он сказал, что посредством этого материала решает свои жизненные проблемы. Поэтому спектакль – это пространство, в котором собрана личная жизнь постановщика. Она становится понятна тем, кто на эту волну настраивается. По большому счёту, если с «Дон Кихота» снять внешнюю оболочку, там останутся вечные материи: любовь, смерть, свобода и несвобода, жизненные проблемы. В одной из сцен звучит: «Пора бы в нашу лодку... к нам, к нам, иди к нам!» Стольким искушениям подвергается человек, и как, какими средствами этому противостоять, каждый это решает по-своему. Словом, честно говоря, спектакль непростой. – Наверное, любой спектакль, если его ставит Личность, содержит значительную долю рефлексии. Что позволяет зрителю её «прочитать», спроецировать на себя? – Как говорят? Есть грубый, физический мир, и есть мир тонкий. Так вот, на тонком уровне мы все едины. И, когда речь идёт о каких-то сокровенных вещах, о том, что касается каждого из нас, это «читается» подсознательно. Настоящее искусство уходит в тот мир, где идёт разговор и конкретно обо мне, и о всех. И люди это «считывают». В том же «Дон Кихоте» есть пронзительный номер «Не покинь меня», и одна женщина в отзыве написала: «Это про меня!» Большое искусство – это образ, а метафора, на которую выходит Плотников, ещё выше, чем образ. Это какой-то космос! Просто магия – Тут уместно вспомнить Станиславского, который говорил: «Если бы смысл театра был только в развлекательном зрелище, не стоило бы класть на это столько труда. Но театр есть, и это... » Предложите, пожалуйста, своё определение. – Театр – это, безусловно, не развлечение, это действо значительно глубже. Это работа души. Древние греки писали, что смысл и суть театрального искусства – катарсис, то есть очищение через слёзы, сопереживание, сострадание. При этом театр может быть каким угодно («хороши любые жанры, кроме скучного»), в том числе бездарным, пустым. Но ещё более страшная вещь, с моей точки зрения, когда искусство занимается недопустимым. Вот есть движение вверх, а есть движение вниз, в котором присутствует некое дьявольское начало, – оно не очищает душу, а заполняет её чем-то страшным, чёрным, порождающим отрицательные, разрушительные эмоции. Это антиискусство, оно не имеет права на существование. – Может ли театр в попытках достучаться до души современников «изменять» академичности, меняться? – Может меняться, может менять формы. На определённом этапе я столкнулся с поэзией Андрея Вознесенского последних десяти лет его жизни... Вознесенский 60-х годов (взрывной бунтарь, зовущий на баррикады) и этот «поздний» поэт – это будто бы два разных человека. В последние годы он уже говорит о другом, у него другие мысли, может быть, более глубокие. Так же и театр – он меняется «с возрастом». Режиссёр (точно так же, как художник, композитор) всю жизнь ставит один и тот же спектакль, но разными выразительными средствами, приёмами и так далее. Кто-то из великих сказал, что жизнь театра – это семь лет, плюс-минус. Вот он рождается, развивается, вот его пик, а потом идёт спад. – И требуется вдохнуть в него жизнь? – Конечно, он требует обновления. Театр – это живой организм! – Новые технологии не нарушают гармонию театра? – Нет, ведь технологии – это средство, они лишь помогают, ускоряют процесс. Скажем, если на создание куклы уходит условно месяц, то 3D-принтер сокращает это время в несколько раз. Но никакая технология не может заменить живой театр, разговор души с душой. Мне очень жаль, что существует стереотип, мол, театр кукол – это что-то несерьёзное, детское, баловство. Глубокое заблуждение! Театр кукол – это глубокое, философское искусство мудрецов. Тему одного из фестивалей «Петрушка Великий» мы определили как «От наивности ребёнка до мудрости философа». Кукла значительно выразительнее живого актёра, в ней собрано очень много всего! Представьте, идёт марионетка, весёлая, бодро шагает. Вдруг замечает, что у неё к рукам и ногам привязаны нити, поднимает голову и видит человека, который её ведёт. И понимает, что ею управляют. Она начинает дёргать за нити, дескать, отпусти, брось, пытается освободиться. А человек даёт ей понять – не делай этого, не надо. Но она – раз! – отрывает одну нитку, потом другую... Когда оборвана последняя нить, кукла падает и прямо на сцене превращается в груду тряпья. Человек, который её вёл, разводит руками, мол, она сама так решила, кладёт на эту груду тряпья вагу (панель управления марионеткой в форме креста) и уходит. Что происходит дальше? Тряпьё начинает колыхаться, встаёт – и тут происходит чудо: кукла видит, что она одна, берёт этот крест – хоп его на плечо! – и пошла. Я давным-давно видел этот номер в Европе. Разве один человек в одиночку может выстроить подобную тонкую метафору? Так умеют только куклы. Так что театр кукол – это глубочайшее искусство. Не только для детей, но и для взрослых. – Вы говорите о куклах как о живых существах. – А как же! Кукла – абсолютно живое создание. Художник создаёт образ, а актёр вдыхает в него душу. Кукла обладает своей энергетикой, магией, задача актёра – почувствовать это и помочь ей ожить. Здесь всё уходит корнями в тотемы. Не зря же древние куклы не имели лица – в этом есть глубокий смысл. Как только появляются глаза, всё – кукла живая. Магия!
