Кит Харрингтон: «Мы не делаем совместных фото с женой, иначе станем похожи на марионеток»
Звезда «Игры престолов» рассказывает о своей любви и творчестве Как и его персонаж, узнаваемый и любимый всеми Джон Сноу из «Игры престолов», 32-летний актер Кит Харингтон добр, сдержан и очаровательно скромен. Удивительно: семь сезонов популярного телесериала сделали из Кита суперзвезду, но он до сих пор не любит распространяться о своем феноменальном взлете, как и женитьбе на той, в кого был влюблен на экране, — на актрисе Роуз Лесли. Может, в нем говорит английское воспитание? Харингтон происходит из знатного рода, близкого к британской короне, — снова параллель с его героем. Что же стоит за аристократичными манерами и внешностью настоящего мачо? — Кит, привет! Сможешь угадать наш первый вопрос? — Привет! Дай подумать. (Улыбается.) Хм… Прости, но я не расскажу тебе, чем закончится «Игра престолов». — Вредничаешь? — Я вообще не вредный парень. Но соблюдаю условия контракта. Половина сюжетных поворотов в шоу — сюрприз для актеров. Мы и сами до конца не в курсе, каким будет финал. Поверьте, вам стоит на это посмотреть. — Сейчас ты один их самых высокооплачиваемых актеров телевидения. А был ли у тебя опыт работы в полном метре? — Я участвовал в съемках полнометражных картин, но как по мне, вышло не очень. У меня, я это имею в виду! С режиссерами мне везло, но опыта не хватило. А вот работой в сериале «Порох» горжусь. Там я исполняю роль своего предка, Роберта Кейтсби. — Скажи, как так вышло, что потомственный аристократ, чьи предки были родственниками королевских особ, стал актером? — Мне кажется, в современном мире нет места таким предрассудкам. С четырнадцати лет я любил театр, был очарован классической литературой и старался всячески участвовать в жизни школьной труппы. И в колледже я сознательно выбирал направление, взял театр и драму. Ну а что касается аристократического рода… Меня и назвали-то в честь придворного поэта и драматурга. Так что, все логично. (Улыбается.) — Ну хорошо, с театром понятно. А как ты стал звездой американского сериала? — Для меня и самого это полная неожиданность. Поверь, я ничуть не лукавлю! Это вообще моя первая экранная роль, понимаешь? Я не знал, стоит ли соглашаться. Не в том смысле, что выпендривался. А просто боялся, что не справлюсь. Мне тогда было девятнадцать лет! Но это был грандиозный контракт, и я решил не сопротивляться. — И вот как все обернулось… — Кстати, первая пилотная серия, говорят, просто ужасна. Мы все допустили множество ошибок. Мой персонаж, Джон Сноу, например, был в парике, чисто выбрит. А без бороды я похож на ребенка, правда. (Смеется.) Как хорошо, что никто и никогда не увидит этих кадров. Правда, создатели «Игры престолов» говорят, что у них есть копия этой серии. И если я когда-нибудь их разозлю, они выпустят ее на YouTube. Иногда даже присылают скриншоты в качестве угрозы. (Смеется.) Но потом я повзрослел, отрастил волосы, впервые в жизни попробовал отпустить бороду — и вот он, Джон Сноу. Кажется, только вчера мы приступили к созданию первых серий, и вот уже конец. — Не могу тебя не спросить. По сюжету сериала ты влюблен в девушку (ее играет актриса Эмилия Кларк. — Прим. авт.), которая оказывается твоей тетей. А одна из самых запоминающихся сцен седьмого сезона — ваша с ней близость… — Да, когда мы добрались до этой сексуальной сцены, мы были с Эмилией уже очень большими друзьями. И знаешь, главное в таких сценах — постараться не смеяться. Я говорил ей: «Так, ну ладно, если мы продолжим так хохотать, то никогда не закончим. Соберись! Позже обсудим, что тут происходит». — И между вами… —…Никогда не было ничего больше, чем чертовски хорошие дружеские отношения. — Тебе по вкусу слава? — Сериал отличный, но все это безумие вокруг телевизионного шоу… Послушай, это странно. Я ни в коем случае не хочу никого обидеть, и все же, когда под окнами твоего отеля разбивают палаточный лагерь, и тебе каждый день надо проходить сквозь него… Да, слово «странно» подходит как нельзя лучше. Порой я чувствую себя Джастином Бибером или кем-то в этом роде. — И тебе это не нравится? — Звучит так, будто я ною и жалуюсь, но нет, не нравится. Я очень рад, что испытал славу, но жить в ней постоянно — не моя история. — Почему? — Я поймал себя на том, что слава делает меня капризным. Вроде как я должен быть счастлив, что я «знаменитость» (делает «воздушные» кавычки и