Лариса Гузеева: не знаю, откуда вдруг столько яда появилось у людей

Актриса и телеведущая Лариса Гузеева уже больше десяти лет входит в топ самых обсуждаемых медиаперсон. Ее цитируют и критикуют, с ней спорят и ее боготворят. Практически каждый день она появляется на экранах миллионов людей, и кажется, что ее знают все. Однако мало кто может представить, с какой неожиданной стороны она раскрывается при личном общении. Гузеева в последнее время практически не дает интервью. И у нее есть на это причины. "Не хочу и не могу" — так она откликнулась на просьбу о беседе. Однако все-таки решившись в итоге на встречу, написала: "Договор дороже денег, жду". В интервью ТАСС Лариса Гузеева рассказала о том, что происходит за кулисами программы "Давай поженимся!", зачем пришла в соцсети, сколько человек ежедневно банит в Instagram, почему не любит вспоминать "Жестокий романс" и какую роль хотела бы сыграть. Также актриса сообщила, по поводу чего шутила со Станиславом Говорухиным и почему отказалась от всех антрепризных спектаклей. — Из нашей СМС-переписки, где мы договаривались о встрече, я могла бы уже сделать с вами блицинтервью. У вас очень образный язык, абсолютно нестандартное мышление. Но всегда хотела увидеться с вами лично, чтобы понять, насколько экранный образ, который мы знаем и по кино, и по программе на Первом канале, похож на то, какая вы в жизни. Вы свою личность приоткрываете, общаясь с миллионами с экрана, или оставляете себя настоящую за кадром? — Конечно, совсем убрать себя невозможно. Но максимально стараюсь спрятаться и быть за стеклом. Я даже в обычной жизни не могу носить ту одежду, в которой работаю. Сейчас деньги появились, в том числе и в кинематографе. А раньше говорили: "Приезжай, снимись в чем-то своем". Только не черное и не белое. Но я не могу. Я даже не могу в своей одежде прийти на съемку. Потому что тогда это я. И украшения свои не могу надеть на съемку. А если в чем-то снимаюсь — не могу в этом потом никуда выйти. Потому что я как бы рассекречиваюсь. Мне некомфортно. Мне нужно, чтобы я пришла, они меня одели на свой вкус, сделали из меня такую тетю Мотю. И мне в этом образе комфортно. А если я сама по себе — во-первых, мне страшно, во-вторых, считаю неправильным говорить что-то от себя. Кто я такая? — То есть это такая униформа? — Да. Если я сама по себе — я как голая. Мне дико неудобно. И страшно. Не могу сказать, что "ой, я вот такая гениальная актриса, на экране — исключительно мой экранный образ". Ну нет, конечно. Там есть и часть меня настоящей. А остальное удается спрятать. Иначе порвут. — Но в итоге миллионы людей, которые смотрят телевизор, воспринимают вас как человека резкого, во многом безапелляционного. Не обидно, что мало кто знает вас настоящую? Или, может, это и не надо? — Это счастье! И не надо. Когда бабушки обсуждали меня, маленькую девочку, в Оренбурге, где я жила, это была одна ситуация. А сейчас все иначе. Я же не открою вам Америку, если скажу, что с появлением соцсетей любая неудовлетворенная гадость может публично высказаться по вашему поводу? Кому-то все равно, кто-то специально ловит этот хайп, чтобы увеличить число подписчиков. Мне этот Instagram триста миллионов лет не нужен. — Но вы решили сами пойти в соцсети? — Я не могла поступить иначе, потому что появляются фейковые аккаунты, у которых сотни тысяч подписчиков. Кто-то их ведет, отвечает людям, дает какие-то дурацкие бессмысленные советы. Зарабатывает на моем имени. И что мне делать? Только самой. У меня больше миллиона подписчиков, я должна с ними играть в эту игру. Не буду я — начнут это делать мошенники. Но у меня все дозировано. Баню тысячи каждый день. Это же такая гадость! Если бы я не банила, если бы разрешала оскорблять, если бы я все это ела — ну, было бы у меня пять миллионов