«Демонические женщины» и «саврасы»: как в Москве знакомились в начале прошлого века
Собралась барышня в храм. Надела новые ботинки. А они жмут. Еле службу выстояла, вышла, села на лавку, развязала шнурки — хорошо! Мимо парень идет. Что да как? Ах, какая беда! Рука об руку — помог доковылять до дома. Так и познакомились. Ну а потом и поженились. Типичнейший пример дореволюционного российского пикапа. Тронул — женись Здесь ключевой момент — поженились. Дело в том, что до начала прошлого столетия знакомились с одной лишь целью — создать семью. Иначе — неприлично. К проституткам ходить — прилично и даже необходимо «из гигиенических соображений». А с порядочными девушками все иначе. Тронул — женись. Посещает парень дом, где девушка на выданье, ужинает, пьет хорошее вино, играет с папашей в шашки — и вдруг «перестает бывать». Ну мало ли — наскучило. И все. Девица опозорена, и брат ее, гардемарин, спешит вызвать бесстыдника на честный поединок. Какой уж тут пикап. А в XX веке как отрезало. Еще бы — таксомоторы, аэропланы, рестораны, телефонизация, дьявольский танец кек-уок. Весь патриархальный уклад летит в тартарары. Гардемарин сдает свой кортик и уединяется в разорившемся родовом поместье учить новомодный язык эсперанто. До того дошло, что барышни начали первыми знакомиться с мужчинами. Даже термин новый появился — демоническая, или роковая, женщина. Именно она сделалась героиней эпохи Серебряного века, именно такой мечтали стать робкие гимназистки, именно ей посвящал свои стихи «король поэтов» Игорь Северянин: Каретка куртизанки, в коричневую лошадь, По хвойному откосу спускается на пляж. Чтоб ножки не промокли, их надо окалошить, – Блюстителем здоровья назначен юный паж. Кудрявым музыкантам предложено исполнить Бравадную мазурку. Маэстро, за пюпитр! Удастся ль душу дамы восторженно омолнить Курортному оркестру из мелодичных цитр? В действительности все это выглядело скорее комично. Надежда Тэффи писала: «— Марья Николаевна, — говорит хозяйке ее соседка, простая, не демоническая женщина… — дайте мне, пожалуйста, вина. Демоническая закроет глаза рукою и заговорит истерически: — Вина! Вина! Дайте мне вина, я хочу пить! Я буду пить! Я вчера пила! Я третьего дня пила и завтра… да, и завтра я буду пить! Я хочу, хочу, хочу вина! Собственно говоря, чего тут трагического, что дама три дня подряд понемножку выпивает? Но демоническая женщина сумеет так поставить дело, что у всех волосы на голове зашевелятся». А вот и типичная сценка эпохи. Бульвар или парк. Он: Как сегодня холодно, не правда ли, сударыня? Она: Если вы хотите согреть меня шустовским коньяком, то я ничего не имею против, только зачем же предисловия? То есть еще надо разобраться, кто на самом деле тут пикапер. Полюби меня за три рубля Все же главными игроками на поле знакомств по-прежнему были мужчины. Хотя уже и от женщины много зависело. Валерий Брюсов описывал в своей повести «Последние страницы из дневника женщины» типичный пример тогдашнего съема: «На уровне Никитского бульвара меня догнал какой-то молодой человек. Он был в шляпе с большими полями и одет хорошо. Явно он был пьян. Он мне сказал: — Мадонна! позвольте мне быть вашим пажом. Я посмотрела на его лицо с рыжеватой бородкой и ответила: — Для пажа вы слишком стары. — Тогда вашим рыцарем. — А посвящены ли вы в рыцари? — Меня посвятил славный рыцарь дон-Кихот Ламанчский… Меня зовут дон Хуан Фердинанд Кортец, маркиз делла Балле Оахаки. Я — новое воплощение завоевателя Мексики». А продолжение этой истории совсем уж неожиданное: «— Лепорелло ждет нас. Но, подобно божественной Дульцинее, превращенной в Альдонсу, злыми чарами обращен он в ресторанного официанта. Едем, и вы его увидите! Незнакомец сделал знак лихачу и предложил мне садиться в пролетку. Я повиновалась. Мы полетели вдоль бульвара, продолжая шутливый разговор». То есть добропорядочная барышня с легкостью соглашается ехать в ресторан с каким-то пьяным ловеласом? Это Брюсов такой выдумщик? Нет, ничего подобного. Вспомним, что еще несколько лет назад эта несчастная и посмотреть бы не посмела на такого шалуна. А тут человек если и необразованный, то уж, как минимум, начитанный, язык подвешен, вроде бы одет прилично и не бедный. Несет какую-то пургу, а ей и в радость. Можно сказать, что брюсовская героиня таким образом праздновала свое освобождение от страшного террора родственников, церкви и вообще всего вокруг. Впрочем, в таких случаях не совсем ясно, кто рисковал больше. Вот типичная для того времени газетная заметка: «Дворянин К. И. Ильинский, познакомившись на улице с какой-то дамой, разговорился с ней, а потом предложил поехать поужинать в ресторан “Прогресс” на Чистых прудах. Дама согласилась. У подъезда ресторана г. Ильинский достал пачку кредитных билетов… и хотел расплатиться с лихачом, но в этот момент “дама” выхватила у своего кавалера из рук все деньги и, пока тот успел опомниться, благополучно скрылась. Задержать дерзкую грабительницу не удалось». Криминал, впрочем, встречался нечасто. Больше — шалости, пусть даже очень смелые. К примеру, бросить барышне на юбку зажженную бумажку или