Если хочешь по-настоящему писать, нужно сбежать из города — на дачу

Об этом рассказал Сергей Шаргунов. На дачу к писателю и депутату Сергею Шаргунову мы напросились, не ожидая подвоха. Не может быть, чтобы у писателя и депутата не было дачи. Но дачи не было. И Сергей пригласил нас к своим друзьям — писателю Александру Снегиреву и режиссеру Ольге Столповской, куда они иногда приезжают с женой. Закрыть гештальт Сорок минут в душной электричке киевского направления — и мы на станции Крекшино. Цивилизация исчезла, но город никуда не делся: высотки, шумное шоссе. Через 15 минут с этого шоссе мы резко свернем и упремся в ворота. Там, за воротами, по словам таксиста, нас ждет рай. А по нашим представлениям — писатель Сергей Шаргунов и его жена Анастасия Толстая, прапраправнучка Льва Николаевича. Правда, писатель Шаргунов встречает нас с другой женщиной. «Нет-нет, это не моя жена, — волнуется он, видя, что я направляюсь к ней с букетом. «Это Оля, хозяйка дачи», — улыбается. Успеваю Ольге вручить лукошко черешни, а Насте через пару минут — эустомы. Дача писателя Снегирева выгодно отличается от тяжелых соседских особняков. Деревянный трехэтажный дом-терем со ставнями и окнами в пол легок, скромен и интеллигентен. Перед домом — огромная лужайка, в середине — дерево-шалаш. Мне бы яркий плед, толстую книгу и устроиться в заманчивой тени вяза — дачная идиллия. «Возможности постоянно ездить на дачу у нас нет, но, когда появляется свободное окно, мы, конечно, в него сразу вламываемся», — объясняет Сергей свое присутствие на чужой даче. — Пока ее нет, ездим в Ясную Поляну или на дачу к моим родителям, или вот к друзьям». Дача друзей — особый формат. Здесь нет вязкой необходимости чувствовать себя неловко, как в гостях. Здесь можно как в музее, не стесняясь, рассматривать советский письменный стол в гостиной, на котором лежат коробка акварельных красок 82-го года, стальное перо для письма, и эмалированную кружку с вязанкой ручек. А можно сесть на ступеньки террасы и долго смотреть в большое небо. В дачном умиротворении не забываю «закрыть гештальт». Лет десять назад мы обещали начинающему писателю Шаргунову в благодарность за его умные комментарии вино и сыр. И я наконец привезла вино, самое лучшее — его сделал мой отец из своего винограда. Настя исчезает в темном пространстве кухни и возвращается на террасу с бокалами. Гештальт закрыт. Международное слово dacha «Дача — это такое же международное слово как и «спутник», — Сергей уютно устраивается в кресле на террасе. — В западной прессе это слово пишется латинскими буквами: dacha. Для меня дача — это место, где написано много и пишется хорошо. Здесь каким-то образом по-настоящему меняется сознание. И если хочешь хорошо писать, нужно сбежать на дачу. Ты расслабляешься в уединении. И даже на даче у друзей мы предоставлены сами себе, потому что Снегирев с женой живут в своем домике-юрте (небольшая пристройка у дома). Я здесь хочу дочитать «Тобол» Алексея Иванова. Дача — это шанс сделать отложенные дела, например звонки. Давно хотел позвонить писателю Юрию Васильевичу Бондареву. В наэлектризованном городе очень сложно собраться позвонить и поговорить спокойно, размеренно и естественно, здесь же близость к природе меняет тебя самого», — закончив свой монолог, Сергей отвлекается на черешню. Я жду монолога о даче от Насти. Но пока Анастасия Толстая в алом коротком платье а-ля греческая туника кажется мне избалованной и совершенно не разговорчивой. Чтобы вдохновить ее, вспоминаю, что на журфаке МГУ (который закончил Шаргунов) была замечательная преподаватель Марина Игоревна Шостак, каждый дачный сезон приходившая на лекции с пакетами, полными саженцев роз. «А вам что интереснее выращивать — розы или помидоры?» — спрашиваю Настю. «Сначала надо иметь дачу, — сдержанно отвечает она, — а потом мечтать. Я бы посадила… тюльпаны». Первое, что пришло ей в голову? «Я люблю цветы, — на всякий случай вмешивается в наш женский диалог Сергей. — Люблю их дарить». Настя кивает, «да, дарит периодически и очень красивые». Выясняется, что Настя очень любит пионы. Еще немного — и дачная атмосфера сделает свое дело: разморозит эту строгую наследницу великого классика. При этом дачный участок позволяет заниматься фермерством, однако