Оригинальность — новая традиция поэзии

У литературных критиков есть мнение, что вторая половина ХХ века —хороший пример горизонтальной модели культуры, при которой развитие устремляется не вверх, а вширь. Опираясь на уже существующие каноны и традиции в литературе, поэты и прозаики экспериментируют, соединяя, на первый взгляд, несоединимое; принимают новаторские решения, создавая новые воплощения привычных приёмов. Тем не менее, несмотря на различия между стилями и даже убеждениями (а исторический контекст второй половины века заставлял обзавестись убеждениями: здесь и пацифистское движение после Второй Мировой, и протесты 68-го года), американских поэтов всё-таки можно объединить в несколько групп. На одном полюсе находились традиционалисты. Это поэты, сильнее остальных приверженные заданным предшественниками поэтическим нормам. В их творчестве царят точность описаний, реалистичность и архаические риторические высказывания. Но эти традиционные приёмы искусно приправлялись новаторскими элементами: например, в поэзии Джеймса Тейта отсутствовала строфа. Джеймс Тейт. Если говорить о закатах, вчерашний был ужасен. Закаты ведь не должны устрашать, не так ли? Но этот был грозен. Бесспорно, он был прекрасен, но слишком прекрасен. Он был неестественен. За одной вспышкой следовала другая, и еще, и еще, пока не подгибались колени и ты начинал задыхаться. Цвета были явно не от мира сего: персики источали опиум, ад мандаринов, чистилище ирисов, инфернальные изумруды, — все вертелось в пенном водовороте, кружилось вихрем, как будто играя с нами, точно мы были ничто, словно вся наша жизнь была подготовкой к тому, к чему ничто нас не могло подготовить, и менее готовыми к этому мы быть не могли бы. (Джеймс Тейт, "Не станем прежними", из избранных стихотворений, 1991 г.) А иногда он, используя приём анжамбмана, разбивал строфу на части, будто играя с ней, "перебрасывая" строчки на разные уровни, обрывая предложения. Этим Тейт в итоге добивался очень интересного (совсем не в духе классицизма) ритма и прозаизированной интонации. Российскому читателю такой стиль знаком по стихотворениям И. Бродского. Вчера было тепло. Сегодня бабочка замерзла в воздухе и была сорвана, как гроздь винограда, ребенком, клявшимся, что о ней позаботится. О самоуверенный город, в котором зерна мака могут сойти за оплату такси, где заурядные осы в человеческом сердце могут спать и храпеть, где бифокальные очки пучатся в оранжевом гараже мечтаний, мы ждем на наших пустых чердаках новой поры года, словно машину с мороженым. /…/ (Джеймс Тейт, "Бабочка в кресле-каталке", из избранных стихотворений, 1991 г.) Наверное, самым, значимым поэтом второй половины века в Америке стал Роберт Лоуэлл. Дважды обладатель Пулитцеровской премии, он тонко сочетал в своей поэзии элементы барокко и модерна, подражая то Гомеру, то Пастернаку. В его стихах бросается в глаза сочетание "торжественной" лексики и новаторского ритма. Роберт Лоуэлл. Домой — в потаённую норку, Где мои облысевшие приятели При деле, Где собаки ещё помнят мой запах. По воде Против течения, Ногами по дну… А в глазах — зелень воды. Тонешь и понимаешь: Вот он, свет. Нет ничего мертвее, Чем главная улица Этого городка, Где почтенный вяз вязнет И чахнет, Облепленный смолой, И листья на нём не родятся, А значит, и не опадут, И как ему бороться с зимой? Но я помню его распустившуюся роскошь. Как же было светло В доверчивые минуты ночи Юного лета, Когда эта улица Всё же была затенённой, Когда эта улица Была алтарём, На котором мы с тобой В жертву принесли Жажду нашей плоти. (Роберт Лоуэлл, "Возвращение домой", из сборника "Умершим за Союз") Посередине, меж двух полюсов, разместились поэты-одиночки. Идущие по проторенным традицией дорогам, они не боялись экспериментировать. Но развивались они очень обособленно, каждый в своём ключе. Единственное, что их объединяло, был сильный эмоциональный надрыв. Именно благодаря американским "одиночкам" появилось такое явление, как исповедальная поэзия. Авторов связывал душевный надлом, трагическое одиночество в толпе, неспособность найти себя в мире, затяжные депрессии. Самыми известными поэтессами этой группы стали Сильвия Плат и Энн Секстон (обе покончили жизнь самоубийством). В творчестве Плат виртуозно соединялась ирония, лирические мотивы, феминистские идеи и переживания. Её поэзия очень напоминает дневник; но писала она его только тогда, когда переживала сильное одиночество, отчаяние и депрессивные эпизоды. Сильвия Плат. Глаза закрою - сгинет белый свет, Глаза открою - все родится вновь. (Тебя на свете не было и нет.) От звезд остался красно-синий след, И небо наполняет чернота: Глаза закрою - сгинет белый свет. Я вспоминаю свой давнишний бред - Как ты