Павел Баршак: «Слю была моей первой, беззаветной любовью»
Актер открывает в интервью секреты из прошлого Актер с непредсказуемым характером и биографией, напоминающей американские горки, Павел Баршак и в разговоре производит двойственное впечатление. Мальчик из хорошей семьи с повадками дворового любимца, на которого неизменно падок женский пол. Был дважды женат, но, как признается сам, сейчас хочет отдохнуть «от амплитуд любви и свирепой страсти». Важнее приятие и понимание — с таким посылом и строит отношения с новой избранницей. Подробности — в интервью журнала «Атмосфера». — Павел, четыре года, как вы не выходите на сцену вашей альма-матер — «Мастерской П. Н. Фоменко». Почему покинули театр? — Скорее меня покинули. Я ушел по собственному. Так и в трудовой. А вообще по причине пропуска спектакля. М-да… Произошла довольно нелепая ситуация, после которой я покинул театр за час до начала спектакля с чистой совестью и, как говорится, чувством выполненного долга. Разрядившийся телефон и любовь к синематографу сделали свое дело. Каким-то чудесным образом информация о спектакле не дошла до центральной части моего головного мозга, и я сел в машину, заехал за старшим сыном и поехал с ним в кинотеатр. А роль Рэндла Эттеруорда в спектакле «Дом, где разбиваются сердца» Бернарда Шоу пришлось сыграть режиссеру спектакля — Евгению Борисовичу Каменьковичу, нынешнему художественному руководителю театра «Мастерская Петра Фоменко». Второе действие я смотрел уже из-за кулис. Вообще, большинство моих коллег верят в преднамеренную акцию по развалу дисциплины в труппе и подрыву репутации театра. Ну и пускай — думать не воспрещено. «Мастерская» пятнадцать лет была моим домом, причем в самом буквальном смысле этого слова. — А дважды войти в одну и ту же воду не стремитесь? — Много воды утекло. Да и русла уже не те. Генетика такова, что взамен ушедшего должно появиться нечто более усовершенствованное. И это естественно. Но театр сильно разросся! Много незнакомых лиц. И охрана меняется ежемесячно. — Охрана тут при чем? — Охранники теперь — самые важные люди. Как они тебя встретят, так и пойдешь дальше. Могут напрочь испортить весь настрой, а могут и всю жизнь безобразия на сцене. Раньше театр начинался с вешалки, а теперь с камер наблюдения. Самое важное — мелочи. А моцион с пищеблоком вообще имеет особое значение для товарища актера. — А есть какой-то ритуал перед выходом на сцену? — Да, у каждого свои схемы и приметы. Лично я не настолько суеверно-чувственный к упавшему тексту, на который почему-то обязательно надо опустить задницу, чтобы потом его не забыть. Встречаются коллеги, педантичные до омерзения. Они прямо носят себя с утра, чистят перышки, холят и лелеют, ни с кем не разговаривают, чтобы, не дай бог, не расплескать весь этот накопленный потенциал. Зачастую все это напускное. Актер должен сыграть все и в ту же секунду — сразу! Без настроек, настоек, медитаций и сублимаций. Подмостки как таковые вернулись ко мне — участвую в антрепризе Татьяны Лазаревой, причем довольно крепкой, как мне кажется. Постановка по пьесе «Его Донжуанский список» с Юлией Такшиной, Игорем Ливановым, Леной Кориковой, Андреем Ильиным, Ильей Глинниковым. Называется «Идеальный свидетель». В планах довольно много гастролировать по матушке-России и за ее пределами. Скоро намечается еще одна постановка. Наверное, я бы не полез в это, если бы не почувствовал острую необходимость в сцене. — А как обстоят дела с кинематографом? — На Первом канале прошел сериал «Чужая кровь». Надеюсь, скоро на НТВ выйдет уже «Контакт». Шестнадцать серий, режиссер Михаил Баркан. А недавно закончились съемки в полном метре под названием «Союз Спасения». — В одном из интервью вы признавались, что нуждаетесь в герое-неврастенике и этот образ вам неплохо дается. В жизни вас тоже нельзя назвать спокойным? — Я вполне выдержанный экземпляр. По закону Архимеда — чего человеку