Чем живёт современный театр? Какие тайны хранит закулисье Омской драмы

Актёр рассказал корреспонденту «АиФ в Омске», сколько насчитывается истинных ценителей театра, помогает ли знание иностранных языков играть на сцене и почему сотовые телефоны – зло. Почему в профессии остаются единицы? Светлана Казанцева, АиФ в Омске: Олег Александрович, вы родом из Перми, учились в Екатеринбурге, оказались в Омске. Обычно люди предпочитают мигрировать на запад, в столицы, а у вас получилось на восток. Почему был выбран Омск? Олег Теплоухов: Повлияло имя омского драматического театра. Я приехал сюда сразу после выпуска из вуза и никуда отсюда не отлучался. – Вы живёте в Омске уже 25 лет. Не хотелось сменить город? – В грустные периоды жизни такие мысли возникали, но я уже настолько врос душой в омскую драму, что не могу представить себя где-то ещё. Можно сказать, что здесь я родился как артист. Времена, конечно, бывают разные, но семья остаётся семьёй, дом – домом. А омский драмтеатр – мой дом, с ним у меня очень многое связано. – С детства мечтали стать актёром или, как многие мальчишки, хотели стать космонавтом? – Космонавтом никогда не хотел стать. Первое, что я помню: мечтал стать директором цирка – мы жили в маленьком городке, и цирка там никогда не было. Потом было время, когда я считал, что пионер – это профессия. Далее хотелось быть грабителем. Лет в шесть под влиянием телевизионных программ увлекся балетом и порхал по дому, затем настало время увлечения хирургией – все мои игрушки были исколоты. Больше всех досталось маминому белому плюшевому медведю – из-за моего медицинского энтузиазма и большого количества жидкости он из белого стал бурым. А потом в мою жизнь вошёл театр – начались школьные постановки, театральные студии, народные театры. Их было несколько, так как отец военный, и семья часто переезжала. В результате вот уже 25 лет служу в театре. – Карьера военного не прельщала? – Нет, никогда. Это не моё. И отец это прекрасно знал и не подталкивал меня к службе. Хотя, когда я объявил дома, что собрался в театральный, отец отреагировал бурно, сказал, что лучше поступить в пединститут, а для души можно играть в народном театре. Уговоры не подействовали. Родители приняли моё решение, правда, мама напутствовала: «Поезжай, но если ошибёшься, это будет твоя ошибка». Эта фраза до сих пор для меня актуальна – она мой контролёр. Если я чувствую, что готов принять спонтанное решение, она меня останавливает. – В Омске выпускается большое количество актёров, причём они в стране не единственные. У них есть будущее? – В нашей стране целая армия актёров – перенасыщение налицо, и, конечно же, не все работают по профессии. Курс из 15 человек будет считаться успешным, если по окончании обучения в театр устроится два-три человека, и они состоятся в профессии через 10-15 лет. Если взять мой курс, нас выпустилось 24 человека – это было очень много, курс очень талантливый, яркий – по профессии работают единицы, но в театрах Новгорода, Екатеринбурга, даже в США. – Это говорит о хорошей актёрской школе... – Не только. На курсе царила особая атмосфера – мы стремились познавать новое, нас учили самостоятельно работать. Наш курс был во многом экспериментальным, мастер был заведующим кафедрой – все нововведения сначала отрабатывались на нас, а потом распространялись на остальных. Это, в результате, принесло много пользы нам, студентам. Сколько нужно опыта? – Вы стали актёром, но педагогика вас всё равно появилась в вашей жизни. Как получается сочетать актёрскую деятельность и преподавание? – Это разные сферы, но для меня они одно целое. Ребята учатся сами, моя задача им помочь, направить, что-то подсказать, разъяснить, опираясь на собственный опыт. Когда общаешься с ними, занимаешься с ними, многое, что делаешь сам на сцене, становится более понятным и обретает дополнительные смыслы. С другой стороны, современная театральная педагогика шагнула далеко вперёд. Сейчас много новых методик, тренингов, и это помогает мне в актёрской работе. Уча других, я учусь сам. – Современные выпускники театральных вузов сильно отличаются от молодых артистов 25-летней давности? – Я могу быть необъективным, но мне кажется, мы читали больше, хотели больше, интересовались больше. Мы дневали и ночевали в театре, буквально жили за кулисами. Современная театральная молодёжь также легка на подъём, но более инфантильна, имеет несколько суженный кругозор. Это присуще молодому поколению в целом. Тем не менее, с молодыми интересно. В нашей гримёрке актёры разных возрастов отлично сосуществуют – все они прекрасные люди, у каждого есть цели, мечты, достижения. И главное – здесь нет зависти и гордыни. Ни про кого из актёрского состава омской драмы нельзя сказать, что он «зазвездился». Молодые актёры и корифеи сцены общаются на равных совершенно спокойно и на любые темы. – Раньше существовал