подписчиков. А как еще защититься? Я должна им давать историю о себе, регулировать этот поток. Не знаю, откуда вдруг столько яда появилось у людей. Не только по отношению ко мне, а в принципе. — Тут все довольно объяснимо: в интернете можно анонимно выплескивать свой негатив, критиковать. — Им только кажется, что это критика. И мне пишут: "Вам хочется, чтобы вас только любили, вы не хотите слышать плохое". Я отвечаю: "Конечно, не хочу. Вы, условно, пришли ко мне в дом, говорите: это плохо, то плохо. А я вас не звала". Нет, мне надо писать только "любимая Ларисочка" (смеется). — Теперь будем знать. Но правильно понимаю, что вы свои страницы ведете сами, без всяких помощников? — В Instagram — да. В Facebook у меня закрытая страница, где я подписана на несколько десятков интересных мне людей. Такие таланты, просто невозможно... Они очень хорошо пишут, фантастически. А вот это — кто что съел, кто где делает педикюр — не хочу. Знакомые еще и обижаются. Говорят: "Почему ты меня не добавляешь?" А я не могу все это читать. Утром еду в машине, открываю Facebook и не хочу читать про то, кто что ест. Мне правда все равно: чьи-то дети на горшке, гости, шашлыки. Зачем мне это знать? У меня и так информационного мусора вокруг немало... — И все-таки что это за люди, на которых вы подписаны? Про что они пишут? Про политику или делятся кулинарными рецептами? Или просто веселят народ? — Я с вами поделюсь, думаю, вам понравится. Это все ваша пишущая братия. Журналисты. Неожиданные мнения по поводу событий в стране, в жизни, в культуре. И я думаю: "Боже мой, как здорово, молодцы, они в такую прекрасную форму все умеют облачить, я же иногда считаю так же, но не всегда могу так хорошо сформулировать". — А телевизор смотрите? — Да. — Какие программы, если не секрет? — Сейчас ушла из всех театральных проектов, не езжу на гастроли, тогда было больше возможностей. Когда ты так устал после спектакля, что ни читать, ни телефон в руках держать не можешь. И просто лег в номере, включил телевизор, ткнул на какую-нибудь кнопку и просто отдыхаешь. Я не фанат каких-то определенных программ. И то, что меня действительно интересует, нахожу в интернете. Но иногда смотрю. И рассказываю мужу: "Слушай, такой кошмар в "Пусть говорят" сегодня показывали…" Он отвечает: "Лара, ну что ты как маленькая? Ты же во всем этом работаешь". Но у меня абсолютно девственное восприятие — господи, какой ужас, как же люди в этом живут? — Просто многие из тех, кто работает на телевидении, на этот вопрос отвечают: "Да боже упаси, ничего не смотрю, 20 лет назад телевизор выкинул". — Врут. — Думаете, врут? — Ну конечно. Особенно про то, что 20 лет назад выкинули телевизор. Думаю, что в этом много лукавства. Другое дело, что меня не принимали. Но очень хотела быть первой, стать председателем совета дружины. За плохое поведение не брали, а взяли дочку классной руководительницы. Смотрю на такие вещи и думаю: "Что же вы все переписываете себе биографию?" Не верю. И телевизор есть, и смотрят почти все. — По поводу интернета. Честно могу вам признаться: несколько лет назад часто дома за обедом включала на планшете "Давай поженимся!". Наверное, я не совсем ваша целевая аудитория, но мне очень было интересно, какие люди есть в России, чего хотят, кого ищут. И всегда хотела понять, это же не постановочная передача, нет каких-то сценариев? — Я человек верующий и могу вам поклясться. 