не хватает в жизни, он с лихвой компенсирует в зеркальном ее отражении. В моей реальности почти нет места нервам, истерикам, скандалам, поэтому эти эмоции находят выплеск в работе. Если она есть. (Улыбается.) А неврастеников играть на сцене и в кино гораздо любопытнее, нежели заурядных флегматиков или жизнерадостных сангвиников. — А вы именно такой — романтичный и воздушный в чудесной «Прогулке» Алексея Учителя… — Что нужно продюсеру? Уверенность. В чем? В том, что он не прогадает. Взять актера на роль, в которой он уже побывал! Верно, но очень прагматично. А эта профессия предполагает движение вперед, смелость, риск. Если угодно — дерзость! В итоге у меня немного характерных ролей. При том что я не романтик, а скорее прагматик. А в тот съемочный период был уже женатым человеком. — И у вас не возникает ностальгии, когда вы пересматриваете фильм, где снимались почти все «фоменки»? — Это было особенное время — начало тысячелетия. И сама картина знаковая. Елена Михайловна Супрун тогда одела нас всех. Кстати, недавно, на Неделе моды, я поучаствовал у нее в показе. Лихо пробежал по подиуму — чуть не грохнулся посередине. Надо было, наверное, все-таки навернуться. Неловко, зато эффектно. (Улыбается.) Лена даже подарила мне наряд из китайской коллекции. — Судя по соцсетям и вашим немногочисленным телеинтервью, вы и в жизни выглядите стильно. — Раньше с большим энтузиазмом пижонил по столице — мне есть что нацепить на себя. Сейчас более сдержан к наполнению гардероба. Безусловно, мне нравится стильно одеваться, но не в классическом духе. Костюм, галстук, фрак — пока не моя история. Также отсутствуют привычки ходить по магазинам. Как правило, я выкупаю вещи со скидкой или без, которые мне подошли на съемках. — Знаю, что вы сняли кино как режиссер. Какие ощущения по ту сторону камеры? — Вполне органично. Первые попытки я делал еще лет двенадцать назад в «Мастерской». Рассказывал Петру Наумовичу и даже показывал первую сцену — хотел ставить спектакль по драматическому этюду Александра Николаевича Островского «Неожи-данный случай». Он одобрил тогда мою затею. Все эти годы я искал партнера и только недавно обрел его. (Улыбается.) В результате выдался случай снять этот «недополный» метр. Будет называться «Мудаки». Это неформатная лента — минут на сорок пять где-то выйдет. Хочется фестивального будущего этой картине, а дальше поглядим. — Меня поразило то, что вы в юности стремились в армию, причем хотели попасть в «горячую точку», в Чечню. Это что за бесшабашная отвага такая? — Да, мне было двадцать лет, я уже окончил вуз, служил в театре, а когда был призван, стоя на пятачке перед комиссией, попросил военкомов об этом одолжении. А иначе какой смысл? Что это за армия? Если уж воевать, то по-настоящему. В конце концов, стрелять мне нравится, в тире я демонстрировал недюжинную меткость. Члены комиссии покрутили пальцем у виска, и я пошел к психиатру еще раз. Но Петр Наумович был не сильно доволен моим таким решением, и в результате я отправился отдавать свой воинский долг в Театр Российской армии, где, к слову, уже проходили службу многие мои коллеги-приятели. — Профессию, как я понимаю, вы выбрали благодаря старшему брату Александру, который стал режиссером. А ваши родители — инженеры-энергетики — давали вам полную свободу? — Они у нас достаточно демократичные. А вот дедушка слыл настоящим тираном. Актерскую профессию он не считал серьезной специальностью. Под гнетом дедушки, Александра Ефсеевича Баршака, брат поступил в Московский энергетический институт, отучился там два года и, взяв академический отпуск, ушел только с третьего курса, поступив в Школу-студию МХАТ. Правда, потом все-таки и в МЭИ доучился, получил диплом, а затем взялся за режиссуру. С Александром у нас очень интересные отношения. Мы то очень хорошо понимали друг друга, то просто хорошо. По крайней мере, съемки в картинах брата мне давались