за ним нужно ухаживать, используя специальный инструмент — вот такой. «Сегодня шел дождь, может быть, завтра пойдут грибы», — салонно замечает Анастасия. «О-о, это тема», — живо подхватывает Сергей сквозь горсть черешни. «Вообще мы — грибники, мы и зимой ходим в лес», — улыбается. «За грибами», — добавляет жена, осторожно пригубив вино. «За зимними грибами», — уточняет Сергей и пристально смотрит на меня (издеваются). «Представляете, зимой, в снегу. Это давняя толстовская традиция, ха-ха-ха», — подтрунивает писатель. — Мой папа (Владимир Толстой, советник президента по вопросам культуры. — Прим. ред.) нашел зимний гриб, который живет под корой, они очень полезны. Это чудо, когда ты идешь по заснеженному лесу, их очень сложно найти, они растут высоко, под корой». Спрашиваю, как им живется в чужом дачном пространстве? Настя пожимает плечами: «Снегиревы так гостеприимны, у меня нет ощущения, что я в гостях. Ни малейшего дискомфорта». «Если пожить подольше, наверное, возникнет какая-то растерянность, — допускает Сергей. Но когда ты приезжаешь на несколько дней, на одну ночь, можно схватиться за любимую книгу или блокнот, телефон (иронично улыбается), прижаться к любимой жене, ха-ха-ха… И почувствовать себя как дома». Лед растаял, избалованность исчезла, Настя тоже пробует черешню: «Вкусная». Дом-корабль и земляничное имя «Я как-то подшофе на даче вслух с выражением прочитал поэму советского поэта Егора Исаева. В Москве мне бы никогда не пришло это в голову» В доме Снегиревых уютно, интересно и просторно. «Дом-корабль даже поскрипывает, окна как иллюминаторы, и прямо к дому подступает сосновый лес, — улыбается Шаргунов. — Люблю ходить-бродить по участку, слушать аудиокнигу, просто думать. Здесь есть пруд с очень илистым дном, поле», — перечисляет Сергей прелести дачи. «Речка недалеко», — робко вставляет Настя. «Очень легкое место», — резюмирует Сергей. А музыку они на даче слушают? Шаргунов пристально смотрит на меня и выдает: «Слушаем. Монеточку. Настя недавно прослушала целый ее альбом, заценила несколько песен и меня пристрастила. Ну и романсы тоже. Сейчас вернется хозяин, пожарим шашлыки и послушаем музыку. Вертинского, Надежду Плевицкую (Николай II называл ее курским соловьем)». «На самом деле у нас не так часто получается слушать музыку, — выдает семейную тайну Настя. — И потом отдых, скорее место тишины и покоя». «Как сказал Пастернак: «Тишина, ты — лучшее, из всего, что слышал», — подхватывает Сергей. «Для меня дача — это то, что нельзя сделать в городе, — откровенничает Настя. — Готовить на улице. Неважно, что это: мангал и шашлык или просто костер и печеная картошка. Возможность всем вместе быть на улице и никуда не спешить. Конечно, здорово иметь свои грядки, собирать овощи и делать салат, «крутить» заготовки. Если бы у меня была дача, я бы прежде всего намариновала грибов». Сергей комментирует: «Настя — отличный кулинар». «Ну и, конечно, варенье, я обожаю землянику, просто протертую с сахаром, — продолжает Настя. «Как я писал в своем рассказе, «земляничное имя Анастасия», — заключает Шаргунов. Сапоги, лопата и «Роман-газета» После нашего интервью у хозяев обязательно вырастет черешневый сад: косточки от ягод с бешеной скоростью летят на лужайку. Я прошу залетных дачников назвать главные дачные атрибуты. «Иногда сапоги, иногда корзина, палка, с которой идешь за грибами, — с удовольствием перечисляет Шаргунов. — Зимой — лопата, которой я разгребаю снег. Дровишки, которые надо наколоть и отнести в дом, чтобы истопить печь. Старые книги, подшивки старых журналов, они хранятся у родителей в баньке: «Роман-газета», «Новый мир», «Москва». Многие отсыревшие, с неподражаемым ароматом. Иногда в них встречаются раздавленные паучки, комарики, след от зеленых трав. Закон жизни — на даче обязательно должны быть книги классиков, большие, пузатые как самовары, которые часто встречаются на даче. Дача — это точка пересечения главных основ: природной и литературной. Должно быть и наследие, доставшееся от людей, которые жили на этой даче когда-то. Дача — это кладезь времени. Очень часто здесь могут оказаться вроде бы бесполезные догматические книги, какая-нибудь «История ВКПб» 30-х годов. Подчеркнутая каким-нибудь студентом, с пометками