11 лет программе! Это люди с улицы, у нас огромное количество браков, есть разведенные, с детьми, которые приходят по второму разу. К постановке это не имеет никакого отношения. Это все живые люди и живые истории. Правда. — В программах вы часто делаете акцент на внешности героинь. И часто говорите: "Вот нам, красивым людям"... — Да боже мой. Ну, Наташа, вы же понимаете, что подобные фразы ко мне не имеют никакого отношения? Когда пришла на программу, думала, как бы мне спрятаться. И я придумала персонажей. То, что я рассказываю про маму, мужа, детей, только косвенно иногда связано с реальными людьми. Я не придумываю истории, просто жизнь — она скучнее, прозаичнее. Конечно, не считаю, что внешность — это самое главное. — Недавно общалась с тренером Татьяной Тарасовой, она сказала, что ей достаточно минуты, даже по телефону, чтобы понять, какой человек с ней общается. Вы тоже, судя по программе, довольно быстро "раскусываете" людей, иногда такое ощущение, что у вас взгляд-рентген... — За минуту точно не возьмусь судить о человеке. Но, конечно, что-то "считать" могу. Если возвращаться к внешности героинь... Вот, допустим, приходит не слишком обаятельная девушка. И рассказывает, как ее до беспамятства ревновал красавец-олигарх. Бесподобный, удивительный. Ей к ногам яхты, бриллианты, а она — фу, потому что не любила его. Девушка сидит и врет. Конечно, я ей не верю, пытаюсь вернуть в реальность, рассказываю, что все не так. Тогда я говорю ей: "Послушайте, я в вашем возрасте была ничего себе. И не было такого, чтобы кто-то мне подарил блок сигарет или свозил в Нижний Новгород. Я должна была или машину ему заправить, или денег дать". А если в целом — я, наоборот, пытаюсь возвысить героинь до небес, поднять самооценку. — А за 11 лет не надоело, не устали? Не было желания сказать: "Ребята, спасибо, я пошла"? — Во-первых, во-вторых и третьих — это моя работа. Конечно, мне бы хотелось блистать на сцене в постановках Андрона Кончаловского. Но у него есть своя муза. Конечно, мне бы хотелось сниматься в самых лучших фильмах и быть музой Андрея Звягинцева... Сейчас все вроде привыкли, но в первый год, когда я еще и ТЭФИ получила за эту программу, при встрече с коллегами кто-нибудь обязательно пытался ткнуть меня носом. И я думала: и Михаил Пореченков, и Анна Михалкова работают на телевидении... Почему же все так меня именно клюют? Может быть, потому, что не у всех были ТЭФИ и не все так о себе заявили? Какое-то время мне было обидно. Хотела им сказать: "Ну порадуйтесь же за меня! У меня есть свой ежедневный сериал, есть яркая роль. И у меня получилось!" Успокаиваю себя, что больше не свечусь нигде, кроме как в телевизоре или в киношном мире. Меня практически нигде нет. Я не даю интервью, не хожу на ток-шоу. Если только журналисты что-то сами выдумывают и пишут всякие гадости. — Да, как раз про гадости. В самых читаемых новостях сейчас: "Гузеева рассказала на программе "Давай поженимся!" про то, как избавилась от алкогольной зависимости"... Но зачем вы в принципе этим делитесь на передачах? — Последние несколько месяцев начали показывать нарезки из закулисной жизни программы. Что-то мы говорим в сердцах, в запале. Думаю, это у всех ведущих случается, мы все люди. — Нет-нет, это было именно в эфире. — Когда за живое тебя задевает — такое случается, да. В том выпуске, который вы вспомнили, была героиня с проблемами. И многие знают, что я тоже с этим сталкивалась. Нельзя сказать, что у меня такая миссия — помогать заблудшим. Но мы все живые. И вы, и я. Нам тоже когда-то кто-то помогал. И если мне удается кого-то повернуть лицом к зеркалу и сказать: "Ты с ума сошла? У тебя же вся жизнь впереди, тебе всего сорок, что ты с собой делаешь?", то почему бы это не сделать? И я точно знаю, что были случаи, когда люди спаслись. А от меня что, убудет? Я должна сидеть как ангел и держать спинку прямо, потому что мне крылья мешают? — Не знаю, просто, как вы уже говорили, люди у нас бывают не очень добрыми, воспользуются случаем и воткнут вилы в спину... С гоготом. — Знаете, что я вам хочу сказать? Ад, который я пережила прошлой осенью после ухода мамы, не сравним ни с чем. Все остальное рядом не стояло. И этот