институт наставничества. Он сохранился? – В принципе, да, хотя он не явен. Коллеги всегда готовы подсказать, помочь, если необходимо. Бывало и такое, что мог подойти народный артист и спросить о своей роли или какой-то только что сыгранной сцене. Это нормально. Мы все, невзирая на наличие званий и опыта, варимся в одном котле. – Есть ли такое, что ушло и об этом осталось только сожалеть? – Есть, и у каждого актёра это своё. Хотя все понимают, что перемены неизбежны – изменяется мир, взгляды на жизнь, увеличиваются скорости. Если вернуть что-то из прошлого, не факт, что оно сможет прижиться снова. К примеру, было время, когда после спектаклей мы собирались в буфете и за столом с поздним ужином обсуждали то, что только что сыграли. В этих посиделках часто принимали участие режиссёры. Это было продолжение творческого процесса, ведь с закрытием занавеса для актёра спектакль не заканчивается. Мы уходили из театра за полночь. Сейчас этого общения, к сожалению, нет. По статистике, истинных театралов в зале в среднем три-четыре человека из 500 пришедших на спектакль – Многие актёры со временем начинают заниматься режиссурой. У вас есть желание поставить спектакль? – У меня есть опыт постановок, но меня привлекает не столько режиссура, сколько педагогика - очень интересно работать с ребятами: разбирать материал, погружаться в него, творить – мы же сочиняем целый мир. – Современная реальность такова, что люди уходят в Интернет, с каждым годом всё глубже погружаясь в виртуальную реальность. В связи с этим какие перспективы ждут театр? – Театр как явление существует более 2000 лет, хоронят его с момента появления кино и телевидения. Но похоронить не удастся, потому что никакой Интернет и виртуальная реальность не заменит живого человеческого общения, обмена энергией – это возможно только в театре. Зритель идёт за яркими эмоциями и получает их. – Для актёра важно выстроить диалог со зрительным залом. Насколько сложным бывает зритель? – Проводили исследования, которые показали, что истинных театралов в зале в среднем три-четыре человека из 500 пришедших на спектакль. Задача актёров – сделать так, чтобы настоящих ценителей стало больше. Конечно, эта миссия сложная, удаётся не всегда. Но когда получается, это прекрасно! Если контакт состоялся, важно не потерять его до закрытия занавеса. Некоторые зрители приходят в театр не на спектакль, а просто культурно отдохнуть. И это чувствуется. – Ещё бы не мешало им отключать телефоны перед спектаклем... – Телефоны – это больная тема. Как ни проси выключать сотовые, всё равно видно, как в темноте зала кое-где светятся экраны. У меня был случай: я играл поэтический моноспектакль, в зал заходит опоздавшая дама с телефоном около уха: «Я не могу говорить громче – тут кто-то на сцене стоит и разговаривает». Спрашивается, зачем ты тогда пришла?.. – Было бы смешно, если бы не было так печально... – В тот момент это было страшно. У меня был сложнейший текст, я понимал, что если сейчас остановлюсь, продолжить или начать заново не смогу. Усилием воли я продолжил играть, на даму в зале зашикали, и та умолкла. Так что телефоны – это зло. Зачем нужны каникулы в Италии? – Вы изучаете итальянский язык. Это помогает в актёрской деятельности? – Конечно! Это очень хорошее средство внутренней миграции – ты уходишь в другую языковую среду, начинаешь немного иначе мыслить. Семь лет подряд я езжу отдыхать в Италию и открываю для себя новые территории, пласты истории и культуры. Без знания языка это было бы сложно сделать. – Итальянцы очень эмоциональны? – Они очень открытые душевные люди. Да, иногда эмоции льются через край, но это же юг! То, что все итальянцы только и делают, что громко разговаривают и беспрестанно размахивают руками, - миф. Они очень участливы, где-то немного наивны. – Не спрашивали у вас, бегают ли по улицам российских городов медведи? – Итальянцы почему-то считают, что в России всегда холодно и все пьют водку. Когда я говорил, что летом в Сибири так же тепло, как и в Италии, только моря под боком нет, местные не верили. Также их пугают наши расстояния – в их головах не укладывается, что Екатеринбург и Омск, между которыми 12 часов пути на поезде, считаются соседними городами. За это время можно пол-Италии проехать. Мне иногда кажется, что русские для итальянцев какие-то инопланетяне. Но при этом к нам там относятся с большим дружелюбием, и это очень приятно. – Есть роль – мечта? – Я перестал мечтать. Есть задумки, которые хотелось бы воплотить в жизнь, и, возможно, это будет сделано. К примеру, так появился моноспектакль «Новая жизнь» по произведению Данте Алигьери. С воплощением идеи мне помог режиссёр Павел Зобнин. – 2019 год объявлен Годом театра. Какие у вас планы на этот год как у актёра омской драмы? – Играть. Не принципиально, как назван год, важно, что спектакли стоят в репертуаре театра.