улыбается), но на самом деле я становлюсь раздражительным, требовательным и сварливым. Сам себе не нравлюсь таким. А еще мои друзья постоянно жалуются, что теперь со мной не пройтись по парку. — Из-за папарацци? — Да, и из-за поклонников. Вся эта суета с фото меня немного угнетает. И потому я решил, что будут дни, в которые я просто не буду фотографироваться с фанатами. Мне очень неловко отказывать людям, я тысячу раз извиняюсь перед ними, но иногда это не помогает, некоторые злятся. С другой стороны, я не могу отступить от своего решения. Особенно это касается фото с Роуз. Мы никогда не публикуем совместные фото. Иначе это делает отношения похожими на союз марионеток. Будто мы как цирк на выезде. — Роуз — это Роуз Лесли, твоя коллега. И твоя жена. — Совершенно верно. Мы сыграли вместе, причем у нас была романтическая линия. Влюбились друг в друга в реальности. Поженились. — Ты очень скупо говоришь о вашем романе. Да и скрывали вы его довольно долго. — Мы никогда не прятались, но и не демонстрировали чувства специально. Не знаю, кажется естественным не обсуждать личную жизнь в прессе. Я и сейчас не хочу много говорить об этом. Это только наше дело. И даже если бы мне очень хотелось поделиться с тобой какими-то подробностями, быть может, Роуз против этого. Потому я молчу. Я искренне считаю, что мы имеем право на свое личное пространство. — Обычно знаменитые пары любят публично объявить о своих чувствах. Вы же даже о помолвке умолчали. — Ну, вот такие мы скрытные. (Улыбается.) Больше я ничего не скажу, правда. — Расскажи хотя бы, какие девушки тебе нравятся. В принципе. — С хорошим чувством юмора. Знаете, найти такую — настоящая проблема. Девушки нынче либо очень много о себе понимают и совсем не умеют смеяться над собой, либо делают это слишком уж отчаянно, так, что иногда пугаешься. Словом, идеально, когда вы можете подкалывать друг друга, не боясь обидеть, но и умея не перейти черту. — Давай поговорим о профессиональной сфере. Мы уже немного коснулись этой темы. Речь о твоем новом проекте, драматическом историческом сериале «Порох». Расскажи, как ты туда попал. — Ну, смотри. Мое второе имя — Кейтсби, это девичья фамилия моей мамы. Главный герой «Пороха» — Роберт Кейтсби, вдохновитель заговорщиков, которые хотели взорвать парламент в 1605 году. Роберт — мой предок, а история с пороховым заговором всегда была частью семейной легенды. Когда мы разбирали нашу историю, и оказалось, что именно Кейтсби, а не Гай Фокс, был лидером заговорщиков, я просто-таки загорелся идеей снять об этом фильм. — То есть ты не только исполняешь роль своего предка… — Да, это еще и мой первый опыт в продюсировании. Ради такого дела мы с моим лучшим другом создали компанию, а «Порох» стал нашим пилотным проектом. Забавно, ведь года четыре назад я говорил своему агенту, мол, было бы здорово закончить с этими мечами, верховой ездой, длинными волосами. Было бы неплохо постричься, в конце концов! Я просил его больше не сватать меня в исторические ленты: «Никаких больше лошадей, умоляю тебя!» И что в итоге? Я сам себе создал сериал, в котором буду скакать верхом. Всегда заявляю что-то, обещаю — и отступаюсь. Но послушай, я не такой актер, который будет вечно плясать в доспехах. — Говорят, с лошадьми у тебя складываются особые отношения. — О, да, я эдакий заклинатель лошадей. Не знаю, как у меня получается, я вообще встретился с этими животными впервые на съемках «Игры». Верхом я смотрюсь не очень внушительно, но учусь. Провожу много времени с ними, считаю, это великолепные животные — видимо, они просто отвечают мне взаимностью. Я заметил, что если по-доброму относиться к миру, он тебе отвечает таким же образом. — Какой жанр привлекает тебя больше остальных? — Мне нравятся комедии. Но я боюсь сниматься в комедийных картинах. — Почему? — Как и в случае с историческими фильмами, есть риск стать заложником образа. Не хочу, чтобы меня определяли как «милашку Кита». А еще хуже «малыш Кит» (рост актера сто семьдесят три сантиметра. — Прим. авт.). Когда оказалось, что мне идет борода, я поклялся себе, что больше никогда ее не сбрею. Ведь без бороды я и вправду похож на обиженного ребенка. Ненавижу, когда меня так воспринимают. И много раз приходилось доказывать окружающим, что я далеко не малыш. — Ты зависим от мнения чужих людей? — Пожалуй, да. Например, волнуюсь, что в этой беседе я проявил себя как высокомерный тип, а это не