алкоголь, и какие-то мои слова, которые сейчас тиражируются... Не думаю, что когда-нибудь переживу ее уход. Я не хотела ни с вами встречаться, ни в принципе что-либо делать. Когда мама умирала, я утром заезжала к ней в больницу, уже зная: скоро конец. Из антрепризы ушла. Но все равно вынуждена была ехать на съемки программы. И так до двух ночи. И плакать нельзя — грим. Вот это был ад. Пока я там Петрушкой прикидывалась, надо было просто держать маму за руки... Вот это был ужас. Так что все остальное — это такой детский сад, такая ерунда. Пусть пишут, что хотят. — Вижу, насколько вам больно... — Да, но жизнь же продолжается. У меня дети, у меня семья. Но тогда мне очень хотелось уйти из программы, сказать: "Что я здесь делаю?" Жизнь разделилась на "до" и "после". Конечно, я собрала себя, пытаюсь держаться. Но смысл пока не могу найти, все потеряла... — Ну а ваши дети как же? — Да, конечно, есть Георгий, есть Леля. Но у них своя жизнь. А у нас с мамой была наша жизнь. Знаете, у меня очень мало воспоминаний, связанных с детьми. Что-то есть, но в основном все истории связаны с мамой. Все мечтали о хороших мужчинах, а я просто мечтала жить с мамой. Я была абсолютно ее дочь! Я до сих пор не могу ни с кем о ней говорить, это самое интимное и тяжелое, что было в моей жизни. И все стало мне неинтересно. — Время должно как-то вылечить... — Пока нет минуты, чтобы я не думала о маме... Что бы я ни делала, вспоминаю ее. Все связано с мамой. Ехать на море — а как без нее? Последние 22 года отдыхали вместе, подстраивалась под нее. Сейчас первое лето без нее. Утром ухожу — она меня не провожает, вечером прихожу — не встречает. А всегда встречала.... — Но представляете, какая вы счастливая — столько лет мама была рядом. Есть семьи, где все живы-здоровы, но люди с родителями мало общаются или совсем несовместимы... — Знаю, что есть такое. Это ужас. Я такое не понимаю. У меня не было необходимости в подругах, если я хотела посидеть и поболтать, могла сделать это вместе с мамой. Я только с ней была сама собой. Да, мне повезло.... Я очень скучаю... Не с кем разговаривать... Мне хотелось наряжаться для нее, если что-то получалось и были успехи — надо было поделиться с ней. Хотелось достичь высот, чтобы она гордилась... Извините, пожалуйста. — Давайте чуть выдохнем. Вы упомянули, понимаю, что в шутку, фамилию Кончаловского, что хотите быть его музой. Но почему же не его брата, не Михалкова, с которым вы снимались в "Жестоком романсе" у Эльдара Рязанова? Я думала, Михалков все-таки будет логичнее... — Да, в фильмах Михалкова тоже было бы неплохо. Сказала просто то, что первое в голову пришло. — Уверена, что вы уже раз 80 на этот вопрос отвечали, но все-таки... Если говорить про "Жестокий романс"... Читала очень много воспоминаний, касающихся съемок этого фильма... — Но, наверное, это были не мои воспоминания? Я никогда на эту тему не давала никаких комментариев. — Да, рассказывали другие — Эльдар Рязанов, Алиса Фрейндлих. Но, как ни крути, если набираешь в интернете "Лариса Гузеева", сразу всплывает Лариса Огудалова из "Жестокого романса". Для вас этот фильм стал главным в жизни? — Послушайте, прошло уже сто миллионов лет... — Хорошо. Пересматриваете на досуге? — Никогда. Ни разу в жизни не посмотрела этот фильм от начала и до конца. Всегда дрожащей рукой выключаю. Всегда злилась на маму, когда она прямо "всасывалась" в телеэкран, когда показывали этот фильм. Я хлопала дверью и уходила. Не смотрю свои программы, свои фильмы. Думаю: "Ой, кошмар, ой, ужас, это не я". Не люблю. Даже если два канала показывают одновременно фильмы с моим участием — переключу на что-нибудь дурацкое, лишь бы не смотреть. — А почему такое отторжение? — Понимаете, когда снимаешься, не бывает же такое: вот ты выучил текст, вошел в кадр, вышел. У