Элина Быстрицкая: «Терпеть не могу тех, кто врет — с пользой или во вред»

Когда видишь Элину Быстрицкую на экране, хочется, чтобы крупный план актрисы длился бесконечно. Магия ее взгляда и низкого певучего голоса такова, что сразу невольно выпрямляешь спину и начинаешь говорить вполголоса. Конечно, мое состояние Элина Авраамовна почувствовала сразу. Буквально после нескольких минут общения мне передалось ее спокойствие и я все сильнее пленялся обаянием этой удивительной женщины. Элина Авраамовна, сейчас, постараюсь четко сформулировать вопрос... Вадим, вы только меня не бойтесь. Перестаньте бояться. Хорошо, не буду. Вы уже не одно десятилетие служите в Малом театре. Но ведь поначалу вас встретили здесь враждебно. Вы даже пили успокоительные таблетки. Вы знаете, не потому, что меня здесь так встретили, а потому, что у меня были сложные репетиции. Начинать в театре после кино было очень сложно. Вы пришли в театр, и вам было сложно репетировать? Перед поступлением в Малый театр почти два года у меня были съемки в «Тихом Доне», и я отвыкла от театральной работы, которая ежедневная и основательная. Меня не встретили враждебно. Да, у меня были некоторые нюансы с моими партнершами. А что это было? Это я уже забыла. Прийти новичком в коллектив уже сложившийся… Надо быть очень осторожным, понимать, куда ты пришел. А вы были осторожны? Не могу сказать. Я была правдива, я была честна. Для меня это очень важные качества. Я терпеть не могу тех, кто сочиняет, врет — с пользой для себя или во вред кому-то. Интересный факт из вашей жизни. Главный режиссер Театра им. Моссовета Юрий Завадский приглашал вас к себе в театр, но он получил такое количество анонимных доносов на вас, что решил с вами не связываться. Какая кому тут была польза? Мне об этом сказал Борис Новиков (советский актер театра и кино. — Прим. ОК!) во время съемок «Тихого Дона». Он работал в Театре Моссовета, и я спросила: «Не знаешь, что там случилось? Почему меня сначала пригласили, а потом отказали?» И он сказал: «Не только я знаю, весь худсовет знает. Пришло 20 анонимок из Киева». Хотите, расскажу, как было? Конечно. Я закончила театральный институт в Киеве, и меня направляли в Херсонский театр. Приехал главный режиссер этого театра. «Сёгодни, о сёмий (в семь), ресторан «Спорт». Я сказала, не пойду. «Смотри, тебе у меня работать». На следующий же день я пошла в бюро учета и распределения кадров и сказала, что не поеду в Херсон потому-то и потому-то. Женщина, которая там работала, ответила: «Вы порочитэ наши кадры». Мне пришлось добиваться освобождения. Я попросилась на показ в Театр Моссовета, который гастролировал в это время в Киеве. Худсовет посмотрел — и меня приняли. Перед отъездом я праздновала свадьбу своей подружки. Из гостей была аж только я. Мы пошли на гору над Днепром, взяли в киоске по бокалу шампанского и мороженое. Весна 53-го года, сами понимаете, какие у нас были возможности. И там были выпускники нашего института. Меня спросили: «Правда, что ты собираешься ехать в Москву к Завадскому?» — «Да». — «А шо ты там будешь робыть?» — «Буду роли играть», — сказала я. Я понимала, что есть приглашение и все будет хорошо. Больше я ничего не говорила. И только спустя годы, когда я уже начала сниматься у Сергея Герасимова в «Тихом Доне», я узнала, что на меня написали анонимные письма. И все же кому вы могли так не угодить? Неужели всему виной то, что вы отказались сходить с режиссером в ресторан? Может, вас не любили в институте? Вы как-то неправильно говорите. Меня в институте любили, но были люди, которые меня не любили. Что я могу сделать. Я не думаю, что все должны меня любить. И сегодня есть люди, для которых просто мое существование немалая неприятность. Но это нормально. Я свое дело делаю — и всё. А обостренное чувство справедливости, которое вам свойственно, передалось от родителей или это уроки жизни? Не знаю, откуда это. Это было всегда. Я дралась, когда обижали мою подружку. Она была маленькая, тоненькая, а я, как я считала, здоровущая и должна была ее защищать. В каком возрасте вы стали понимать, что подруге нужна ваша защита? В самом юном. Мы росли вместе, наши мамы дружили, и они по очереди водили нас