«Зима близко». Оппозиционер Алексей Сахнин вернулся в Россию из шестилетней эмиграции

В седьмую годовщину событий на Болотной площади, 6 мая 2019 года, член исполкома «Левого Фронта» Алексей Сахнин вернулся в Россию из Швеции. В Европу активиста вынудили уехать обстоятельства, связанные с так называемым болотным делом, в рамках которого два других оппозиционера — Сергей Удальцов и Леонид Развозжаев — были осуждены на тюремный срок как организаторы. В аэропорту Домодедово Сахнина встретили друзья, сторонники и журналисты. О первых впечатлениях по возвращении домой и о шестилетней жизни в Швеции, где Алексей Сахнин успел прослыть агентом русской разведки, — читайте в нашем интервью. — Столько всего случилось… Я так долго ждал возможности выступать на родном языке в своей стране и чувствовать себя дома, что, конечно же, не откажу себе в этом удовольствии. Я старался и в эмиграции выступать, и это было почти так же нелегко, как и дома. Честно говоря, голова идет кругом, трудно собраться. Я ждал этого дня шесть лет. — Трудно ли далась эмиграция? — Моя эмиграция была довольно тяжелой. Я уехал из России… Послезавтра будет ровно шесть лет, как я уехал из России. В моей жизни 6 мая — это замечательная дата. 6 мая 2012 года была демонстрация, из-за которой я был в этой командировке. 6 мая 2013 года мой адвокат рассказал мне, что меня арестуют после майских праздников. И вот 6 мая 2019 года я вернулся домой. Я уезжал шесть лет назад как агент Запада, Госдепа и разных спецслужб России. Я приехал на Запад как хороший мальчик, который борется с кровавым режимом, а из Швеции уезжал — как путинский агент в Швеции. Аргументация была ровно такая же. Я привез с собой, может быть, не самый радостный опыт, но опыт, говорящий о том, что везде происходит одно и то же, к сожалению. И везде это ведет к одним и тем же печальным последствиям, которые необходимо отменить. Там было трудно. Знаете греческий миф про Антея, который терял связь с землей и слабел? Вот это я ощущал по крайней мере последние три года. — Почему именно Швеция? — Была масса причин. Политическая — такая: было «болотное дело». Я хотел быть политически активен — искал страну, где есть парламентская левая партия. Швеция — одна из таких, где есть парламентские коммунисты, как бы к ним ни относиться. Некоторые другие страны были закрыты. Были также более случайные обстоятельства. Например, я был фигурантом одного из этих фильмов — «Анатомия протеста», а другим фигурантом был шведский дипломат. Когда я уехал, у меня не было никакой визы, но был повод зайти к ним и получить визу. Визу мне вклеили прям в парке без моего участия. Именно потому, что я был фигурантом одного из пропагандистских фильмов, где другим фигурантом был шведский дипломат, с которым мы никогда не встречались. — Опыт, который там получил, будешь здесь на практике реализовывать? — Ну, это ведь почти тот же самый опыт. Когда я шесть лет назад уезжал, не могу сказать, что был каким-то супернаивным парнем. Если бы у меня на семинаре спросили, что такое буржуазная демократия, я бы нашел слова, что это тоже форма господства капитала, трали-вали. Но эта демократическая идеология, эта форма идеологического доминирования — она так глубоко сидит, что каждый раз я очень глубоко удивлялся. А это началось очень быстро… Первые полтора года я был классным парнем, мне казалось, что вот она, свобода, и ее прекрасные плоды. Я знал всех политиков из левых партий в парламенте, мог ходить в Министерство иностранных дел, у меня все берут интервью. Вот как оно должно быть, думал я. А через полтора года, когда на Украине началась трагедия, я написал одну статью, которая не была никакой прорусской.. Я не хвалил русский мир, не требовал послать танки. В которой я вообще ничего не писал про войну. Был репортаж о том, что происходит на Украине. Рассказал о наших товарищах из движения «Боротьба», которые пострадали… И эта статья была первой в шведском мейнстриме критикой произошедшего на Украине. Хотя, на мой взгляд, никакой критики не было — был нейтральный репортаж. Я написал еще более жестко, но мой шведский товарищ, который переводил, он смягчал все формулировки. В итоге эта статья стоила мне блестящей карьеры и я оказался почти во