«Мама, дай папы». Ужасы страшной войны в письмах уральцев
Мишка и баночка с сахаром «Мне было три с половиной года, когда началась война. Жили мы тогда в Кишинёве. Утром после первой ночной бомбёжки к нам пришёл милиционер, который должен был посадить нас с мамой на поезд и отправить в эвакуацию. Мама, Любовь Константиновна, категорически отказалась уезжать, тогда милиционер взял меня на руки, сунув в карман мячик (я ещё успела схватить любимого мишку), и понёс к выходу. Маме ничего не оставалось, как побежать за нами, она только и успела взять с собой сумку с документами и баночку с сахаром. Помню, ехали мы на поезде, под постоянными бомбёжками, состав то и дело останавливался, а люди – в основном женщины и дети – разбегались по полю. Фашисты сбрасывали бомбы и расстреливали людей из пулемётов. В конце концов, фашистам удалось разбомбить наш поезд. С ближайшей станции за теми, кто выжил, прислали товарный состав, в нём, без еды и воды, мы добрались до города Горький. А уже оттуда мы с мамой перебрались в Кировскую область к родственникам. Все годы войны мы жили в голоде. Овощей, выращенных в огороде, хватало ненадолго, поэтому мама, бабушка и тётя готовили «обеды» из лебеды, крапивы, репейника, дикого щавеля. Помню, мамин брат Николай, который после окончания восьмого класса отправился служить на Дальний Восток, в первом же письме сообщил, что досыта наелся хлеба. А другой её брат, Борис, после окончания десятого класса отправился вместе с одноклассниками на фронт, и они все, такие юные, погибли под Москвой. Мой папа, Виктор Павлович, был вторым или третьим секретарём КПСС, ему было поручено эвакуировать на машинах из Молдавии в Москву партийный архив, что он и сделал. В столице ему дали бронь и отправили за семьёй. Но папа до нас не доехал. В то время в Кирове формировали добровольческий полк, отец записался в него и уехал на фронт. В 1944 году под Кенигсбергом он подорвался на мине, попал в госпиталь во Львове, там и скончался... Похоронен отец на воинском захоронении Лычаковского кладбища Львова. В 1969 году мне удалось там побывать, поклониться папе и ещё трём тысячам похороненных там солдат. Сегодня я молюсь об одном: не дай-то, Боже, повторенья этого ужаса». Вера Викторовна Соколова, Нижний Тагил «Прощайте! Пишите!» «Троих детей унёс у моих родителей голод, выжила я одна. Помню, как мы втроём (младший ребёнок был ещё грудной) сидели на палатях и ревели: «Мама, дай папы... » Почему-то именно так мы называли хлеб. Мама плакала, утирая слёзы тряпкой, а они всё текли и текли. С большим трудом ей удалось найти какую-то грязную корку хлеба. Мама обтёрла, обстукала её, раскусила на три части, на каждую часть брызнула грудного молока, сунула нам в рот по кусочку и приказала: «Только не жуйте! Сосите! Сосите!» Помню и день, когда провожали папу на фронт. Было это 21 июля 1941 года, погода – солнечная, жарко. Надо сказать, что у моих подружек-соседок отцов отправили на фронт ещё в июне. Они бегали, радовались и дразнили меня: «А у тебя-то папу на фронт не взяли, он плохой! А у нас папы хорошие!» Мне было очень обидно. Поэтому, когда повестка пришла и в наш дом, я выбежала на улицу и с гордостью закричала: «Мой папа хороший! Его взяли на фронт!» Вот ведь какая дурочка была... Собрались мы на площади возле церкви рано утром, оттуда пошли на станцию, где нас встретил духовой оркестр, который играл «Как родная меня мать провожала... ». Кто-то подпевал, кто-то пел частушки под гармошку, а кто-то плакал. А когда оркестр заиграл «Прощание славянки», разрыдались все провожающие. Мужики, поцеловав родных, начали грузиться в вагоны-теплушки. Женщины закричали: «Прощайте! Пишите!» Состав тронулся, а мы все побежали за ним. Помню, никто не заметил края платформы, и все упали с неё друг на друга. Папа не вернулся с фронта. Поиском хоть каких-нибудь сведений о нём я занимаюсь с 1947 года. Кое-что удалось выяснить, например, в какой дивизии и где он воевал, но пока это