на прогулки — мы с ней в одной коляске лежали. Мы и по сей день близкие подруги, правда, она живет за океаном уже много лет. Но мы созваниваемся. Я помню, как в школе, в самых начальных классах, мы бежали после уроков домой, потому что был мальчишка, который обязательно ранцем своим должен был ее ударить, а я ее защищала, я с ним дралась, очень хорошо это помню. У вас, я вижу, бойцовский дух. Наверное. Я росла с братиком двоюродным, и мы с ним тоже дрались. Друг дружку хорошо тузили, но знали, что должна быть правда. Я росла с мальчишками, от мальчишек училась. Мое увлечение бильярдом тоже оттуда: у нас с братом был общий бильярд, нам родители купили. А почему вы больше любили мальчишеские игры, а не кукол, плюшевые игрушки? Куклы тоже были. Я помню, мы однажды решили сделать одной прижигание носа зажженной спичкой. Это был целлулоидный пупс, и он загорелся. Но ничего, мы сами погасили пожар. Я никогда не отстаивала свои интересы. Всегда охотно кого-то защищала, кому-то помогала Элина Авраамовна, вы рассказываете, и при этом у вас такая замечательная улыбка. Глядя на вас, понимаешь, что внешняя красота зависит от внутренней гармонии. Вы знаете, конечно же, природа имеет значение. Но я помню, как мама говорила мне: «Никогда, никому и ни при каких обстоятельствах ты не имеешь права ни сказать, ни сделать ничего плохого». Я думала, почему она мне это говорит, я никому не собираюсь делать ничего плохого. Мне это было нетрудно: я никогда ни перед кем не отстаивала свои интересы, всегда охотно кого-то защищала, кому-то помогала. А когда началась война — мне было 13 лет, — я решила, что должна идти помогать родине, и я пошла. И с тех пор так оно и идет: я не чувствую никаких трудностей в этом плане. Трудной была война. Я с удивлением узнал, что вы, оказывается, закончили медицинский техникум. Да, закончила. Я работала во фронтовом госпитале. Видела, что делают врачи. В ноябре 44-го, когда кончилась моя война, когда наши пошли за рубежи, за границу, мы поехали в Киев. Но наш дом попал под бомбы, и мы уехали в Нежин. Я говорю «мы», потому что была моя мама и маленькая сестричка. Я пошла в медтехникум, так как имела право поступить хоть на второй курс, без экзаменов, как участница войны. Меня приняли. А что было дальше? Когда началась практика, я поняла, что не смогу быть врачом. Был такой случай. Практическое занятие по хирургии. У больного опухоль, которую нужно было ликвидировать. Хирург дал наркоз — маска и хлорэтил. Человек захрипел и умер… Я пошла домой и подумала: «Как же так, не на фронте, не от ран, не от кровопотери, не от того, что болезнь… Всё, человека нет...» И я решила, что не смогу, но надо было закончить техникум, и я закончила его с отличием. А зачем же вы заканчивали медицинский, если понимали, что заниматься этим не будете? Я такой человек. Всё всегда должна доводить до конца. Потрясающе, в таком юном возрасте у вас было абсолютно структурированное сознание. Я прошла войну, там взрослеют в один день. А как началась ваша актерская история? Я поняла, что не смогу стать врачом, а больше я ничего не умела. В самодеятельности я что-то делала, пищала что-то. Это во время учебы в медицинском? Да, у нас был кружок. Мне говорили друзья, что у меня талант. И вы попробовали поступить в театральный, так? Нет, папа не пустил. Он поехал со мной в Киев. Директор театрального института, улыбающийся, вежливо спросил: «Чем могу быть полезен?» И услышала ответ папы: «Объясните, пожалуйста, моей дочери, что ей в вашем институте делать нечего». Я убежала. И вечером сказала отцу: не буду учиться нигде. Хорошо, сказал папа, поедем в Германию — там он служил. И забрал нас в Дрезден. Через три месяца его перевели в Вильнюс, они с мамой поехали туда, а я с сестрой — в Нежин. И я поняла, что надо учиться. Единственный институт, который был в Нежине, — педагогический. Поскольку я занималась в балетной школе, я начала вести там танцевальный кружок. Мы выступили на олимпиаде и получили первое место, а я — премию, путевку в дом отдыха работников искусств. Там одна актриса сказала мне: «Деточка, а ты где учишься?» — «В педагогическом». — «Тебе в театральный надо». Всё, этого было достаточно. Это