Ангел Одри

90 лет исполнилось со дня рождения Одри Хепберн — замечательной актрисе и благотворительнице. Увы, судьба отпустила ей лишь 63 года жизни, причем не самой счастливой. Если лечь на бок, свет из окна кажется стальным клинком . Он вспарывает полумрак, разрезает его — так сразу понимаешь, что наступило утро. Какая боль… Она откидывается на спину и слышит его дыхание неподалеку. Бедный Роберт... Он измучен едва ли не больше, чем она. Интересно, что эта любовь пришла к ним так поздно. Или нет? Есть ли вообще срок у любви? Маленькая птичка бьется внутри, ударяется о ребра. Почему-то от этого не больно, а щекотно. Одри вдруг понимает — еще немного, и эта птичка вылетит наружу, к свету. И тогда Одри не станет, а ее душа — ведь это она бьется внутри? — полетит высоко-высоко в небо и облетит полземли. Как жаль, что все кончается. Но ведь когда-то этот момент наступает для каждого. И если при рождении человек не одинок, то в смерти — одинок абсолютно. Но Одри не страшно. Там все будет хорошо. Только Роберт останется тут. Папа — эффектный, но с тяжеловатым подбородком мужчина с идеально уложенными волосами — всем внушал уважение. И когда однажды Одри услышала: «С такими, как этот Хепберн-Растон, лучше дел не иметь!» — она даже плакала, так ей было обидно. Ведь папа был такой любимый! На самом деле ни она, ни кто другой так и не узнают о нем всей правды — был ли Растон сотрудником банка, брокером или выполнял секретные функции МИДа Великобритании. Доподлинно известно одно: в 1923–1924 годах некто по имени Дж. В.Э. Растон числился почетным консулом в Сумаранге на Яве, входившей в то время в состав голландской ВестИндии. Числился, правда, недолго. Баронесса Элла ван Хеемстра, «породистая» решительная дама и мать двоих сыновей, познакомилась с ним, когда гостила у своего отца в Суринаме. Встреча была короткой, но яркой, баронесса вернулась домой, в Арнем, мигом там заскучала, мужа Яна ван Уффорда бросила и понеслась к неотразимому ирландцу, уже перебравшемуся в Индонезию. То, что он состоял в каких-то там отношениях с некоей дамой, баронессу не смутило: миг — и от дамы не осталось и воспоминаний, и 7 сентября 1926 года был зарегистрирован брак между этими двумя абсолютно разными людьми, и брак этот был по огромной взаимной любви. Ну а 4 мая 1929 года на свет появилась их общая дочка — Одри. По некоторым сведениям, Хепберн-Растон активно поддерживал Гитлера. Была воодушевлена идеями нацистов и баронесса. Этот факт Одри, продолжая любить родителей, будет скрывать всю жизнь, тщательно обходя вопросы на эту тему в интервью. Впрочем, для баронессы очарование гитлеровскими идеями скоро разрушилось, да и страстный брак потерпел крах. Эмоциональные родители так яростно ссорились, что Одри в детстве часто пряталась под столом и плакала там, размышляя, что надо стараться жить, не принося боли другим людям. Развода родителей могло и не случиться, но однажды баронесса вернулась домой в неурочный час, увидела Джозефа в постели с няней, что смотрела за детьми, и возненавидела его в один момент — навсегда. Она подала на развод, собрала вещи и отправилась на родину в Нидерланды, в Арнем, где Одри на местный манер стала Эддой. Деньги у матери были, были и украшения. Но начавшаяся война изменила жизнь до неузнаваемости. Город, подавленный ужасом оккупации, почти не жил — выживал. Но в бомбоубежище, устроенном в глубоком заплесневелом подвале одного из домов, шла особая жизнь — тут было сооружено нечто напоминающее сцену, на которой Эдда ван Хеемстра репетировала балетные па вместе с другими юными любительницами балета. В эти же годы девочка поняла, на кого хотела бы походить — ее кумиром стала знаменитая танцовщица Марго