так. Потому стараюсь вести себя осторожно с журналистами. — А аккаунты в социальных сетях у тебя есть? — Есть, но я их не веду. — Почему? — Не хочу говорить о себе больше, чем уже говорю. Да и вообще пытаюсь не выходить в социальные сети, потому что именно там какая-то грандиозная концентрация лжи обо мне и моей жизни. — Ты и вправду очень серьезен. Даже чересчур. — На то есть причины. Недавно я бездумно ляпнул какую-то глупость о сексизме и объективации — о том, что киноиндустрия может быть так же жестока к мужчинам, как и к женщинам. В итоге в печати мои слова были искажены и вырваны из контекста. Теперь я взвешиваю каждое свое слово. Тем более когда речь идет о такой горячей теме. — Так что там насчет объективации и сексизма, не пояснишь? — Я уверен, что мужчина, как и женщина, может страдать из-за того, что его превращают в сексуальный объект. СМИ обсудили каждую часть моего тела, до которой смогли добраться. Помню, как пристально журналисты всматривались в набедренную повязку, в которой я как-то снимался. Было ли мне некомфортно от такого нездорового внимания? Безусловно. Считаю ли я, что мне так же плохо, как женщинам, которых превращают в сексуальный объект чаще и дольше, чем мужчин? Нет. Я не пытался сравнивать, я пытался анализировать. — К слову, недавно ты стал лицом рекламной кампании одного знаменитого модного дома. Разбираешься в моде? — Могу лишь сказать, что стараюсь не носить мешковатые вещи. Не понимаю этого направления. В одежде на размер больше ты выглядишь как мешок картошки. Это все, что я могу сказать о моде. — Как ты относишься к черному гардеробу (персонаж Харингтона Джон Сноу по сюжету носит черные одежды, символизирующие его отречение от светского мира. — Прим. авт.)? — Более чем отлично. (Смеется.) Нет, правда, черное и облегающее — то, что делает меня выше. А ты помнишь, я ненавижу казаться низким. — Как твои родители относятся к откровенным сценам, в которых ты иногда снимаешься? — Они мудрые люди, которые понимают, что это часть моей профессии. Вообще, я большой счастливчик. Папа и мама очень любящие, поддерживающие родители. И они до сих пор вместе. Для меня это пример настоящих отношений, настоящей семьи. — Расскажи о своем детстве, пожалуйста. — Мы с семьей были таким классическим средним классом. Мои родители всегда верили в государственную структуру, потому мы с братом лечились в обычных больницах, ходили в обычные детские сады и школы. Помню, я давал интервью одному американскому изданию, журналист тогда очень удивился: «Как, твой отец — баронет, ты родственник Чарльза Второго, и ты учился не в частной школе?» Что я могу ответить? Если вы до сих пор считали меня эдаким золотым мальчиком, можете отказаться от такого представления обо мне. Конечно, я горжусь историей своей семьи, но она не сможет напрямую сказать вам, кто я. Мои предки — это не я. Кстати, отлично помню школу. Она была потрясающая! Я бы хотел, чтобы мои дети учились в такой же. Ну, когда у меня появятся дети. — И какой ты видишь жизнь своих будущих детей? — Мне очень нравится подход моих родителей. Я появился у них, когда им было под сорок. Кажется, к этому возрасту ты многое понимаешь и принимаешь. Так вот… Надеюсь, мы с детьми будем жить в Лондоне, они увидят многонациональную и многокультурную среду, будут воспитываться в терпимости, в принятии. Хочу, чтобы в выходные мы отправлялись за город, наслаждались воздухом, набирались безмятежных воспоминаний. Чтобы смотрели в безмолвное открытое небо, учились чувствовать. — «Безмолвное»? Кажется, кто-то здесь непризнанный поэт! — О, да! (Смеется.) Когда я был подростком, писал отвратительные стихи. Был ужасным романтически настроенным креативным пареньком. Постоянно мечтал — то об актерстве, то о журналистике. А знаешь что? (Улыбается.) Скажу, что некоторые мои стихи были-таки ничего! — Ты же понимаешь, что теперь образ, столь любимый фанатами, полностью сложился? Длинноволосый красавец, немного замкнутый, не привыкший болтать о личном, романтик на коне, пишет стихи… — Сейчас уже ничего не пишу. (Смеется.) Но до сих пор много читаю. Недавно познакомился с одной книгой под названием «Счастье». Призываю всех и каждого ее прочесть. Я под большим впечатлением! — О чем она? — О счастье, которое находится нами в простых вещах. Вечера дома, семейные обеды. Она глубокая, доступная. Те, кто находится в поисках счастья — сделайте ее руководством к действию!