меня очень цепкая хорошая память, я помню все, вплоть до запахов. Помню все, что было вокруг съемок в конкретный день. Вот тогда человек чуть не погиб, вот поссорились с Рязановым из-за ерунды, вот через балкон пытался залезть какой-то мужчина... Да столько всего, что радости особой нет. — А если вернуться к телевидению. По сути, вы имели отношение к лучшим советским телефильмам — "Место встречи изменить нельзя", "Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона", "Жизнь Клима Самгина"... — В телефильме "Место встречи изменить нельзя" я была даже не в массовке, просто мелькнула в кадре. Мы со Славой Говорухиным, царствие ему небесное, были в дружеских отношениях, ходили друг к другу на дни рождения. И как-то я ему сказала: "Слава, а ты знаешь, что я у тебя в фильме "Место встречи изменить нельзя" снималась?" Он отвечает: "А мне еще говорил Сергей Мазаев, что тоже снимался, в оркестре сидел". Но Слава нас, конечно, не помнил. — Вопрос немного в другом. Вы имели отношение к советским сериалам. Можно сопоставить их с российскими? — Ну есть же и хорошие сейчас сериалы, "Ликвидация", например. Мне не нравится это брюзжание, когда все всё критикуют. И актеры есть, и сериалы. И тогда не рождались одни шедевры. — Да, у нас почему-то принято либо развенчивать эпохи, либо только восторгаться... Нет середины, нет спокойного отношения. — Мы такая нация, которая очень эмоционально реагирует на все, с тактом знакомы через одного. Мы даже в родственных отношениях хотим друг другу залезть в душу, все знать, вместе все праздники, за одним столом. Даже если кто-то и не слишком рвется. Не остается личного пространства. У нас нет закрытых дверей, все ломятся друг к другу через забор. Но, наверное, любопытство свойственно не только людям из нашей страны, папарацци же к нам из Америки пришли. — А если оценивать вас в кино в последние годы? Какие фильмы выделяете? — "Граффити" был неплохой. — Вы сказали, что хотели бы сыграть у Кончаловского или Звягинцева. А есть у вас как у актрисы какая-то незавершенная история? Хотели бы кого-нибудь сыграть? Может быть, чеховскую Раневскую? — Ну нет, конечно. Настасью Филипповну лет тридцать назад могла бы сыграть. Она мне очень понятна. Причины и следствия. Чувствую ее боль. Может быть, Бланш Дюбуа из Теннесси "Трамвай "Желание". Но многие актрисы берут же все в свои руки, находят сценарий, режиссера... Мне это не очень понятно. Видимо, слишком здоровая психика для этой профессии. Не было такого: "Сброшусь с десятого этажа, если не сыграю эту роль". Наверное, для того, чтобы быть суперзвездой, клиники мне не хватает. Я прагматичный человек и понимаю: жизнь первична, искусство вторично. А для гениев, для лучших из лучших, все наоборот. Они не могут не играть, не писать, не лепить. А я могу. — При этом у вас есть ощущение творческой реализованности? — Нет, конечно. Но у меня нет и по этому поводу страданий, сожалений. То, что не сложилось, — не сложилось по моей вине. Где-то в молодости не хватило ума, где-то такта, хитрости. Я всегда была слишком сама по себе, слишком свободна. Не могла наступить себе на горло. Может, и зря. У меня никогда и не было какой-то сумасшедшей мечты, к которой я бы бежала сломя голову. Но я все успела, и мне всего хватило. Немного кино, немного телевидения, немного театра. Зато у меня дети, мужья, друзья. Я всегда любила то, что имела. Мне хватает. — Но я правильно понимаю, что вы с театральными проектами уже совсем завязали? — Нет. Я сейчас немножко оклемаюсь и буду играть. Пока меня просто нет. Та, что была, исчезла, а новая еще не родилась. Я пока в своем страшном горе. Я выбита. Вокруг туман. Была одна жизнь с надеждами, планами. И все рухнуло. И что делать? — Наверное, только зажаться и ждать. — Я попробую. Беседовала Наталья Баринова