Фонтейн, не только талантливая балерина, но и очень простая в общении, без налета звездности женщина. Порой труппа из полуголодных малышек устраивала концерты — иногда и перед гитлеровцами. Маленькая Эдда стала активным участником Сопротивления и умудрялась передавать и получать записки от подпольщиков, даже когда обходила зал с коробочкой для пожертвований. Ей было страшно до тошноты — дядю за участие в Сопротивлении расстреляли из автомата у нее на ее глазах. Но Эдда… не любила Гитлера, как и любое зло. Как-то ее отправили с посланием в лес, где в определенном месте она должна была пропеть песенку на английском языке и, получив подтверждение, что связник рядом, оставить записку. На обратном пути она набрала букет лесных цветов и, столкнувшись с патрулем, вручила его одному из немецких солдат. Патрульные мило улыбнулись ей и зашагали дальше. А Одри не могла дышать от страха, хотя сыграла «невинность» очень естественно… Все военное время она запомнила как время бесконечных репетиций, сбитых в кровь ног, дикого голода и надежд на то, что все это когда-нибудь закончится. ...Свет становится ярче. Рассвет. Надо вновь повернуться на бок, стараясь не шуметь. Папа… Наверное, он был не таким уж плохим человеком — она помнила его только веселым, с вечными шутками… В своей жизни Одри встретит немало таких мужчин: очень веселых и не способных подарить тепло. За свои дела при нацистах Джозеф был отправлен в тюрьму, а потом исчез. Много лет назад Одри, никому ничего не говоря, наняла частного детектива, который сделал невозможное — отыскал-таки ее отца. Одри заботилась о нем до самой смерти… Господи, какие странные мысли лезут в голову. Одри подавила стон и неожиданно для самой себя улыбнулась, превозмогая боль. Она вспомнила, как однажды мама принесла домой коробку с гуманитарной помощью от ЮНИСЕФ. Одри потеряла разум — накинулась, съела в один присест банку сгущенки и тут же потеряла сознание. Ее с трудом откачали: изможденная девочка чуть не убила себя этим обжорством. Из больницы она вышла, пошатываясь, с кучей диагнозов, мешком таблеток. А еще она поняла, что на самом деле неизвестная ей организация ЮНИСЕФ делает великое дело, и если она выживет, то обязательно займется благотворительностью. …После войны Одри с матерью переехали в Амстердам. Для обеих нашлись места медсестер в госпитале. Мама была недовольна, Одри — счастлива: все, что ей удавалось заработать, она тратила на занятия балетом. Ее, после переезда в Лондон, учил сам Нижинский! Однако здоровье подводило Одри все чаще. Слишком высокая для балерины — 170 см! — с сильными ногами, но частыми приступами астмы, она не могла стать примой, притом что не просто подавала надежды, а была на хорошем счету. И она решает для себя: надо быть реалисткой. Если не быть первой — то зачем быть вообще? С мечтой покончено. Она записывается на актерские курсы. А баронесса в этот момент была счастлива. На Одри обратил внимание Джеймс Хансон, 28-летний богатей, сын ее друзей. Партии лучше быть не могло. Одри — дура, конечно. Какая-то старуха в инвалидном кресле, писательница-сценаристка, видите ли, увидела в ней «свою Жижи». И старая ведьма растрещала по всем американским продюсерам, что ее Жижи будет играть только худосочная девчонка Хепберн. И дуреха Одри теперь обретает себя в Америке! Понять можно: она играла в музыкальном театре, уже есть несколько ролей в кино… Но какой Бродвей? Ее там затопчут! Скорее бы свадьба, и как только Джеймс это терпит… Баронессе было известно, как непросто было Одри отказывать в близости антрепренеру Сесилю Ландо, всесильному постановщику-сластолюбцу. Как дочь пережила первый разрыв — влюбившись во француза Марселя Ле Боно, она собралась замуж, на