Стругацкие живы. А мы?

Первой книгой братьев Аркадия и Бориса Стругацких для меня стала повесть «Понедельник начинается в субботу» — прочесть её посоветовал отец. Я пошёл в городскую детскую библиотеку, выждал очередь (кажется, несколько недель). И влюбился в книгу буквально с первых страниц. При этом я не воспринимал её как сказку или фантастику — рос я в ядерном центре, в научно-технической среде, и был окружён практически прообразами персонажей книги. Они так же относились к жизни, к работе, к субботам и понедельникам, и я верил, что эти люди (и всесильная наука) способны воплотить в жизнь любые чудеса, и эти чудеса будут — для всех. В общем, я был непростительно наивным советским идеалистом, как и многие почитатели таланта братьев Стругацких, верившие в неизбежность реализации светлых пророчеств. А сбылись совсем другие их пророчества, не светлые. Кто бы мог предположить, что в XXI веке архив Стругацких придётся спасать от войны в Донбассе? А пришлось — об этой истории можно прочитать здесь. Но если бы тогда, в 70-80-е годы прошлого века, кто-то предположил такое, его спросили бы: «От войны с кем?» От войны с самими собою, ответили бы мы сейчас. Нас победили «хищные вещи века», точнее, в нас самих хищник-потребитель возобладал над творцом и созидателем. Может быть — ещё теплится такая надежда — не навсегда. Ведь пока люди ещё читают книги Стругацких и знают, что возможен иной мир, иной человек, не помешанный на идее обогащения любой ценой за счёт других, — возможно иное общественное устройство. И это знание сыграет свою роль. Или уже нет. Но вернёмся в середину 80-х, в предперестроечное время. Тогда по всему Советскому Союзу действовали клубы любителей фантастики (КЛФ). Проводились конвенты, присуждались премии за лучшие произведения, участники движения спорили о литературе, об издательской практике, о будущем и о настоящем… Тут нет возможности останавливаться на этом подробнее, скажу только, что Фэндом как социальный феномен ещё ждёт своих исследователей. Я тогда имел некоторое отношение к движению КЛФ и в качестве внештатного корреспондента одного из украинских изданий (жил в это время на Украине) вёл переписку с Аркадием и Борисом Стругацкими. Помню такой случай: писатели ответили на вопросы для газеты, но в редакции кто-то усомнился в том, что оба брата живы — что само по себе говорит о том, что они уже при жизни были легендой. Пришлось мне обращаться к Аркадию Натановичу с несколько необычной просьбой: подтвердите, что вы живы! Специально для скептиков он написал: «Ни один из братьев Стругацких не умер, оба живы и здоровы, чего и желаем всем в редакции». Открытка Аркадия Стругацкого автограф Эта открытка хранится в моём архиве, и сегодня мы публикуем её впервые. Нет уже ни Аркадия, ни Бориса Стругацкого — но, перечитывая слова на открытке, невольно думаю, что писатели живы до тех пор, пока читают их книги. Другое дело, что читатели сильно изменились… Можно было бы сказать, что ушёл в небытие как раз тот наивный и веривший в «прогресс» советский мечтатель, для которого книги Стругацких были не просто литературой. Но и мечта о лучшем будущем для всего человечества, может быть, ещё жива. Приводим несколько мнений людей, в жизни которых Стругацкие сыграли определённую роль. Отметим, что кто-то из высказавшихся чудом остался жив, освещая боевые действия в Донбассе, кто-то скрывается от Службы безопасности Украины (СБУ), находясь на нелегальном положении, кто-то вынужден был стать политэмигрантом. Такая вот «фантастика»… Журналист Роман Гнатюк в связи с днём рождения Бориса Стругацкого вспомнил строки Владимира Высоцкого («Баллада о борьбе»): Если, путь прорубая Отцовским мечом, Ты солёные слёзы На ус намотал, Если в жарком бою Испытал, что почём, — Значит, нужные книги Ты в детстве читал! И продолжил так: — Аркадий и Борис Стругацкие… Не будет преувеличением сказать, что их творчество для меня стало одной из основ становления морально-этических норм и целей в жизни. Да, именно настолько сильное влияние оказали на становление моей личности миры братьев Стругацких. Именно их герои своими размышлениями и ценностями становились примером для меня, формируя мировоззрение в разные периоды жизни. Трижды был перечитан «Пикник на обочине» — и каждый раз в повествовании о Рэде Шухове находилось что-то новое, до дыр были затёрты приключения Максима Каммерера, а размышления дона Руматы Эсторского определили взгляды на многие вещи, происходящие в мире. Как, впрочем, и «Хищные вещи века», и другие произведения творческого тандема. Это именно те книги, которые можно назвать «нужными», и то творчество, которое, по моему мнению, делает человека человеком. Спасибо А. и Б. Стругацким за счастливое детство (да и не только детство)! Без иронии. С благодарностью за новые миры. Журналист Владимир Скачко: — Братьев Стругацких — и рано умершего Аркадия, и пережившего его на 13 лет Бориса, который, по его словам, после смерти брата продолжил «пилить толстое бревно литературы двуручной пилой, но без напарника», называли и называют научными и социальными фантастами. Делая упор на их фантастику. Но для меня они никогда не были чистыми создателями «ненаучных миров» или надуманных человеческих страстей, детерминированных не строительством коммунизма, а чуждым иррациональным роком. Братья Стругацкие создавали нечто большее — и для меня, и, как теперь понятно, для всех, кто их любил и любит. Они создавали не альтернативные