Подарочек к Первомаю
Подписываю очередную пачку запросов. Среди прочих — запрос генпрокурору. Получил обращение от медработников Анжеро-Судженской городской больницы Кемеровской области. Они, удивительное дело, не рады тому, что их лишат и без того скромных зарплат. Более ста человек — санитаров и младших медсестёр — решено «оптимизировать» и привести к «профессиональному стандарту». Это такая сладкая формулировка, когда опускают на дно нищеты. Одних медсестёр переводят в уборщицы, других сразу увольняют. А кто с таким решением не согласен, пусть ищет себе другую работу. Согласились далеко не все, некоторые даже объявили голодовку. Сейчас их уговорили её прекратить. Но пока никаких уступок не заметно. Наоборот, посыпались угрозы и тем, кто ропщет, и их родне. Главная угроза — увольнение. С любой работы. Председатель первичной организации профсоюза медработников Марина Агаркова рассказывает: «Моего брата Андрея, который работает на предприятии АО «Каскад-Энерго», вызвал директор и предложил поговорить со мной, чтобы я отступила, то есть вышла из профсоюза и согласилась с переводом в уборщицы. Также он намекнул, что брата могут уволить. Ему было сказано: подумай если ты лишишься работы, как будешь содержать свою семью. К моим родителям была послана работница из педагогического колледжа, где я училась. По её словам, в её жизни тоже была похожая ситуация, её сократили и она осталась с маленьким ребёнком». Люди ждут решения судеб. Переживают по поводу тех нескольких тысяч рублей, которые хотят у них отобрать. Готовы снова объявить голодовку. Превозмогают унизительный страх, потому что ждут, что их всех (вместе с «членами семей») объявят врагами суровые местные власти (для которых любое недовольство равно мятежу) и начнут сживать со свету. Вот такие вот подарочки к Первомаю. Кстати, не все знают, что это за праздник такой, что он значит и откуда взялся. Праздник, который отмечают по всему миру под разными названиями. Праздник, омытый кровью рабочих, которые требовали относиться к ним не по-скотски, а по-людски, в частности, не принуждать трудиться больше восьми часов в день — а горбатились-то по 15 — отменить детский труд, дать элементарные социальные гарантии. Австралийские рабочие, американские, канадские – они были первыми, кто в конце 19 века попытались бороться за себя. 1 мая 1886 года 350 тысяч американских работяг приняли участие в супер-забастовке. Центром сопротивления стал Чикаго. Только на одном из заводов в этом городе были уволены 1,5 тысячи человек. Полиция стала стрелять в митингующих — появились убитые и раненые. Через несколько дней новая стрельба: с десятками жертв. Власти разгромили рабочие клубы, арестовали и подвергли пыткам сотни «подозрительных». Четверых зачинщиков протеста повесили. Они шли к виселицам в белых робах и пели «Марсельезу». В честь тех убитых и проигравших и возник этот праздник. И покатились маёвки, шествия и сражения по всему миру. «Работай больше — получай больше», — по-прежнему чеканят бездушные хозяева всех мастей. Это актуально и в наше время, но в большей степени уже не в отношении тех, кто у станка, а тех, кто в офисах. Там они, кого обзывают планктоном, мучаются и ночами, и в выходные, подгоняемые начальниками, у которых вместо сердец — счётные машинки. Давайте не только посыпать голову пеплом и прахом жертв братоубийственных схваток, каковые происходили во всём мире, но и гордиться своим вкладом в новое устройство жизни. Первой страной на европейском материке, законодательно установившей восьмичасовой рабочий день для любых профессий, стала наша с вами Родина. И не надо этого стыдиться. Мол, на фоне чего и да кому был нужен этот гуманизм в потоке всякой жести… Ну так и в подвиге Гагарина можно начать сомневаться… И зачем было первым в космос лететь, и какой ценой отправили? Ну-ну. Возвращаясь к восьми рабочим часам, Штаты подтянули своё законодательство к нашему только спустя двадцать лет. А вот недавняя новость: смерть курьера, перевозчика еды в Санкт-Петербурге. У 21-летнего парня остановилось сердце, и он упал со своего велосипеда. Накануне трагедии парень рассказывал про сложный график и штрафы. Он умер в день, когда его смена длилась 10 часов без перерывов. Отдыха не было, потому что не разрешал супервайзер. Легкомысленное заимствованное словцо, а для кого-то это всё равно что надсмотрщик на плантации. Да, труд вроде как добровольный, но сколькие вынуждены крутить педали проклятого велосипеда выживания, и сколькие падают — кто расшибаясь, кто в канаву безнадёги, а этот парень замертво. После смерти несчастного курьера сами сотрудники подобных компаний начали в соцсетях рассказывать о крутых маршрутах. Читаешь, и понимаешь: условия невыносимые. Коллективная исповедь заложников собственной бедности… В одном из рассказов супервайзер просит курьера пройти 4 км за 14 минут. Тогда как сторонний навигационный сервис показывает, что на этот путь даже на общественном транспорте уйдёт 24 минуты, а пешком — все 40. Не успеешь? Наплевать. Штраф. В другой похожей ситуации курьер в ответ на жалобу о некорректном расчёте времени получил от супервайзера сообщение, словно бы от робота: «Постарайся как можно быстрее добраться до точки назначения». И точка. Штрафуют за всё подряд. На скриншотах видно, как агрегатор влепил курьеру долг 773 рубля ни за что: у него было 0% опозданий. Ещё один сотрудник доставки рассказал: загоняли так, что ему