«Меня чуть не расстреляли». Голод, слёзы и кровь – в воспоминаниях уральцев
«Дорогая редакция! Я сноха Ивана Васильевича и Антонины Яковлевны Аристовых. Иван Васильевич погиб в 1942 году, но жена ждала его всю жизнь, до самой смерти. Выходила на дорогу, всматривалась, не едет ли Ванечка. Её свекровь, мама Ивана, в 1942 году получила похоронку на сына, но никому её не показала, тоже надеялась, что Ваня вернётся. Не дождалась... Эта похоронка была обнаружена только после её смерти. Но несмотря на это Антонина Яковлевна продолжала ждать мужа. Умирая, она разговаривала с ним... Я очень любила Антонину Яковлевну, женщину невероятной веры и надежды. Она нам с мужем Геннадием (это её младший сын, родившийся уже после того, как отец ушёл на фронт) много рассказывала о своей жизни с Ванечкой, о колхозе, о военном и послевоенном времени. Я, как могла, изложила её рассказы на бумаге. Ради памяти об этой великой женщине, которую хранят и будут хранить её дети, внуки и правнуки». Аристова Альбина Сергеевна, п. Кытлым, Карпинский район Сегодня мы публикуем отрывки из документальной повести Альбины Аристовой «Святые вдовы войны». «Где ты, любимый?» «Девятый месяц войны – идут, идут похоронки. То в одном доме, то в другом слышатся горький плач осиротевших детей и разрывающий сердце крик и стон убитой горем вдовы или матери, потерявшей сына. Голод, разруха, слёзы и кровь – вот лицо войны. Тонечка, как и все песчановские женщины, ждала весточки от мужа, но не было её. Тонечка втихаря ото всех уходила в свободную минутку на берег озера, долго-долго смотрела на серебристую воду. Она вспоминала Ванечку, как они купались здесь, как она пряталась в камышах. Ванечка искал её, умолял: «Солнышко моё, ягодка моя, выйди, я тебя крепко обниму и поцелую». Она, смеясь громко и заливисто, выходила, а он брал её на руки и нёс на берег. Ах, как жарко он её целовал, как смотрел на неё! Тонечка тихо шептала: «Где же ты, мой любимый? Где ты, Ванечка? У нас третий ребёночек родился – сынок Геннадий. Нас уже пятеро, и ты нам нужен, Ванечка. Возвращайтесь, мужики, скорее, мы вас ждём с Победой. Возвращайся, Ванечка... » Она уходила с берега, вдоволь наговорившись с Ванечкой по душам». «Однажды к ним в колхоз пришёл обоз из десятка телег, запряжённых измождёнными дальней дорогой лошадьми, которые еле-еле стояли на ногах от усталости и голода. Трава в степи уже пожухла от зноя, кругом пыль и оводы. Казалось, положи руку на круп лошади, и она упадёт. Обоз привёз эвакуированных чеченцев. У одного молодого мужчины на руках плакал младенец. Оказалось, что по дороге у ребёнка умерла мать, одному Богу известно, как выжил малыш. Чеченца с ребёнком сразу повели к Тонечке, которая кормила грудью младшего сына Геночку. Тоня оставила ребёнка у себя до конца войны, за что ей был безмерно благодарен его отец Вахид. Вахид устроился в колхозе ветеринаром, большую часть своего заработка он приносил Тоне. А Тоня любила «приёмыша», как своих детей. Звали малыша Шервани, но Тоня звала его по-русски Серёжей. После войны Вахид с сыном уехали в Грозный. Но даже став взрослым, Шервани с отцом каждый год приезжали к маме Тоне». «1/2 ломтя» «Отец мой, Белоусов Николай Алексеевич, был токарем высокого разряда, работал, как и вся его семья, на заводе, где во время войны делали снаряды и мины. Работал в две смены: в одну – токарем, в другую – контрольным мастером. Он имел бронь. В рабочем клубе висела карта, на которой флажками отмечались все изменения на фронте. После того, как фашистов разбили под Москвой, настроение у людей поднялось. Многие работники тогда ушли добровольцами на фронт, среди них был и мой отец. Родители были партийными, и чувство долга было у них выше личных