же актриса Театра имени Ивана Франко сказала! Я приехала в Киев сдавать экзамены. Поступила сразу, но я хотела на кинофакультет, а меня приняли на театральный, украинский. Во время учебы вы ощущали себя частью коллектива? Или были белой вороной? Я не знаю этого. У меня были подруги, друзья, с которыми я могла общаться. Я была как все. Конечно, кому-то я не нравилась. С мальчишками у меня были вообще сложные отношения. Почему? Я была хорошенькая, но умела дать отпор. А как давали отпор? Ну как, руками или ногами. (Улыбается.) Это я умела. Наверное, вас боялись. Мол, к Быстрицкой лучше не подходить. У нас были разные люди, и время было тяжелое — тогда искали космополитов. Меня на комсомольском собрании обвиняли: «Она не хочет танцювати с Ванею Марушко — от него, видите ли, деревней пахнет». (Произносит на украинском.) А от него не деревней, а потом несло. И я сказала, что не буду с ним танцевать. И всё. Было тяжелое собрание, до трех часов ночи, и решение — исключить из комсомола и просить дирекцию исключить из института. Неужели исключили? Не исключили. В райкоме комсомола попросили: «Ваш комсомольский билет!» А я сказала, что в руки его не дам. Я его получила на фронте... Мне кажется, вы не из тех, кто ждет у моря погоды. Нет. Мне все доставалось трудно, всего в жизни надо было добиваться А вообще когда вы поняли, что бездействие губительно и в жизни надо всегда прикладывать усилия? В самом раннем возрасте. Мне всё доставалось трудно, всего надо было добиваться. И учиться на отлично, и дежурить по ночам в госпитале. И перебарывать страх и слабость, когда видела отрезанные руки и ноги в операционной. Меня вызывали в операционную, когда надо было определить группу крови. Я выходила оттуда, с трудом приводила себя в норму, чтобы не потерять сознание. Мама в детстве мне говорила: «Доченька, принеси холодной водички из-под крана». Кухня была темная, я в темноте шла, пускала воду, набирала маме воды, приносила… Меня мама так обучала, чтобы я ничего не боялась. Аслан Ахмадов Вам всегда удавалось преодолевать слабость и страх? Да, я преодолевала себя… В Донецке стоял наш госпиталь. Черный, обугленный город, шурфы шахт были заполнены трупами. Оставшиеся раненые, какие-то немцы. И я шла, чтобы два часа поспать в постели, — можете себе представить, ночная дорога без единого фонаря, абсолютная темнота. У меня в кармане шинели была заточенная металлическая расческа. Я преодолевала страх и шла. Вы пережили эмоции, которые под силу не всякому мужчине. А вы, кстати, когда-нибудь водили машину? Конечно. 25 лет. Любили ездить на больших скоростях? Уже не помню. Был такой случай. Я везла маму в санаторий в Пушкино. На обратном пути передо мной ехал грузовик, который меня раздражал. Я обогнала его, и меня тут же остановил гаишник. Я подаю ему документы и говорю: «Ну наконец-то остановили за дело!» Он начал хохотать и отпустил меня. Элина Авраамовна, расскажите, как сегодня проходит обычный ваш день? Замечательно. Я встаю достаточно рано. Иногда в восемь, иногда в девять, но никогда позже. У меня собачка, пекинес, ей уже 13 лет, она у меня любимая, и о ней надо заботиться. Обязательно немножко занимаюсь. Раньше занималась два часа, у меня было пятьдесят восемь упражнений… Пятьдесят восемь. Потрясающе! С годами я стала уменьшать нагрузку. Но что-то все равно делаю, есть тренажеры, занимаюсь на них. Теперь есть компьютер, и я узнаю все, что мне хочется знать. Радио, телевизор, Интернет — все у меня есть. На кухне любите творить? (Смеется.) Я не очень это люблю, но приходится делать. Семья у меня небольшая — я и моя собака, а если приходят гости, то это немножко больше. А как насчет режима питания? Это обязательно, и давно. Был момент, когда я начала сильно полнеть, обратилась к Королевой. Это диетолог? Замечательный диетолог, руководитель Центра эстетической медицины. Она спасает многих актеров, и я благодарна Коле Баскову, который меня к ней привел. Когда меня спрашивают: «Элина Авраамовна, сколько операций вы сделали?»