что Ландо заявил, что брак — достаточное основание для расторжения контракта. Предать театр Одри не могла, отношения завершились, но теперь Ландо буквально истязал ее на репетициях, да и получала она гроши. И вот теперь — новая авантюра, «тест» Бродвея?! Дура! Однако «Жижи» была поставлена, и Бродвей влюбился в Одри Хепберн. Она стала сенсацией сцены, поразив публику своей естественностью, искренностью и нежностью. Ее обаянию невозможно было сопротивляться. «Жижи» не сходила со сцены, постановку показали более двухсот раз и показывали бы дальше, если бы не… Тем временем шли поиски кандидатуры на роль принцессы в «Римских каникулах». Режиссер Уильям Уайлер оценивал европейских актрис, впадая в истерику — кандидатуры не было! Но руководитель лондонского отделения студии «Парамаунт» в Нью-Йорке Ричард Миланд прислал ему неожиданное телеграфное сообщение: «У меня есть кандидатура на роль в «Римских каникулах». На меня сильнейшее впечатление произвела ее игра в «Смехе в раю»…» У Уайлера только что финансово провалился фильм с Лоуренсом Оливье и Дженнифер Джоун «Керри», он возлагал надежды на «Детективную историю» с Керком Дугласом и искал места для съемок «Римских каникул» без особой надежды на успех — во всех смыслах. «Мне нужна была девушка без американского акцента, — вспоминал он потом, — такая, которая не вызывала бы никаких сомнений в том, что она получила воспитание настоящей принцессы». Он попытался сделать ставку на Элизабет Тейлор. Но и это было не то… И тут появилась Она. «Спросите у Хепберн, не против ли она изменить свою фамилию во избежание конфликта с Кэтрин Хепберн», — телеграфирует он в Нью-Йорк, в восхищении рассматривая фотографии красавицы. И багровеет от ответа: «Она говорит: «Если вы хотите получить меня, вам придется взять меня вместе с моим именем». Он согласился на все. Смешно и больно… Одри вспоминала, как хохотала, читая сообщения СМИ: «В «Римских каникулах» снималась настоящая принцесса крошечного европейского государства…» А сплетни про роман с Грегори Пеком? Бред… Она его обожала, но не как мужчину. Ах, люди… После «Римских каникул » мир рухнул к ее ногам. Монро была королевой Голливуда, но королевой несколько вульгарной, пусть и желанной всеми. Одри оказалась на пике славы в образе Ангела. И не расставалась с ним никогда. О браке с Хансоном уже не было и речи: они объявили о переносе даты свадьбы, расстались друзьями, а потом просто тихонько «замотали» эту историю. Кино и сцену она любила больше жениха. Да нет, что за глупости писали тогда! Я никогда не была ангелом. Да, я старалась не приносить зла, нести добро. Но и я не безгрешна! Тяжесть и чувство вины на сердце оставались: это ее роман с Уильямом Холденом… Она познакомились, снимаясь в «Сабрине». Одри влюбилась в него, зная, что у него за плечами несколько браков и немало детей. Она хотела семью, детей, тепла, но не собиралась разрушать брак Уильяма. И в один из моментов близости сказала, что хотела бы от него детей. Уильям, опьяненный страстью, выдохнул: «Не беспокойся об этом, милая… Их у меня больше не будет!» Она заледенела, уперлась руками в его плечи, боясь услышать правду. Дети — это же святое… — Я сделал вазэктомию. Мне перевязали там что-то эдакое, и больше папочкой меня не назовет никто, — рассмеялся Уильям. Одри испытала отвращение и ужас. Она прервала эти отношения, но была раздавлена ими. Она вновь ощущала себя никому не нужной — как частенько бывало в детстве. Началась депрессия. …А в мире происходил «бум на Хепберн». Поскольку она отказывалась ходить с выщипанными бровями, предпочитая натуральность, ее поклонницы принялись отращивать «брови под Одри». «Под Одри» носили платья, красили ресницы, и Юбера Живанши — музой и другом которого стала Одри Хепберн — заваливали заказами. Одри стала иконой стиля, их тандем с Живанши привил миру иной вкус — вкус не к грудастым блондинкам с пышными формами, а спрос на утонченность и естественность. Увы, не все, как Одри, весили всю жизнь 46 килограммов, но и мода на похудание началась с нее… Знакомство Одри с Мелом Феррелом на фоне ее переживаний из-за разрыва с Холденом сначала, казалось, ничем не грозило. Мел был старше, имел за плечами три провальных брака, четырех детей и не самую удачную карьеру. Их знакомство началось с того, что он фактически оскорблял Одри, пеняя ей дурной игрой. Но ей показалось это проявлением искренности и честности. Одри вступила в омут по имели Мел на долгие 13 лет. Итогом брака стали пять выкидышей, масса несыгранных ролей, полностью уничтоженная вера в себя, депрессия, но чудом рожденный сын Шон. Как же было тяжело после развода… Ей нашли персонального психиатра — обаятельного Андреа Дотти. Он лечил ее, проводил беседы, поддерживал. Через год такого «лечения» Одри вышла замуж за Дотти, решив, что он и правда любит ее. Он же грелся в лучах ее славы… Она забеременела и почти всю беременность провела на больничной койке. Она хотела ребенка и родила Люка! А Дотти был уже далеко… Газеты все чаще печатали его фотографии с юными девицами. Одри было больно. В какой-то момент она собрала вещи и уехала в Швейцарию. Ей было сорок лет. С любовью было покончено. Дыхание Роберта стало вдруг прерывистым. Ему что-то снится, он тревожится — подумала Одри и с нежностью посмотрела на его силуэт под пледом. Он всегда ночует неподалеку. Она боится разбудить его стоном… А он не хочет уходить. Роберт Уолдерс появился в ее жизни случайно. Они познакомились, когда ей было 50. Она смотрела на его прекрасное лицо и думала: «А ведь я вам не верю…» Но он доказал ей свою любовь — поведением, делами, поступками. Они 13 лет вместе. И когда хорошо, и когда стало плохо. Совсем плохо, как сейчас… Роберт, как же не хочется уходить от тебя… Ей нравилось называть себя «Миссис Уолдерс». Они никогда не сочетались браком. Но никто не подарил ей столько тихого счастья, как Роберт. Ему было совершенно все равно, великая она актриса или нет, хороша она на фото или не слишком, красиво поет или не очень. Он любил ее — ее, птичку Одри, свою девочку. …Покидать Роберта она не любила. Единственное, ради чего Одри это делала, — это были благотворительные акции ЮНИСЕФ, в которых она активно участвовала, вкладывая в благотворительность свои средства. Став послом доброй воли этой организации, она бывала в самых неблагополучных районах Вьетнама, Турции, Африки и Южной Америки. Необыкновенная образованность и знание шести языков помогали ей легко общаться как с министрами, так и с детишками из самых бедных негритянских кварталов. Она привозила вакцины, еду, стройматериалы для детдомов… Как-то в Африке она вдруг задохнулась от боли в животе. Ей посоветовали прервать поездку, поскольку осматривать ее было просто негде. Одри не согласилась. А по приезде выяснилось, что… все поздно. Несмотря на операцию, Одри сгорала. И вот уже позади Рождество. Рождество, такое счастливое, ведь приехали сыновья, и Роберт был рядом. А сегодня... наступает 20 января 1993 года. Птичка, что же ты бьешься так внутри… …Маленькая птичка выпорхнула в приоткрытое окно, села на ветку, стряхнув с нее снежинки. Они полетели вниз серебряными блестками. Роберт на миг открыл глаза и улыбнулся ей, вновь проваливаясь в дрему: «Будет хороший день, надо вывезти Одри на прогулку…» Птичка посидела на ветке еще несколько минут и полетела куда-то к горам, где растворилась в бесконечности, встретив новый день, в котором Одри уже не было...