на полях, вложенным листочком. Дача моих родителей, конечно, наполнена религиозной литературой, мой папа больше сорока лет священник (отец Александр Шаргунов служит в храме Святителя Николая в Пыжах, на Большой Ордынке, он крестил Сергея Юрского, среди его духовных детей Анастасия Цветаева). Дача — это место медленного, неспешного чтения. Лучшие вещи Валентина Распутина я прочитал на даче. Бывают резкие, экстравагантные книги, которые хороши в городских условиях. Рассказы Эдуарда Лимонова, Чарльза Буковски хорошо читать в метро. А глубинная и спокойная литература лучше дается на природе». Не могу удержаться и вставляю свои представления о даче, в детстве в деревне у бабушки я с упоением читала «Два капитана» Каверина. «Да, это очень хорошая книга, очень драгоценная для меня», — одобряет Сергей. Секрет еще и в том, что прототипом героического капитана Татаринова стал родственник Сергея полярный исследователь Владимир Русанов. «А стихи хороши для дачи?» «Ближе к вечеру, — заявляет писатель. — Иногда читаю Насте вслух, прочитал ей «Анну Снегину», Геннадия Шпаликова, Леонида Губанова». «Евтушенко», — подсказывает Настя. «Не будем, — говорит Сергей, сплевывая черешневую косточку. — Я хорошо к нему отношусь. Это не всеядность, мое сердце открыто разной литературе, я против снобизма. А если чуть-чуть выпить, хорошо идет даже благостная соцреалистическая поэзия. Я как-то подшофе на даче вслух с выражением прочитал поэму Егора Исаева (советский поэт, лауреат Ленинской премии, Герой Соцтруда, секретарь Союза писателей СССР). В Москве мне бы никогда не пришло это в голову». Банька и машина времени Своя дача у родителей Сергея Шаргунова появилась недавно. Детство он провел на съемной. «43-й километр по Ярославскому шоссе стал моей малой родиной. Настя не очень оценивает это место, там тесно наставлены домики, рядом железная дорога, но это место драгоценно для меня, я люблю его» — делится Сергей. Там, в тесном дачном поселке, он придумал народную библиотеку, опередив модное теперь явление буккроссинга (обмен прочитанными книгами). В предбаннике продмага люди до сих пор оставляют книги. По этим книгам Шаргунов иногда гадает о своей судьбе. «Часто, когда думаешь о каком-то писателе, именно его книгу встречаешь. Несколько раз мне попадался Валентин Петрович Катаев, когда я писал его биографию (книга Сергея Шаргунова «Катаев. Погоня за вечной весной» вышла недавно в серии ЖЗЛ и получила вторую премию «Большой книги»). Сейчас пишется новая книга, даст Бог, напишется». Зачем писатели снимают дачи? «Чтобы привозить туда детей, отдышаться, переключить регистр, чтобы писать, чтобы спастись, — отвечает Сергей. — Например, жена Катаева думала, что если бы Бабель остался у них на даче, его бы не арестовали. Конечно, это наивно, но дача — это и своеобразный оберег, а еще подходящее место для мистики. Помните знаменитую дачу на Клязьме, где жили молодые Ильф и Петров, Борис Левин и художник Константин Ротов? Когда перед смертью Ильфа исчезли все обитатели дачи (Ротова арестовали, Петров разбился в авиакатастрофе, Левин погиб на финской войне), во всех комнатах зажегся свет. Дача делает терпимее и спокойнее. Можно ловить кайф в сером и бесцветном чтении. Иногда дача делает тебя тоньше. Учит читать ту литературу, которую мы разучились читать. Прекрасны «Царь-рыба», «Пастух и пастушка» Астафьева. Великолепен «Тихий Дон». Но современный человек отучается от больших форм, а дача, где кругом большие формы (большой лес, большое небо, большая земля), прививает желание погрузиться в эти формы. Я постоянно перечитываю «Войну и мир», «Анну Каренину», «Тихий Дон». И никакой Kindle (электронная книга) в самолете не заменит отсыревшей книги за городом. Зайдешь в баньку, где стоят пустые трехлитровые банки, пыльные бутылки со старыми этикетками, откроешь большую книгу, вчитаешься. И пусть это будет советский прозаик Вершигора. Читаешь и не можешь оторваться. И тебе интересно. И ты как будто действительно отправился в путешествие на машине времени в другую эпоху и стал уже другим человеком». Настя слушает мужа, затаив дыхание. Спрашиваю, согласна ли она с ним? «Ну да», — отвечает. «Ха-ха, у нас дачный домострой», — веселится муж. И уже серьезно продолжает: «Дача, с одной