просто ущипнуть ее. Многим девицам нравилось. Смелость вообще располагает слабый пол, пусть даже и такая. А когда в Москве на улице Волхонке начал действовать Музей изобразительных искусств, многие ловеласы специально приглашали туда скромных, но не слишком образованных девиц, чтобы якобы случайно подводить их к Аполлону. В группе риска (или же, наоборот, счастливыми избранницами фортуны?) были продавщицы в кондитерских магазинах. В Москве в то время пользовался популярностью торт с интригующим названием «Полюби меня». Цена зависела от веса. Ясно, что острословы говорили юным продавщицам: «“Полюби меня” за три рубля» и делали при этом соответствующее лицо. Герой романа Ивана Рукавишникова «Проклятый род» богач Корнут Яковлевич ехал к невесте, по пути завернул за подарком во французскую кондитерскую, с пьяных глаз очаровался продавщицей и повез ее домой вместо невесты: «Доехали до дому. Много-много раз пили гости за здоровье жениха и невесты. Корнут неподвижный сидел в высоком кресле своем. Нянька Домна Ефремовна, гневно тряся головой, посидела и ушла. Француженка быстро привыкла к новым обязанностям. Разливала кофе». Главное, пикапер тех времен практически ничем не рисковал. На дуэли не подстрелят и жениться не заставят. Максимум — ночь в полиции: «Александр Владимиров Егоров, проходя в нетрезвом виде по Тверской улице с кнутом в руках, подстегивал проходивших мимо женщин, если они на его комплименты отвечали молчанием. Егорова отправили в участок». Впрочем, совсем уж безопасным это увлечение тоже не назовешь. Газета «Московские ведомости» писала в 1910 году: «3 октября в 9 часу вечера какой-то молодой человек в ученической форме начал приставать около Дворцового моста к дамам и безобразничать. Когда городовой хотел его задержать, незнакомец бросился бежать и на Дворцовом мосту попал под вагон трамвая №266, колесами которого его тяжело изувечило». Смею предположить, что господа читатели в то время не слишком сокрушались о безвременной кончине. «Саврасы», как в России называли этих охламонов, всем уже порядком надоели. Впрочем, были и вполне благопристойные варианты уличных знакомств. К примеру, в День ромашки, когда симпатичные девушки выходили с ящиками для пожертвований в пользу больных туберкулезом, а жертвователям вручали эту самую ромашку. Молодые люди часто опускали в ящик деньги специально для того, чтобы назначить милой барышне свидание. Охотно знакомились с так называемыми телефонными барышнями — телефонистками на коммутаторе. Барышни обладали нежным и одновременно сильным голосом — нарочно таких отбирали. А господа, способные в те времена позволить себе телефон, точно уж не были бедными. Вспомним, каким символом достатка считался в девяностые мобильный. Годились и велосипедные прогулки, только-только входившие в моду, и, конечно, театр, вечера «Музыкалки» — Московского музыкального общества. Многие увлекались танго — тангомания как раз захватывала мир и в том числе Россию. Танцы вообще в то время вышли за пределы дворянских салонов. Под военный духовой оркестр затанцевали парки, набережные и бульвары. Живая машина Но пришел 1917 год. Революция, следом за ней другая революция. Мораль снова сменилась, уже в третью сторону. Оказались вне игры и традиционные семейные отношения, и свободные нравы. Влечение позволялось испытывать лишь к марксистско-ленинскому учению. Знакомиться на улице — пожалуйста! Но с одной лишь целью — вместе конспектировать Марксов «Капитал». Да, в рабочих клубах устраивали балы (их называли «балешники»), но никаким кек-уоком там даже не пахло. Не пахло вальсом, танго и тустепом. Все эти танцы были объявлены «сексуальными», то есть идущими вразрез с основной линией. Документ, составленный Главлитом и Главреперткомом, сообщал: «Будучи порождением западноевропейского ресторана, танцы эти направлены на самые низменные инстинкты. В своей якобы скупости и однообразии движений, они, по существу, представляют из себя “салонную” имитацию полового акта и всякого рода физиологических извращений». Вместо них специальные люди разрабатывали другие, пролетарские танцы. К примеру, «машинные инсценировки». Они строились «на имитации работы машины, парового молота, поезда. Под музыку и счет “живая машина” работает, причем каждый участник ее или индивидуально, или в группе изображает отдельную часть механизма (регулятор, поршни, рычаги, маховики, шатуны, колесо, донки, молот, наковальню и т. д.)… Машинная инсценировка сопровождается коллективной декламацией производственных стихотворений, четкими выкриками, в промежутках — счетом». Весьма характерен один маленький эпизод из романа Николая Островского «Как закалялась сталь». Главный герой Павел Корчагин случайно встречает на одном комсомольском мероприятии свою бывшую возлюбленную. Он дает ей понять, что не против возобновить отношения, и получает отпор. Казалось бы, дело житейское. Но как этот отпор сформулирован! «У меня крошечная дочурка. У нее есть отец, большой мой приятель. Все мы втроем дружим, и трио это пока неразрывно». Так тема пикапа ушла в подполье на долгие десятилетия. Фото: shutterstock.com