всё... » Галина Сергеевна Кондовина, Первоуральск Цена куска хлеба Яков Имаевич Имаев из села Тавра Красноуфимского района человек очень скромный и при этом очень почитаемый людьми. Он постеснялся писать о себе, но непременно хотел стать участником акции «Уральский полк. Дети войны», поэтому прислал в редакцию рассказ, написанный односельчанином. «Детство Якова совпало с лихим военным временем. Рано, ещё со школьной скамьи, пришлось ему познать цену куска хлеба. Весной Яков выходил из-за парты начальной школы и – на колхозное поле, где до самой осени работал на лошади, чаще всего с ночёвками на полевом стане. Даже дети ориентировались на лозунг «Всё для фронта, всё для Победы!». Ушли на фронт, на борьбу с врагом отец, старший брат, надо было заменить их. Ну и что с того, что мал! Яков уже умел пахать, боронить, сеять, сено косить. Да мало ли в деревне работ, которые были под силу 12-летнему «мужчине». В 15 лет Яков уже работал как кадровый рабочий на лесозаготовках в Дегтярке, в Саргае. Родине нужен был лес. Нормы выработки – военные, поблажек, снисхождения на малый возраст не делалось. Довелось тогда трудностей испытать досыта, они никогда не забудутся». В честь 70-летия Великой Победы Яков Имаевич по собственной инициативе оформил стенд, на котором разместил фотографии сельчан, ушедших на фронт. Сохранившиеся в семьях снимки собирал по всему селу, ходил из дома в дом. Тогда ему удалось найти фотографии 94 земляков-фронтовиков, имена ещё 19 человек увековечены на самодельном «мемориале» без снимков. «До сих пор маму жалко... » «Когда началась война, моему папе было 37 лет. Он ушёл на фронт в первую же неделю войны, а ещё через несколько дней призвали и брата, который только что окончил 10 классов. Остались с мамой: девятилетняя сестра, я – шестилетка и младшая сестрёнка четырёх лет от роду. Жили мы в своём доме, который отец построил перед войной. Был свой огород – он очень нас поддерживал, как и корова. Молоко мама продавала, но каждый вечер нас, детей, она заставляла выпить по стакану парного молочка. Маме управляться с хозяйством одной было очень трудно, помощницы мы были ещё никудышные, хотя и старались. Нам с сестрой, например, приходилось, чтобы растопить печь, самим пилить и колоть дрова, утопая в снегу. Однажды мама ушла на покос, мы остались дома одни. Младшая сестрёнка играла около дома на полянке, потом побежала домой, запнулась и упала. Это случилось около девяти часов вечера, а в два часа ночи она умерла... Кровоизлияние. Это горе сильно подорвало мамино здоровье, к тому же оно стало началом в череде других несчастий. В августе 1942 года пришло извещение о том, что наш отец пропал без вести. Позже мы посылали запрос в военный архив Подольска, но он результата не дал: «Документов, необходимых для установления судьбы разыскиваемого, на хранении нет». Брат Николай воевал на Ленинградском фронте, был ранен в лёгкое, лечился в госпитале, после чего снова был отправлен на фронт. Воевал в болотистых местах, простудился... Домой он вернулся совершенно больной, с туберкулёзом, от которого и умер в 1949 году, несмотря на то, что мама пыталась его лечить, как могла, ради этого в доме почти всё было продано. Она изо всех сил оберегала нас, девчонок, ухаживала за сыном, а себя не сберегла, заразилась и умерла от туберкулёза в 1951 году, было ей всего 46 лет. Многое я не помню, конечно, слишком мала была, но как маме было трудно – помню, до сих пор мне её жалко. А ещё память сохранила, как сразу после войны по улице, на которой мы жили, гнали колонну пленных немцев. Они шли и пели свои песни, а наши женщины плакали, возмущались, что их мужья, отцы, сыновья погибли, а эти песни горланят. Позже в наших краях появилось много репатриированных немцев – для них специально построили бараки, которые были огорожены. Но постепенно немцы стали выходить за ограду, даже устраивались на работу, некоторые так и прижились в наших краях». Валентина Ивановна Булыгина, Новоуральск
