Поэты-современники: о ком из авторов будут говорить через сто лет

О ком из современных российских поэтов будут говорить и через 100 лет и почему? Мы представляем четырех авторов, стихи которых заставляют верить в нашу литературу. Поэтов — тьма. Разобраться в том, кто заслуживает внимания, а кто просто занимает собой пространство, обычному читателю очень трудно: нет внятной критики, нет четких критериев, непонятно, что такое хорошо, а что такое плохо. Все смешалось, да и лирика — вещь тонкая: тексты живут, может быть, сутки, а потом пропадают в информационном шуме. Но поэты, о которых стоит говорить, в России есть. Их, может быть, десять на всю страну, и это очень много. Честное стихосложение сегодня — борьба на грани отчаяния: когда все против тебя, остается лишь делать то, что ты умеешь лучше всего. Нет — не рифмовать, но говорить о самом важном — красоте, любви, войне и мироздании. Константин Потапов «Я люблю говорящих без пафоса, без строки... припасенной за пазухой... Чем-то важным и нужным запомнены, чем-то высшим и нежным заполнены все заминки их да все паузы...» Так звучит поэзия Константина Потапова, человека, продающего свои сборники через социальные сети, устраивающего перформансы и моноспектакли, автора, который рассказывает о себе больше, чем следовало, но только так устанавливающего контакт с аудиторией. Традиция, в которой существуют его стихотворения, понятна: Пастернак, Маяковский, поэты-шестидесятники. Потапов берет у них интонацию — откровенную, смелую, доверительную, и говорит о вещах простых и страшных. О том, о чем принято тихо помалкивать. Поэзия Потапова почти прямая инструкция о том, как выжить в мире, где все слишком хайпуют и слишком немножко, не умея ни жить, ни умереть по-человечески. Дмитрий Мельников «Надвигается зима, она будет дольше прежней, снова внутренняя тьма будет спрашивать у внешней: Кто Ты, русский Бог живых, и Тебе какое дело до печали остальных, в ком душа не уцелела?» Дмитрий Мельников — автор сложный, его поэзия растет не из сора, но из русской духовной традиции, ее можно было бы назвать византийской, если бы это определение хоть что-нибудь да значило, если бы сегодня хоть какие-то определения вообще имели смысл. Стихи Мельникова — чудесный сплав мужества и безнадежности, готовности принять вызов, они по-настоящему мужские, и это — большой подарок в эпоху, когда в моде истерика. Автор спокоен, потому что терять нечего, плакать не о ком, можно лишь старомодно выстоять. Олег Медведев «Что б ни менялось на проклятом веку — Все измененья налицо. Анна Каренина срывает чеку, Прежде чем лечь под колесо. Дремлет Малыш, под одеялом темно, Спит и видит сладкие сны: В них, как и прежде, вдруг влетает в окно Карлсон, вернувшийся с войны…» Олег Медведев причислен по ведомству бардовской песни, и это чудовищное упрощение. Он, конечно, поет песни под гитару, но поэтического тут больше, чем песенного. Традиция, которую дополняет Медведев, очевидна всякому, кто вообще знаком с русской культурой: Высоцкий, Башлачев и, как ни странно, Венедикт Ерофеев, чей герой родственен автору. Перед читателем — Веничка, который не доехал до Петушков, но вместо того, чтобы умереть в финале, выбрался, отряхнулся и пошел через грозовые 90-е, чтобы найти себе дело. Герой Медведева — последний романтик, но не в обывательском смысле слова (ах, мол, мечтатель), а в том самом, подлинном. Романтик — человек идеи, его ведут в бой поэзия и красота, а не желание заработать или месть. Идея, которая движет героем Медведева, проста: нельзя жить, не поднимая глаз от земли. Смотреть в небо не слишком безопасно, но это все равно лучше, чем умереть, не сделав вообще ничего, не подумав ни одной собственной мысли, не сказав ни единого своего слова. Сергей Шестаков «Ночью кожа пахнет хлопком и молоком, замечаешь мельком, янтарной волной влеком в те пространства мира, которые иногда выбирают нас и втягивают, как вода, и пока мы неким целым, а не вдвоем, погружаемся в долгий медленный водоем, резеды в саду зацветает сухая плоть, словно в эти воды и вправду смотрел Господь...» Сергей Шестаков — единственный сегодня поэт-философ. И снова — не в обычном смысле. Так Федор Тютчев писал, основываясь на сложном сплаве концепций тогдашней немецкой научной мысли, поэт был предан идее натурфилософии, разрабатываемой в лучших университетах Европы. Поэзия Шестакова философична, и образный ряд здесь иногда совсем не понятен, если не принимать во внимание ключевые идеи все того же, тютчевского, позапрошлого века. Например, о том, что природа — не пейзаж и не дача, но и не полигон для испытания. Природа — тайник, полный секретов, главным из которых остается сам человек, слишком далеко ушедший от самого себя. Мы сотканы из любви и памяти, надежды и счастья, и возвращение из техногенной цивилизации к молчанию, дереву, стеклу, траве и воздуху — единственная надежда.