интересов. Отец ушёл на фронт весной 1942 года рядовым, а погиб он 23 мая 1943 года . Ему было всего 36 лет... Один брат отца – Александр – сгорел в танке, другой – Яков – вернулся с фронта живым. Его семья как-то получила от него письмо с фотографией, на обороте которой был текст песни «В землянке». Мама воспитывала нас с сестрой, работала в огороде, на покосе, возила дрова из леса на санях и в самодельном лотке (лошадей-то всех забрали на фронт). Жили мы своим огородом, основные продукты понемногу давали по карточкам. Летом же мы с ребятнёй переходили на подножный корм. Цветки медуницы, красного клевера – это был наш мёд. Потом поспевали ягоды, грибы, так что все ближайшие лесочки и горки были усыпаны детьми. В первый класс я пошла в 1944 году. В школе на большой перемене нам выдавали по 100 граммов чёрного хлеба – это ½ ломтя. Кто-то свой кусок съедал быстро, а кто-то растягивал удовольствие. Перед войной у нас было радио («черная тарелка»), но в тяжёлые военные годы мама обменяла её на хлеб. Поэтому весной 1945 года о Победе мы узнали от соседки – тогда у неё одной было радио. Она бегала по соседям и сообщала эту радостную весть. Хорошо помню, как Ольга Петровна постучала к нам в окно и сказала моей маме: «Маруся, война закончилась!» – и обе в слёзы. Из всех мужчин с нашей улицы, которые ушли на фронт, домой вернулся только один, все остальные погибли... Мы, ребятня, всё лето носились голодные, но счастливые. Мы понимали, что война, которая для всех была тяжёлой частью жизни, закончилась, и думали, что на земле теперь никогда не будет никаких войн». Белоусова Инесса Николаевна, г. Верхняя Тура Овечки-«няньки» «Всё чаще вспоминаю детские годы, жизнь в деревне. Себя я помню с трёх лет, а основные события – со слов мамы. Отец ушёл на фронт, письма от него приходили очень редко, особенно в 1944–1945 годах. Мама осталась одна с тремя детьми, из которых я была самая младшая. Дом наш был больше похож на землянку, пол – земляной, покрытый соломой, спали все вместе на большой русской печи. Мама уходила работать на ферму, а дома по углам привязывала овечек, чтобы нам не было страшно. Мне было 1 год и 8 месяцев, когда немцы вошли в нашу деревню в Орловской области и заняли избы. Мама рассказывала, что я сильно плакала, мешая немцам спать. Однажды один из немцев чуть не застрелил меня, но мама вовремя зажала мне рот и прижала к себе. Фашисты планировали расстрелять всех жителей деревни, но не успели, наши солдаты внезапно напали и выбили всех немцев. Мама говорила, что фашисты, убегая, оставили на столе жареного поросёнка, но к нему ещё недели две никто не подходил, несмотря на голод. Все боялись, вдруг они вернутся. А вот русских солдат я помню, помню и то, как нас во время бомбёжки прятали в погреб. Перед нашим домом после боя остались ямы, окопы, мои старшие братья и другие мальчишки играли «в войнушку», навешивали на себя патроны, которые находили в окопах. Осенью 1945 года с фронта вернулся отец – Ледовский Архип Васильевич, тогда мы узнали, что он какое-то время был в плену. Больше он нам до конца своей жизни ни о чём не рассказывал. Понятно, что здоровье папы было подорвано, умер он рано, в возрасте 49 лет. Почему-то до конца своих дней он не мог есть солёную пищу... Послевоенный год был тоже нелёгким. На колхозном поле мы собирали мороженую картошку и варили кисель – получалась черная масса, в которую добавляли немного молока. Но сегодня я могу сказать, что, несмотря на трудное детство, я проживаю счастливую, прекрасную жизнь: трое детей, десять внуков, три правнука и правнучка. Очень хочу, чтобы мои близкие никогда не узнали, что такое война». Шмелёва (Ледовская) Валентина Архиповна, п. Бобровский, Сысертский район