всех крупных СМИ в шведском мейнстриме — был сегментирован как путинский агент. И это было во времена, когда Удальцов сидел в тюрьме. — Боишься быть задержанным? — Я очень боялся, что меня сейчас, вместо того чтобы пропустить на Родину, пригласят в какую-нибудь комнату. Поэтому сейчас я испытываю какую-то смесь чувств, но в основном облегчение. Когда стало понятно, что дополнительных сложностей не возникнет, «Левый Фронт» принял заявление, что я должен вернуться. Я тут же последовал, так сказать, решению партии. Опубликовал это на странице в Facebook, после чего масса людей стала мне писать: «ты что, с ума сошел? Куда ты едешь? Оставайся там, там все хорошо». А другие писали: «договорился, сволота, дали гарантии тебе, значит». Честно говоря, я даже не могу себе представить, какие гарантии мне могут дать. Президент должен выступить и сказать: «Молодец, все хорошо отработано, возвращайся»?! В такие гарантии я бы еще поверил. Но какие еще? Если бы мне позвонил какой-то неизвестный оперативник, я бы скорее остался, ну его на фиг. — Ты следил все эти шесть лет за тем, что в России происходит? Какое-то поверхностное хотя бы впечатление составил? — Конечно, следил. Наверное, я даже знаю всю фактуру. Но, оказалось, что это совсем разные вещи. Одно дело — знать, другое дело — чувствовать. Я не чую страны, в которой собираюсь жить. Мой план на ближайшее время — ходить и слушать, что говорят люди, как они это говорят, с какими эмоциями. Не претендую на новизну в этом плане, но мне кажется, в России все очень радикально меняется. Если это сформулировать в самых общих чертах, то в России закончился период реакции. Или заканчивается. Или скоро закончится. Это не значит, что будет классно и будут цветочки. Это не значит, что будет такое же эйфорическое чувство, которое сопровождало «болотное движение», за которое мы и мои товарищи расплачивались без всяких шуток. Вполне может быть, что это будет проходить в драматических тонах. Но этот период кладбищенского спокойствия, мне кажется, заканчивается. Не хочу называть никаких сроков, это было бы глупо и наивно. И дело в том, что, в принципе, этот процесс происходит по всему свету. В разных странах он происходит в разных формах и с разными темпами. В этом плане Швеция отстает. Вот этот сложившийся десятилетиями политический и социальный порядок там гораздо крепче. Во Франции он вот дал трещину. Каждую субботу мы наблюдаем, как это происходит. В России же, как правило, все мировые тенденции проявляются с предельным драматизмом и иногда в героических или трагических тонах. — С русскими эмигрантами в Швеции общался? Были там вообще такие? — Вначале общался, да. Но русская эмиграция, как правило, не является самой приятной публикой. В Швеции она четко делится на две фракции. Есть суперлиберальная демшиза, которая ненавидит все российское. С ними тяжело разговаривать. Худшие представители демшизы, которых мы знаем здесь. Вначале я с ними общался. Мне казалось, что «болотное дело» — это моя миссия, я должен бороться, мне наплевать на идеологические нюансы, мы с ними будем митинговать. Но потом была та статья по Украине, и они стали писать на меня доносы. Тяжело общаться с людьми, которые пишут на тебя доносы. Вторая часть эмиграции — это люди, которые приехали за длинным рублем. Работают тяжело на непрестижных работах. При этом на Западе они часто являются верными сторонниками Путина. Большинство моих друзей были шведы, которые интересуются Россией и придерживаются левых взглядов. Моя тусовка меня провожала вчера, мои товарищи. Из 15 человек был один российского происхождения. — То есть общение далось легко. С языком-то у тебя все в порядке? — Язык я выучил. В школе еще работал учителем, но это перестало помогать. Как многие русские это делают: начал учить, смотреть фильмы, читал классическую литературу. В Швеции, кстати, этим никто не занимается, поэтому я там выглядел немножко белой вороной. «Вау, он Августа Стриндберга читает? С ума, что ли, сошел?» (Смеется.) Но сначала все было мило, что бы я ни делал. Под конец: ах ты, чертов путинский агент! На медийном уровне было примерно то же самое, что мы переживали в России. Просто когда в России тебя начинают травить — это не суперприятно, но ты не