стороны, — свобода, а с другой стороны, — ответственность и хлопоты. Что-нибудь обязательно протекает. У нас нет своей дачи, мы освобождены от этих забот. Но когда приезжаем к друзьям, все равно надо помогать. Костер разжечь, сорняки подергать. У родителей где-то ведро подставить, что-то расчистить, прибрать, да еще круговорот животных, которых нужно обязательно покормить. Это непрестанное попечение о хозяйстве и при этом удивительное ощущение свободы. Я скучаю по этому состоянию. Есть простая формула, чтобы успеть все: чем больше делаешь, тем больше успеваешь. Ты попадаешь в этот стремительный поток, у тебя все расписано: когда почитать, когда телеэфир, когда Дума, когда ты едешь в регион, но это жизнь, расписанная на год вперед. И ты ощущаешь себя заводным… кем? — увидев зеленое насекомое на террасе, находит он нужный образ. — Кузнечиком!» Бюрократы и старушки из Бийска «Зачем вам думская суета? — спрашиваю Шаргунова. «Дача — ведь еще и соблазн, искушение, ловушка, — философствует Сергей. — Соблазн выпасть из реальной жизни. Стать дачником-отставником. Рухнула страна, и эти бонзы, возделывающие грядки, поругивают под водочку новые порядки, ни за что не отвечая. Такая форма уныния, а уныние — это худший грех. Пока есть силы, нужно биться. Моя помощь — ежедневная. Из свежих абсурдных историй: старушка, 95 лет, ветеран, беженка из Луганской области, четыре года не получает никакой пенсии, находится в России. Мечтает получить российский паспорт. Ветеран Великой Отечественной войны в абсолютно бесправном положении, — искренне потрясен Шаргунов. — Бесконечные абсурдные отписки. Самые талантливые люди искусства и науки мечтают о российских паспортах и ничего не могут сделать сквозь замкнутый круг бюрократического бреда. Но не надо опускать руки и думать, что ничего нельзя сделать. Нужно, наоборот, преодолевать энтропию и самому себе доказывать. И можно быть нормальным человеком, оказавшись в Госдуме. И при этом оставаться писателем. Меня умиляют старушки в Алтайском крае. Я даже написал о них рассказ «Русские на руинах». В городе Бийске когда-то был сахарный завод, он закрылся, и дом культуры закрылся. И вот старушки объявили клубом свой подвал, назвали «Сладостное слово». Читают стихи, приводят внучек, ходят к лежачим больным как настоящие жены-мироносицы. Каждый год там случается паводок, и каждую весну они выкачивают из подвала воду, заново обклеивают его трогательными картинками, фотографиями котят. И такие люди есть всюду. И это дает силы». Сергей — человек открытый, вечно спешащий на помощь. А Настя? «Настя мне очень помогает, — приходит на выручку супруг. — Я читаю ей все, что пишу, я с ней очень советуюсь, бывает, напишу строчку и кричу: «Послушай!» Но я прошу ее рассказать наконец о себе. «Филолог, доктор наук, специалист по русской литературе эмиграции первой волны, училась в Англии, преподавала в Оксфордском университете, до сих пор числюсь там. Специалист по Набокову, пишу о нем монографию. Делаю очень много литературных переводов с русского на английский. Много путешествую с Сережей». Ничего себе: оксфордская выпускница объездила с мужем всю Сибирь! И с теплом вспоминает, например, Челябинск. «Мне очень интересно, у нас огромная страна, я была на Алтае, в Бурятии». «Во Владивостоке», — подсказывает муж. «Когда я задавал вопрос президенту, Настя тихо в углу налаживала технику, а я сидел в домашних тапочках», — смеются. «Наверное, я кажусь вам спрятавшейся внутри себя, потому что я сейчас в стадии наблюдения, — оправдывается Настя. — Я русский человек. Благодаря открытости к знаниям можно принести больше пользы своей стране. У меня никогда не было сомнений, где жить, — на родине, в России. У меня здесь живет семья, здесь моя родина». «Настины предки в 45-м году вернулись из Сербии на родину, Настя отучилась в Оксфорде, а теперь вернулась в родную страну», — замечает Сережа. «Круто быть правнучкой знаменитого классика»? — спрашиваю Настю. «Ну-у, да», — улыбается. «Женой Шаргунова еще круче», — мгновенно находится писатель-современник. «Быть родственницей классика — большая ответственность. Для меня всегда было два Толстых — прадедушка и писатель. Льва Николаевича очень любили дети, хотя у него был непростой характер». Дальше они