… Эстетических? Да. Я отвечаю, что хотела бы посмотреть на хирурга, который согласился бы меня оперировать. Кому в таком возрасте делают операции?! Не сочтите за лесть, но я смотрю на вас, на ваше лицо, улыбку и любуюсь вами. И многие, услышав, с кем я собираюсь встретиться, восклицали: я так люблю Быстрицкую! Это очень приятно, что меня любят. А вы ощущаете это внимание зрителей? Конечно. Не так давно в Кремлевском дворце присуждали звание «Человек года» — тем, кто прошел войну и помогал людям. И я должна была вручать награду человеку, который спас несколько семей от фашистов. Я вышла на сцену — и весь зал встал. Все шесть тысяч человек. Я до того разволновалась, что не могла начать говорить... Я люблю свою профессию. Безумно люблю. Сегодня вы любите актерскую профессию так же, как в молодости? Ничего не изменилось? Да, слава богу. Это мое счастье. Когда у меня нет новой работы, я очень горюю. А сейчас у меня случилось такое вдруг… Я стала нужна как исполнительница песен. Почему «вдруг»? Немного поздновато начинать. Я, правда, всегда пела, в институте у меня было колоратурное сопрано. Я его убивала сознательно: зачем это нужно драматической актрисе… То есть зачем брать высокие ноты, да? Да, если только пищать. Ну это уж точно не в вашем характере! Сейчас я готовлюсь на выход, сегодня буду три песни исполнять. Хотите, приходите в зал и послушайте. Обязательно приду. А вы чувствуете, когда вас обманывают? У меня хорошая интуиция, это меня поддерживает в жизни. Когда пытались обидеть физически, я могла сделать такой батман в подбородок. А если обида моральная, я промолчу, но больше общаться не буду. «Батман в подбородок» — сильно звучит!.. Скажите, а у вас бывают невидимые миру слезы? Этого я никому не скажу, это то, что не нужно рассказывать. Вы довольно долго возглавляли Федерацию художественной гимнастики. Актерская профессия наверняка страдала? Нет, этого не было. Кадр из фильма «Тихий Дон» Но вы сыграли меньше ролей, чем могли бы. Это определенно. Я меньше ролей играла только потому, что пришла в Малый театр, где были другие актрисы. Это сейчас у нас такая «бедность», а тогда было две-три яркие исполнительницы на каждую роль. Перегрузки, которые были в моей жизни, давали о себе знать. (Пауза.) Мы перебазировали госпиталь в Одессу — и я заболела. Меня положили на носилки и отнесли в подвал, чтобы я не мешала. А когда я пришла в себя, то услышала немецкую речь. Я решила, что я в плену. Руки не двигаются, ноги не двигаются, сильная усталость... А потом выяснилось, что в тот же подвал положили раненого немца… Скажите, вы чувствуете себя на свой возраст? Нет, мне интересно жить. Возраст колоссальный — мне 83 года. Кто скажет? Никто не скажет, точно! А вы никогда не хотели сменить прическу — ваш фирменный пучок? Нет, я недавно все это «затюкала», закрыла, надела паричок, посмотрела — да, очень красиво, но это не я. Лет десять назад перестала красить волосы. Почему? Мне так нравится. Я думаю, что всему свое время. Кадр из фильма «Добровольцы» Мне кажется, седина не подчеркивает ваш возраст, а, наоборот, стирает его. Элина Авраамовна, говорят, что сцена лечит, на ней забываются недуги, проблемы. А вы испытывали на себе чудодейственную силу подмостков? Не знаю, что вам сказать. У меня было состояние, когда я не знала, как выйду на сцену, так больно было. Но мне сделали укол, и я работала. Был случай, когда я подвернула ногу на сцене и у меня порвалась связка, голеностоп. Это был спектакль «Волки и овцы», гастроли в Питере. Мне поливали ногу хлорэтилом, я доиграла до конца, а потом еще два спектакля. Я получила ожог четвертой степени, химический ожог, потом 11 месяцев мучений — и все же операция. Но я выдержала. Это боль, которую выдержать нельзя. Я выдержала. В кино вы играли казачку, а в театре вы все больше леди, герцогиня, баронесса… Мне нравится делать все разное. Сегодня я казачий полковник. Вы знаете об этом? Нет. Вас наградили этим званием? Да, я получила грамоту от главного атамана центрального казачьего войска. Это звание вам очень подходит! Еще как! На большой казачий сход я надела мундир, у меня пять крестов казачьих. Кадр из фильма «Неоконченная повесть» Вы, наверное, единственная женщина-полковник в казачьих войсках. Нет, я знаю женщину-генерала. Она еще и атаман одного из округов. Ну что ж, Элина Авраамовна, вам есть к чему стремиться!