лично в течение шести часов не давали ни перекурить, ни воды хлебнуть. Ребята жалуются: им было жарко и душно в фирменных зимних куртках, но ответ звучал один, опять же, как от робота: переодеваться рано, ходить надо в брендированном. Потогонная, в прямом смысле слова, работа. Лишь бы курточки были яркие. Сергей Юрьевич Юрский как-то рассказывал мне, что среди московского пекла, когда и рубашка липла к телу, он обратил внимание на зазывалу в экзотическом синтетическом наряде, кажется, это был человек-бутерброд. Он пошатывался и с трудом переставлял ноги. Юрский подскочил к нему: — Вам плохо? А тот прохрипел, из этой своей удушливой тюрьмы что-то то вроде такого: — Иди давай, мужик. И без тебя тошно. Юрский говорил об этом сценке как об иллюстрации уничижения и изничтожения человека. И даже смерть, даже смерть для супервайзера — не оправдание. Парень-велосипедист попал в список провинившихся на следующий день после того, как у него разорвалось сердце. И разумеется, у этих нещадно эксплуатируемых курьеров и прочих скромных тружеников гигантской системы потребления, приехавших из других мест и при всех стараниях получающих копейки, нет никакого профсоюза. Они не знают, кто их может защитить. Первомай, каким его помнят советские люди — это народное веселье, шары, флажки, радость весне и общению с друзьями и родными. И теперь — это по-прежнему прежде всего праздник солнца и отдохновения. Да и в Греции, Италии, Франции, Голландии именно в этот день дарят своим избранницам цветы. А ещё у нас президент вручил медаль Героя Труда артисту Государственного академического театра имени Евгения Вахтангова легендарному Василию Лановому. Ему 85. Медаль со званием Героя Труда получил и народный поэт Адыгеи Исхак Машбаш, 87 лет, мой добрый друг, автор простых трогательных строк: Как медлен был и крут невыносимо Неторный путь к тебе, моя Россия! Как нелегка дорога в высях горных, Как круты нравы предков непокорных, Глядевших на тебя из-под бровей В кинжальной непокорности своей! Тебя гяуром яростно ругали И именем твоим детей пугали, Но каменные тронула уста Улыбка — добродушна и всесильна... Как тягостна была и непроста Дорога неизбежная к России! Но сила России не только в единении народов, но и в преодолении адской пропасти между процветающими элитами и беднеющими всеми остальными. Праздник Первомая, связанный с совсем нелёгкой долей простых людей, повод всмотреться пристальнее в то, как они живут. Сколько многие скажут: хорошо, когда есть работа, гораздо горше, когда никакой. Очень часто это относится к тем населённым пунктам, которые возникли вокруг производства. Реиндустриализация, загасившая такие очаги жизни, привела к печали и беде. Пыль ведь бывает не только лагерная, бывает ещё рыночная пыль. И в неё тоже можно истолочь живого человека. Поэт Всеволод Емелин, который сам на жизнь зарабатывает плотником, пишет так: Здесь ржавый бетон, Да замки на воротах. Рабочий район, Где нету работы… Ребят призывают Здесь только в пехоту — В рабочем квартале, Где нету работы… Недавно в Бурятии я оказался в центре города-призрака. Люди разъехались, совершили исход целыми домами и кварталами, потому что умер завод, быстро превратившийся в руины. Жуткое, скажу вам, зрелище: как будто нейтронную бомбу сбросили. Дома разных этажей, в основном уже с выбитыми или заколоченными окнами… Тяжко и на Алтае. Когда-то Рубцовск был крупным промышленным центром, по проценту занятых в промышленности занимал второе место во всём Советском Союзе, уступая лишь Норильску. На заводе тут работало больше 20 тысяч человек, ежегодно выпускалось свыше 30 тысяч тракторов. При алтайском тракторном действовало множество профессиональных училищ, в Рубцовске складывались настоящие рабочие династии. После приватизации станки продали на металлолом, а на месте предприятия остались лишь порушенные стены цехов. Никогда не забуду высокие стены этого завода. Под стенами — кирпичи и бетонные обломки, ржавые железяки. Отсутствие крыш, провалы, облезшая краска… Немолодой человек в светло-сером пиджаке вёл меня по советскому Акрополю, и негромко объяснял: — Вся молодость моя. Начинал я помощником мастера. И так до начальника цеха. Вся жизнь!.. Сколько здесь друзей настоящих было. — И вы их всех помните? — спросил я. — Конечно, а то! Как будто вчера вон в том цеху с Димкой Комаровым из чугуна детали отливали. Задний мост, корпус двигателя… Кто спился, а кто… Колька утонул, Серёга сел, Петя в бандиты пошел, ну и сгубил себя, Мишка уехал, однокашник мой, и нет вестей… Он шевелил губами, перебирая имена, не для меня, а для чего-то еще, отражая небо и развалины отсутствующим взглядом. — А дружили как? — спросил я. — В гости ходили. Помогали… До получки занимали и просто… вообще… Всяко. Он отвернулся навстречу удару ветра и донесся негромкий голос: — Мы и сейчас дружим… — Правда? — спросил я. — Если помню, — ответил он, — значит, дружу. И всё же, честно рассказав о том, что вызывает скорбь, не хочу навевать уныние. Хочется другого. Чтобы действовали сильные профсоюзы, и работники знали и могли отстоять свои права. Чтоб развивалась и возрождалась система профтехучилищ. Чтоб молодёжь приходила на производство и у нас была бы новая сильная промышленная политика. И чтобы люди труда возникали бы и в новостях, и в фильмах, и в очерках. А ещё хочется, чтоб медработники из Анджеро-Судженской больницы отстояли себя. Моя обязанность — им в этом помочь.