наперебой говорят о кино: «Мы хотим посмотреть фильм «Лев Толстой» (режиссер Сергей Герасимов двоюродный дедушка Сережи, играет там Льва Николаевича). Недавно они пересматривали «Английский пациент», «Осенний марафон», «Любовь и голуби». Сергей хочет вместе с Настей пересмотреть от начала до конца «Семнадцать мгновений весны». Дачная идиллия. Хоть и в гостях. Что им снится? «Сергею снятся сны подробные, яркие, где бы мы ни были, — признается Настя. — Ему его кошка снится. Кошка Пумка. Она была очень предана Сереже. Ее нет уже лет 15. Я даже ревную: вот он проснется и ему опять снилась Пумка». — Вы счастливые люди? — спрашиваю напоследок. «Да», — отвечает Настя. «Даст Бог», — говорит Сергей. Провожая нас, писатель Сергей Шаргунов, лауреат «Большой книги», дважды финалист «Нацбеста», скажет мне комплимент: «Вам удалось невероятное — разговорить мою жену». Экскурсия по даче — Сережа ездит к нам много лет, несколько раз он даже помогал спасти этот дом, — рассказывает хозяйка дачи, режиссер документального кино Ольга Столповская. — Однажды его хотели сломать, чтобы проложить шоссе, которое должно было пройти по нашему участку. В другой раз отключили электричество, и мы год прожили без отопления и при свечах. Ни в суде, ни в МОЭСК мы не могли добиться подключения. Но благодаря Сереже наш дом уцелел. Мы живем то здесь, то в городе. Нам здесь настолько нравится, что, когда есть свободная минутка, мы едем сюда. Дом-корабль — идея мужа, он учился на архитектора. Его Снегиревы построили с помощью рабочего из Белоруссии, который умел строить обычные деревенские дома. Как говорит Ольга, деревенский дом, только с другими пропорциями. Хозяйка с удовольствием показывает свой дом-корабль. Видно, что ей все здесь нравится, и каждая деталь продумана с любовью. Огромные бобины с обрывком киноленты на стене напоминают гостям, что в доме живет режиссер. Книжные шкафы — что в доме живет писатель. Ольга открывает один из шкафов и достает «Новый мир» 1933-го года, о котором с таким упоением говорил Шаргунов. Дом просторный и стильный. Огромные балки дают ощущение воздуха, круглые окна напоминают о круглом доме Мельникова. По узкой лестнице неожиданно персикового цвета мы поднимаемся на третий этаж, в хозяйскую мастерскую: незашитый потолок, недописанные картины, уютный торшер, сундук, старенькая радиола, проигрыватель, огромные стопки советских пластинок — Моцарт, Бетховен, Бах. Дача — все-таки уникальная возможность сохранить время. Из городской квартиры все это было бы давно вынесено на свалку. «А я вам вот еще что покажу, — вдруг спохватывается Ольга. — Я скрываю свое увлечение, боюсь, что не все поймут». Она ведет меня в небольшой закуток, где хранятся чемоданы, включает свет — на кукольной кроватке сидит целая компания темнокожих кукол. «Все началось с того (вот это моя кукла из детства), что мы с бабушкой пришли в «Детский мир», а там появились вдруг куклы-негритята, — вспоминает Оля. — Я стала умолять бабушку чтобы она купила, бабушка была удивлена, но куклу купила. У нее была короткая прическа, бабушка сделала ей волосы, сшила платье, постаралась максимально цивилизовать». И я понимаю, что дача — это дом, где сохраняются мечты. На прощание Ольга дарит пакет душистого иван-чая, она сама собирала его и сушила. На этикетке аккуратным почерком написано «Иван-чай. 2018». Газа в поселке нет, все на электричестве. По словам хозяйки дачи, зимой иногда счет за электричество может доходить до 10 тысяч. Вода — из колодца. Дачное чтение от Сергея Шаргунова — Валентин Распутин «Живи и помни», «Прощание с Матерой»; — Вениамин Каверин «Два капитана»; — Рассказы Юрия Казакова. Дачный рецепт от Анастасии Толстой Ягоду хорошо промыть. Чтобы эта деликатная ягода не помялась, набираю воду в глубокую посуду, высыпаю землянику и аккуратно прополаскиваю. Если держать землянику под струей воды, она превратится в кашу. Выкладываю ягоды в один слой на кухонное полотенце. Когда они высохнут, взвешиваю, чтобы рассчитать количество сахара. Я придерживаюсь такой пропорции: на 1 кг ягод 1,5 кг сахара. Ягоды и сахар взбиваю блендером, пока сахар не растворится. Выкладываю варенье в сухую стерилизованную банку и закатываю стерильной крышкой. Татьяна Владыкина, «Российская газета»