миры, а альтернативное мировоззрение и альтернативную систему ценностей, основанные не на догмах, а на личном умении каждого переживать за себя, сопереживать другим, вырываться за рамки обыденного и самостоятельно думать. Причем делать это не по приказу, а по зову разума, который не всегда подвластен его хозяину и создает него как возбуждающие и рождающие непонятное беспокойство химеры, так и необъяснимое успокоение. Если, кончено, человек проделал работу в себе, в своей душе и отыскал зародыши гармонии, продиктованные этим внутренним поиском ответов на сложные вопросы. Стругацкие, условно говоря, создали Зону. Но не чудес, а свободы, к которой каждый думающий и переживающий человек может прийти. Этому они и научили меня. Я сопротивлялся. Но после романов Стругацких я уже не мог думать так, как раньше — зашорено и тупо догматично. За это им и спасибо. Благодаря им я стал богаче и, кажется, умнее и свободнее. Политолог Василий Стоякин: — Честно говоря, не помню, какую книгу Стругацких я прочитал первой. Видимо, что-то в сборниках. Но вот точно помню, как я читал «Понедельник». Взял книгу почитать у своей классной руководительницы. Это было невероятно утомительное чтение. Очень трудно читать, когда каждая строчка вызывает приступы хохота, и слёзы текут рекой… Хорошо помню первую книжку Стругацких, которую купил сам. Покупал её на книжном рынке в Днепропетровске. Он тогда был на левом берегу, где-то в районе Клочко, рядом с кладбищем. Это были «Отель» и «Пикник» в бумажной обложке. Продавались по 10 рублей при цене рубль с чем-то. Я тогда работал на заводе, получал 120 рублей + премию и мог себе это позволить. Со временем я перечитал почти всё опубликованное, каждое произведение по нескольку раз и часто — в разных редакциях, обращая внимание на текстологические расхождения. Читал и переводы. Например, украинский перевод «Обитаемого острова» Павловского я до сих пор считаю достойным оригинального текста и, во всяком случае, имеющим самостоятельную художественную ценность. Кстати, классический вариант из «черного» собрания сочинений мне не понравился. Помню, очень интересно было посмотреть, как выглядит фантастическая беседа Ваги Колеса и дона Рэбы (вы, кстати, знаете, что изначально министра охраны короны звали Рэбия?) на английском и польском языках. Естественно, обнаружил непереводимую игру слов. Кажется, даже с использованием местных идиоматических выражений. С другой стороны, а как вы переведёте фразу «выстребаны обстряхнутся»? Довелось мне и познакомиться с Борисом Натановичем Стругацким. Честно говоря, напрочь вылетели все организационные подробности этой встречи. Было это в Москве в начале 90-х на чьей-то квартире. Помню, я был в таком шоке от возможности прикоснуться к живой легенде, что не то чтобы вопрос задать — я у хозяина квартиры смог спросить, тут ли будет встреча со Стругацким, с третьей попытки. Он, наверное, подумал, что я заика… Борис Натанович был очень пожилой, грустный и усталый. Беседа, помню, была чрезвычайно интересной в литературной части. Почти все его ответы на наши вопросы, даже с теми же словами и оборотами, я прочитал потом в «чёрном» собрании сочинений, а кое-что — на сайте у «Люденов». А вот то, что говорилось о современности, мне, помню, не понравилось. В те времена модно было быть демократом и либералом, но Стругацкий даже для меня был слишком сильно демократ, и слишком сильно либерал. Уж чересчур он пренебрежительно говорил о простых людях, не имевших чести принадлежать к интеллигенции. Уж слишком настойчиво пытался убедить нас, что никогда не заблуждался относительно советской системы и что «мир Полудня» не имеет никакого отношения к советской версии коммунизма, а памятник Ленину в Свердловске в этом самом «Полдне» поставила вездесущая цензура… Уже позже, читая и перечитывая, я всё же пришёл к выводу, что великим писателем и гуманистом был всё же скорее Аркадий. В его самостоятельно написанных произведениях есть и те литературные красоты, и те высокие идеи, которые мы все связываем с АБС. А вот в произведениях С. Витицкого (псевдоним, под которым писал свои последние книги Борис Стругацкий) мы этого не найдём, но, правда, они и написаны были гораздо позже. Именно благодаря чтению разных редакций произведений Стругацких я понял, что советская цензура не так была страшна, как её малюют. Цензурное вмешательство зачастую придавало произведениям совершенно своеобразный вид. В первом тексте «Острова», например, фигурировали обычные и потому пресные «капитаны» и «лейтенанты». Цензор ввёл «ротмистров», и текст заиграл совершенно новыми красками. Главное, впрочем, было в том, что цензура заставляла авторов писать не то, что им хотелось, а то, что было нужно читателю. Потому многое написанное Стругацкими пошло в стол. Куски этого выплывают, например, на страницах «Хромой судьбы». И слава Богу, наверное. Хотя герой «Судьбы» не зря писал, что это тоже часть его души… Тут вспоминается блистательный Данелия и его «Кин-дза-дза» в вариантах подцензурного кинофильма и неподцензурного мультфильма. Фильм — о людях и о человечности. Мультфильм — о страданиях интеллигента в окружении «быдла», которое его «не понимает». Грустно. Юношеские восторги по поводу Стругацких давно прошли, всё реже я читаю их произведения и всё чаще обращаюсь к источникам их вдохновения. Но я им всё равно благодарен. И за литературный вкус, и за неявные цитаты, и за прекрасные часы, проведённые с их героями.