«Коля будет стоять на коленях, как в «Юноне и Авось», и читать молитву»
Жена Николая Караченцова выбрала скульптора, который отольет памятник на месте его упокоения на Троекуровском кладбище. Это член Московского союза художников Илья Вьюев. По задумке автора, артист стоит на коленях и молится — как граф Резанов в финале рок-оперы «Юнона и Авось». «А фундамент отделаем сине-зеленым бронзонитом, который будет переливаться, как вода, — рассказывает Людмила Андреевна. — Коля будет как бы рваться сквозь время, напоминая нам, что самое главное в жизни — это любовь!» — Людмила Андреевна, расскажите, что это будет за памятник и кто возьмется за его создание. — Он будет стоять на Троекуровском кладбище на Колиной могиле, поэтому выбор скульптора оказался очень волнительным. Среди возможных имен был Александр Рукавишников (автор бронзового «Высоцкого» на Ваганьково. — Примеч. Daily Storm), но не получилось. «Вот если б Москва ставила памятник Караченцову, я бы сделал его сам», — сказал он, — а кладбищами теперь не занимаюсь». В итоге за эту работу взялся Илья Вьюев. Меня подкупило то, что этот человек много путешествовал и много видел. Это ему принадлежит памятник Витусу Берингу на Камчатке. К тому же и Илья Павлович, и его жена Нина включились в это дело как-то очень по-человечески. Они сразу поняли, что именно мне хочется выразить. Сказать, что Коля — это вся моя жизнь. Теперь мы с ними словно родные души! — Какой будет эта скульптура? — Памятник будет напоминать финал «Юноны и Авось», когда Коля стоит на коленях и молится, а рядом с ним будет развеваться парус, как бы символизируя его вечный полет, его стойкость и его смелость! Фундамент будет отделан бронзонитом. Это такой сине-зеленый камень, который блестит, как вода. Мне хочется чего-то яркого, каких-то эмоций... — Чтобы люди смотрели и плакали? — Нет, наоборот. Я не хочу, чтобы люди приходили на Троекуровское кладбище и скорбели, мне хочется другого — чтобы они видели, сколько всего сделал этот человек. Что он прорывался сквозь время. Что он рассказывал людям о вере и о настоящей любви, говорил о стойкости человеческой души и о том, что она способна на невообразимое. Знаете, когда Коля уходил, он мне сказал: «Не плачь, моя родная. Я многое успел. А теперь ухожу в жизнь иную, в жизнь лучшую». Так что совсем не важно, сколько ты прожил, главное — как. — А жил он на пределе... — Коля спал по четыре часа. Он успевал записывать песни, он прослушивал стихи, разговаривал с композиторами, читал пьесы и сценарии и отказывался от них, потому что они были про насилие и убийства. «А я хочу говорить о душе, — улыбался он, — и о надежде!» Это то же самое, что с Раневской — люди приходили в театр Моссовета, чтобы вместе с ней и поплакать, и посмеяться. Человек, убеждала она, может вынести все, даже предательство. Он — сильный! Но как же жаль, что на театрах, где когда-то работали великие артисты, нет их барельефов. Евгений Павлович Леонов, Татьяна Пельтцер, Олег Янковский, Саша Абдулов — боже мой! Сколько имен можно было бы увековечить! Но вот поставили памятник Немировичу-Данченко — и это так замечательно! Человеку, у которого мы учились и учимся. Который рассказывал не о том, что кто-то поел, поспал и, извините, пописал, а о том, чем он живет и что его волнует. — То есть памятник — как напоминание... — Да. Я понимаю, что театр — это преходящая история. Достоевский — это вечно, Толстой — это вечно, а актеры ушли — и как будто бы все. Но кто не помнит своей истории и культуры, тот не будет двигаться вперед. И когда некоторые режиссеры, как, например, Костя Богомолов, кричат нам, что надо создавать новое театральное искусство, так и хочется спросить: «А какое?» Достигните хотя бы того, чтобы ваши спектакли трогали душу. Чтобы зрителям хотелось выйти к сцене и встать перед актером на колени! Подумайте: художники, композиторы, артисты... все они оставляют свои творения для других поколений. Не для себя. Не для себя же Коля выходил на сцену и открывал новые пространства! В том же Кракове или Париже его носили на руках. Люди переживали настолько сильные эмоции, что теряли сознание! Женщины стояли на коленях и целовали ему руки. А за что? За то, что он давал веру в жизнь! — А много людей приходит к нему на могилу? — Много. Когда были похороны, люди все шли и шли. Нам даже пришлось говорить, чтобы они клали цветы прямо возле театра, потому что это был его второй дом, здесь он переворачивал души. А сейчас я прихожу на кладбище и вижу, что там постоянно появляются свежие цветы и горят свечи. Поклонники оставляют ему стихи и мысленно с ним разговаривают. — А что там сейчас стоит? Крест? — Крест и улыбающаяся фотография. Он у меня везде улыбается! Даже на даче — портрет, где он читает стихи Евтушенко и ржет. Мне казалось, что он всегда смеется. Подойдет ко мне, скажет: «Красавица моя, любимая!» и тут же выдаст какой-нибудь анекдот. И знаете, сын весь в него: когда подрос, начал скупать все юмористические книжки. Например, про Юрия Никулина. Спрашиваю, зачем — говорит, что хочет быть, как папа. — А теперь на Троекурово появится еще и такой красивый памятник! — Мне нравится, что там нет никаких заграждений, очень просторно, светло и есть актерская аллея. Очень красиво! Кстати, мне говорят: «Людмила Андреевна, вы не волнуйтесь, мы и вам место оставим». На что я ответила: «Нет, спасибо, я еще поживу». У меня тут дела: и артистов собрать, и это сделать, и то. Отобрать Колины вещи для музея Бахрушина, там сейчас создают его фонд. Кому-то помочь. Собак бездомных накормить и пристроить. Вон одна уже ждет у калитки, лает, пытается обратить на себя внимание. А еще внуки, друзья... — Вот действительно! — Горько только одно: что Коли нет. Но я надеюсь, что ему там хорошо и у него ничего не болит. Был такой случай: когда похоронили Володю Высоцкого, Марина Влади написала замечательную книгу «Прерванный полет». А Коля сказал: «Нет-нет-нет! Почему прерванный? Мы все ТАМ еще встретимся и так споем, так сыграем свои спектакли, что всех просто сметет этой волной любви». Коля был светочем. Огромным атомным реактором, благодаря которому все вокруг согревалось и преобразовывалось! — Снится вам? — Приходит, приходит! Вот операция у меня недавно была тяжелая — я сломала руку. И прямо перед этим он пришел ко мне во сне и сказал: «Ничего не бойся». Обнимал, целовал, успокаивал, а потом попрощался, мол, надо идти. Врачи спрашивают, чего это я такая веселая, а я говорю: «Начинайте! Коля сказал, что все будет хорошо». Вот и сейчас снился, видно, скучает. Мы вместе с ним и сыном весело хулиганили, он это любил. Помню, перед 9 Мая на Тверской улице было перекрытие, а мы на машине. Что делать? Выходить и идти пешком? «А давайте мы прямо за танками проскочим!» — вдруг предлагает он, и мы взяли и проскочили. Надо было видеть его лицо: такое хулиганское, счастливое... Нет-нет... Все хорошо. Просто чуть-чуть холодновато, что человек, которого ты так безумно любишь, где-то далеко.