немалой кровью, хоть мы и дальше намерены продолжать эти опыты. (Улыбается.) Со стороны, наверное, так и видится, что я пошел за братом, но на самом деле у меня складывался несколько иной путь. У меня школа была испанская, экспериментальная, с театральной студией. Преподавал нам азы актерского мастерства великолепный актер Александр Владимирович Жуков. Папа Анны Слю, моей одноклассницы. Кстати, на эту девушку у меня упал глаз еще классе в седьмом, как только она появилась в ЭПШАО (экспериментальная подростковая школа адаптивного обучения). Слю была моей первой, беззаветной любовью, и вся школа знала об этом. Ну вот, теперь не только школа. (Улыбается.) Но ее сердце принадлежало другому. — Вы пытались за ней ухаживать? — Как-то осенью мы ходили по Волге со всей школой на пароходе «Николай Чернышевский», была такая экскурсия по Золотому кольцу. Вечером на палубе проводились дискотеки. В один из вечеров, когда стемнело, я взял свой трепет в руки и пригласил ее на медленный танец. Естественно, меня трясло, и мы очень целомудренно протоптались под «It must have been love» Roxette. Да… Это был самый волнительный танец в моей жизни. (Улыбается.) — Вы были не слишком уверенным в себе парнем? — Вы представляете меня эдаким лихим донжуаном? Нет, я всегда был застенчивым мальчиком. До сих пор не могу просто так подойти и познакомиться. Особенно если неравнодушен к человеку. — А как же актерская раскрепощенность? — К реальной жизни это не имеет никакого отношения. Для меня. Я никогда ни перед кем не пел и не плясал. За исключением бабушки Лиды и тети Лены, к которым уезжал на каникулы. Вот там я мог позволить себе не стесняться! — Вы имеете в виду ту бабушку-красавицу, о чьем уходе недавно сообщили в Инстаграме? — Ушла папина мама — Марина Александровна Баршак. Это удивительная женщина с непростой судьбой. Педагог испанского, декан кафедры, она определила судьбы многих. В ее биографии полно интересных историй. Однажды, еще в шестидесятых, в разгар Карибского кризиса, бабушка прилетела на Кубу в составе советской делегации в качестве переводчика министра культуры СССР. Когда Фидель Кастро протянул ей красивое издание своей редкой книги с автографом, она поблагодарила и вежливо отказалась, сказав, что такая книга у нее уже есть. Советское воспитание: знаете ли, нам чужого не надо! Зато бабушка привезла чучело гигантской морской черепахи. — В той же социальной сети есть снимок, где вы позируете художнице… — Да, это замечательная Оленька Буковски. По ее приглашению и инициативе я стал натурщиком в школе дизайна «Детали» — сидел не дышал часа четыре, а Оля вместе с учениками этого прекрасного учебного заведения писала меня. Вот! У себя дома вишу теперь! — Как-то вся ваша жизнь связана с дизайном… — Да и не говорите. Моя первая супруга — Анна, дочь наиталантливейшего хореографа Аллы Сигаловой, мама нашего первенца — Федора. Работает дизайнером интерьеров. Вторая, Евгения, художник, по всему видно, с большой буквы. Мы познакомились на картине Сережи Швыдкого «Икона сезона» по пьесе Оли Мухиной. Фильм прошел незаметно лет восемь назад, но зато случилась наша судьбоносная встреча, и родился Фома. Сейчас ему уже десять лет. — Если с вами рядом были женщины, ценящие эстетику, то и вы, должно быть, переняли это свойство? — Эстетика может присутствовать и в бардаке. Я антуражу придаю не слишком большое значение. Смогу из уборной сделать себе достойную комнату. Конечно, если она это позволяет, приятно видеть картинку с пейзажем, радующим глаз, но я очень неприхотливый в быту человек. Для меня не проблема вымыть посуду, убрать, что-то приготовить… Можно сказать, я даже люблю стоять у плиты и никогда не повторяюсь в создании одного и того же блюда. Удачнее всего у меня получается мясо, рыба и птица (улыбается), а кто у нас еще остался? На открытом огне готовить полезнее и вкуснее. Запечь в духовке какую-нибудь снедь — тоже не