удивлен. А Швеции я этому удивлялся каждый раз. Мы же никогда не были прозападной оппозицией, но теперь я стал сильно антизападным. — Что-то из Швеции нам перенять можно? — Там все загнивает. Главная проблема шведского социализма — что его больше нет. У этой модели была масса плюсов и масса минусов, но эта модель растоптана и разрушена. Руины того, что было, их по-прежнему больше, чем в России. В Швеции быть рабочим на стройке или на корабле работать — это не конец света, а нормальная уважаемая работа. Ты не умрешь с голоду, ты будешь вести относительно достойный уровень жизни. Есть там профсоюзное движение, хотя оно тоже примерно идет по тому же маршруту, по которому пошло наше. Но скорость, с которой все это идет в ад, — она потрясает. Всем очевидно, что это великая социал-демократическая партия, которая 100 лет правила страной, отправится на свалку, а этим недовольством воспользуются правые популисты. Всем очевидно, все понимают, но все равно все делают. Ну как это и у нас: неужели власть не понимает, к чему ведет пенсионная реформа?! Все понимают, но все равно делают. При этом люди из тусовки WikiLeaks всерьез начали говорить: «Скоро мы уже будем просить политического убежища в России». Но они плохо ориентируются во внутрироссийских делах. — Почему ты все-таки решил вернуться именно сейчас? Не год назад, не через год, а именно сейчас. — Вообще, я решил годом раньше. Срок действия «болотного дела» истекал год назад, то есть в июне прошлого года я собирался вернуться. Потом началась масса административных сложностей, о которых я сейчас не готов рассказывать в деталях, но они были сопоставимы с тем, что я переживал здесь: с участием секретной полиции (у них она называется полицией безопасности), с травлей в СМИ. Последние три месяца я просто даже не мог получить документы. Я им говорил, что все, готов отказаться от статуса беженца. Написал им письмо с просьбой отдать мне документы. По закону в течение 15 дней должно было все сделаться. Но начались какие-то странные бюрократические сложности. В Швеции все должно работать как часы. К этому постепенно привыкаешь. А тут три месяца я просто паспорт не мог получить! — Кстати, на что ты там жил? — Работал. У меня началась блестящая карьера вначале. Я создал проект, который был связан с «болотным делом». Одна правозащитная организация получила на это деньги, но не успел сделать на этом карьеру, поскольку стал плохим парнем — «путинским агентом». Хотя это было странно. За эти годы я написал 100 статей, из них 95 — про то, как плохо в России. Я рассказывал о том, что происходит в России, всегда в одних и тех же тонах. Две статьи — про Украину и три — про проблемы в Швеции. Потом я работал в университете, был один исследовательский проект. Тоже было очень классно. Потом моя карьера в middle class области закончилась, и я сменил массу работ. Работал в центре для беженцев в 2015-2016 годах, когда был кризис беженцев в Европе. Писал про них в СМИ, работал с ними. У меня появились там даже друзья. Потом работал в школе полтора года в качестве персонала: учителем продленки, иногда кого-то заменял. Работал на корабле, кстати. Я стал на трех вокзалах знаменитым человеком. (Смеется.) Когда я искал работу в middle class, меня принимали, говорили, что все классно, но просили прислать статьи, которые я опубликовывал. Я присылал, потом они мою фамилию гуглили в интернете и ахали. «Слушай, нет, ну ты противоречивый, иди мой посуду». Поэтому я искал работу, которая существует на массовых рынках труда, где людям пофигу: путинский ты агент или нет. Иди и мой посуду. — В выборах планируешь участвовать? — В ближайшее время нет. В Швеции часто шутили и спрашивали у меня: «А в России выборы есть вообще?» Я планирую пока присмотреться. Мне кажется, что тактическое сотрудничество с КПРФ в каких-то случаях может быть оправдано, в каких-то нет. Участвовать в выборах в качестве кандидата не планирую, работать на выборах тоже не планирую. — Ты наконец приехал в Россию. Что бы сказал простым людям? — Зима близко. (Смеется.) Время пришло, в смысле, и это все чувствуют. Не очень хорошая новость, но объективная. Все будет меняться: весь мир, наша страна, мы с вами. И это просто факт, который надо принять.