Граф Толстой был большим мастером поучить жителей Донбасса смирению и насилию

Лев Николаевич Толстой, тот самый, что «зеркало русской революции» и то ли анафема, то ли нравственный ориентир, был человеком, вне всякого сомнения, незаурядным. Кипучей обладал энергией и бешеным темпераментом. Мало того что натворил горы текстов во всех смыслах литературных, так еще и вел обширнейшую частную переписку. Поток писем Если б придумали тогда социальные сети, блогером граф Толстой был бы первостатейным. Но поскольку прогресс при его жизни еще не опустился до «Фейсбука», с многочисленными поклонниками и просто любознательной публикой писатель общался старым дедовским способом — через бумажные послания. Колоссальный поток корреспонденции самостоятельно Лев Николаевич оприходовать, разумеется, не смог бы. Иначе остались бы безутешные потомки без «Войны и мира», да и без «Анны Карениной» тоже. На какие-то послания, впрочем, граф отвечал сам. А иные доверял своему секретариату, расписывал, в каком-де случае и как надлежит отвечать. Толстовская переписка, пометки графа, распоряжения по поводу реакции на запросы населения заботливо собраны исследователями и составляют многие тома. Надо заметить, тревожили писателя бесцеремонно, со всех краев бескрайней империи и из-за кордона тоже, вопросы и просьбы излагали самого пестрого свойства. Допустим, некие гимназистки разынтересничались, мол, как обстоит дело с потусторонним миром, так Толстой им и ответил. Или, скажем, каторжанин попросил книг и материальной помощи, а граф велел отправить тому литературу, из безопасной, и приписал, что денег нет. Большой, в общем, был гуманист и просветитель. Серегину — о терпении… В могучем потоке писем Толстому зафиксированы и юзовские следы интереса к его творчеству. Что совершенно нормально, наши края всегда населяли люди неравнодушные. Так вот, в почтовый ящик графа однажды поступило письмо от 11 августа 1910 года. Писал плотник П.А. Серегин, трудившийся в Юзовке на шахте. Он горько сожалел, что в его домашней библиотеке отсутствуют №№3, 9-12 журнала «Неделя» за 1906 год. А там ведь как раз печатались произведения Льва Николаевича. Плотник просил по возможности выслать ему обозначенные экземпляры. «У меня нет №-ов "Недели". Может быть, есть статьи, которые печатались в "Неделе". Напишите, какие, если они есть у меня, то вышлю», — ответил Толстой. По всему видать, Серегин названия недостающих ему материалов указал, а Толстой отправил в рабочий поселок обозначенную литературу. Во всяком случае, 28 сентября того же 1910 года датировано еще одно письмо от юзовского плотника, где он благодарил за присланные книги, а заодно, чтобы уж два раза не писать, рассказывал о непростой жизни трудового народа. А тут граф возьми и ответь строго: «Напрасно жалуетесь на жизнь. Надо нести с терпением, думать, что других жизнь еще труднее. А что больше себя жалеть, то хуже». И ведь не поспоришь особо. Серегин, во всяком случае, скорее всего, спорить и не стал. …А Гранбергу — о насилии Конечно, иной раз обмен мыслями между Толстым и его читателями был более обширным и насыщенным. В том же 1910 году, только 13 января, житель Юзовки Наум Гранберг пишет: мол, прочитав в одной из брошюр — приложении к журналу «Ясная Поляна» — изложение беседы Толстого с революционером, решил возразить графу по сути взглядов того на политическую борьбу. Возражает он таким образом: «Самым безнравственным со стороны революционеров вы находите то, что они единственным способом для искоренения зла считают пробуждение в людях ненависти к тем, которые их притесняют. Вы так ужасаетесь этой мысли, что можно подумать, будто они заставляют ненавидеть тех, кого, наоборот, следует совсем любить и уважать… Укажите, пожалуйста, как должен поступить народ, если правительство притесняет его, изощряясь в ударах? Та часть, которая не по праву причисляет себе все, составляет жалкое меньшинство и так заражена предрассудками, что ее уже ничто не может излечить… К чему тратить на них попусту моральные проповеди, бить сентиментальностью… в то время, когда можно иным путем все это искоренить?» Толстой размышлял над ответом Гранбергу до 22 января. После чего из Ясной Поляны в Юзовку отправилось следующее послание: «Если ничтожное меньшинство властвует над огромным большинством, то причина этого может быть только в том, что большинство или большая часть его участвует, не понимая этого, в своем собственном порабощении, и потому борьба с существующим злом никак не может быть в революционном насилии, приучении порабощенных людей большинства к употреблению насилия, а, напротив, только в том, чтобы вызвать в этом большинстве сознание преступности всякого насилия и потому невозможности участия в насилии правительственном, в служении насильникам, во всякого рода сторожах, полицейских и главное солдатах. Борьба, которую я считаю полезной и могущей достигнуть цели только в одном: в уяснении народу преступности всякого насилия и сознания того, что то зло, которое он терпит, происходит только от его участия в насилии». Вот таким он был, Лев-то Николаевич: и борьбе обучал заочно, по переписке, и смирению, и книжки, если придется, рассылал по городам и поселкам. А уж кто как его творческое наследие на себя примерял да впору ли оно приходилось — это другой вопрос.