вопрос. Картошку тоже надо уметь сделать правильно. А какая благодать — маленькая, круглая, жареная картошка с укропчиком, да с малосольненьким огурчиком, и с груздочком черным… Афанасий Никифорович с Пульхерией Ивановной вспомнились из «Старосветских помещиков». Как же все-таки вкусно писал Николай Васильевич Гоголь! (Улыбается.) — Первый раз вы женились рано — в двадцать два года… — И первый, и второй браки для меня тогда были важны и жизненно необходимы. Несмотря на то что, возможно, произвожу впечатление свободолюбивого человека, я однолюб. Теперь имею удовольствие отдыхать от амплитуд любви, с ее заоблачными диапазонами, свирепой страстью, глупой ревностью… Хватит. Напрыгался. Хочется тишины и покоя. Пришел к выводу, что для прочного союза скорее важно не чувство, а абсолютное доверие, понимание и приятие. — Раз вы расстались со своими супругами, значит, не оправдали их надежд? — Это у них надо спросить, на что они надеялись-то вообще. Я не склонен обманывать — если даю какие-то обещания, то всегда их выполняю. Другое дело, что обычно стараюсь их не давать. (Улыбается.) — В вашей действительности много хаоса? — У меня жизнь — горки. Вот последние несколько лет были прямо испытанием: пришлось продать машину и даже пожить в квартире, выставленной на продажу. Иногда риелтор вместе с покупателями вваливался ко мне в комнату, где я тихо-мирно почивал на матрасе. Бывало, что я месяцами отсутствовал, а через некоторое время обнаруживал исчезновение дорогих мне вещей. Обидно тогда стало — переехал в другое жилье. Из-за отсутствия работы питался весьма скромно, а иногда случалось вообще не поесть. Так что все познается в сравнении. Сейчас полегче стало вроде, два года назад наконец-то обрел собственную крышу над головой. Не без помощи папы, конечно. За что ему бесконечно благодарен. — Кто сейчас рядом с вами? Она тоже дизайнер? — Дизайнер моего бытия. Давайте не будем по именам. Много зависти и недоброжелателей вокруг. Скажу, что этот человек — моя поддержка, везде и во всем. Она и рисует, и пишет талантливо. А по образованию следователь-криминалист. — Вы же тоже стихи пишете… — В данный момент все реже. Раньше будто к какой-то антенне подключался — раз, и тебе уже как будто кто-то надиктовывает. Чем дальше, тем сложнее. Для стихотворных форм нужно, чтоб зацепило, взбудоражило. Это особая форма вдохновения, которая сегодня от меня, к сожалению, отдалилась куда-то. Обиделась, наверное. — Зато вы играете на фортепьяно и гитаре и участвуете в панк-рок-группе «Гренки». — Знаете, моя игра далека от совершенства. Так, могу через пень-колоду что-то исполнить заученное. А что касается «Гренок», то группа прекратила свое существование, но в ту пору мы очень весело проводили время. Бывало, даже чересчур. Активно выступали по столичным клубам и в Санкт-Петербурге, там же записали альбом. Остались артефакты нашей панк-деятельности: дома много гитар. В планах у меня записать, что накопилось за это время. Осталось только найти музыкантов. — У вас много дурных привычек? — Я весь — одна большая дурная привычка. Совсем не идеал для подражания. Много курю, не заправляю постель с утра, склонен к депрессиям во время празднований. Такой Арлекиновый Пьеро. Грустный клоун, если хотите… Это ли не дурная привычка? — Как с сыновьями проводите время? Расскажите о них. — Они у меня молодцы. Федор учится в киношколе. Посмотрим, что будет. Мне и боязно, и гордость за него переполняет. Пацан невероятно одаренный, умеет показать человека в любом возрасте, схватывает на лету все. Фомка не менее артистичен и при этом добрейший души человечек. Очень вежлив и галантен. Ему нравится футбол, паркур, он отлично рисует. И стеснительный, как когда-то и я в детстве. Он, как мне кажется, тоже гуманитарий. Я не строгий отец. Поскольку дети живут с мамами, а ко мне приезжают, я вмешиваюсь в их воспитание достаточно стихийно. Но мы та еще команда!