пришел, меня заколдовал, Безумно пел, безумно целовал. (Тебя на свете не было и нет.) Бог рухнет с неба, ад сойдет на нет; Ни ангелов, ни демонов: Лишь я Глаза закрою - сгинет белый свет. Вернешься ты, а я, прождав сто лет, Забуду имя, глаз забуду цвет. (Тебя на свете не было и нет.) Мне б журавлям отдать свою любовь, - Ведь по весне они курлычут вновь. Глаза закрою - сгинет белый свет. (Тебя на свете не было и нет.) (Сильвия Плат, "Песня безумной девочки", перевод Сергея Аркавина) А вот — мифическое и даже страшное "Вяз": /…/ Во мне поселился плач. По ночам он вырывается на волю, И крючки его ищут что-нибудь, дабы полюбить. Меня ужасает это темное нечто, Что дремлет во мне; И весь день я чувствую его мягкие, волнистые излучины, его пагубность. /…/ (перевод Дэмиэна Винса) Порой поэзия Плат интересно перекликается с Уолтом Уитменом, и это позволяет ещё лучше понять её настроение: драматичное, безвыходное. Я — это я. Но я такой, как есть, И этого мало. и этого достаточно. (Сильвия Плат) (Уолт Уитмен) На другом полюсе обосновались ярые новаторы и экспериментаторы. Вдохновлённые джазом и живописью абстрактного экспрессионизма, они прочно придерживались антибуржуазных взглядов. В их поэзии царила свободная форма и одно правило: никаких правил! Условно экспериментаторов можно разделить на три основных движения: выходцы из Сан-Франциско, хорошо знакомые российскому читателю битники и, наконец, ньюйоркцы. Поэты Нью-Йорка и Сан-Франциско творили вне политики. "Битники" черпали вдохновение из окружающей природы и культуры Востока, который располагался совсем близко. А первые — безупречно образованные, варящиеся в самой гуще событий искусства, часто работавшие смотрителями в музеях, они вдохновлялись мегаполисом, в котором жили (отсюда к ним пришло прозвище "урбанисты"). Самые яркие из них — Фрэнк О’Хара и Джон Эшбери. Фрэнк О’Хара. я смотрю на тебя, и я лучше буду смотреть на тебя, чем на все портреты мира пожалуй, разве что иногда буду поглядывать на "Польского Всадника", да и вообще, он же из коллекции Фрика где, к счастью, ты еще не был, так что мы пойдем туда вместе впервые и в красоте твоих движений сквозит некий футуризм это в точности так же, как дома я никогда не вспоминаю об "Обнаженной, спускающейся по лестнице", или на репетиции – о каком-то рисунке Леонардо или Микеланджело, от которых я всегда тащусь и к чему все эти потуги импрессионистов когда некому стоять рядом с ними у дерева и наблюдать за тем, как садится солнце к чему это, если Марино Марини не смог высечь всадника из камня так же старательно как и его коня мне кажется, что всех их одурачили, отобрав некий восхитительный опыт который я никогда не упущу, и вот почему я рассказываю тебе об этом (Фрэнк О’Хара, "Пить с тобой Коку", перевод Дэмиэна Винса) Здесь свободная строфа, но при этом сохраняется чёткий ритм. А как внезапно возникают в стихотворении те или иные картины или живописцы: здесь и Леонардо, и "Польский всадник" — так сказывается работа в музее, где поэт буквально пропитывался искусством. Знаменитое поколение битников в мировой поэзии стали самыми громкими и "злободневными". Поэзия битников была ориентирована на декламацию (поэтому в ней есть паузы, которые свойственны разговору) и сильно воздействовала на слух. У Аллена Гинсберга и Джека Керуака постоянно слышен крик боли и ярости, в которую приводят авторов ценности современной Америки. Аллен Гинсберг. Я видел лучшие умы своего поколения, разрушенные безумием, оголившимися в припадочном голоде, бредущими сквозь негритянские улицы на рассвете в поисках крепкого ширева, ангелоголовые хипстеры, сжигающие себя ради райского соединения со звездным динамо в механизмах ночи, которые, в лишениях и лохмотьях, пустоглазы и возвышенны, сидя, курили в надприродной темноте холодноводных квартир, плывущих над вершинами городов в созерцании джаза, которые обнажили свой мозг Небесам под Эль и видели ангелов Мухаммеда выстроившимися на освещенных крышах многоэтажек, которые проходили университеты с расширенными и холодными глазами в галлюцинациях о трагедии Арканзаса и сиянии Блейка среди разработчиков оружия, которых исключили из академий за сход с ума и роспись окон черепа неприличными одами, которые сжались в комок в ощетинившихся комнатах в нижнем белье, сжигая деньги в мусорных баках и слыша Страх за стеной. (Аллен Гинсберг, отрывок из поэмы "Вопль") Вторая половина ХХ века в США подарила нам ярких поэтов, непохожих друг на друга. Они продолжают быть актуальными и сегодня. Во-первых, качественная поэзия – явление непреходящее с течением времени. А во-вторых, обратите внимание, как современная российская поэзия похожа на процитированные мною стихи американцев! Но это уже совсем другая история…