Хелен Джюри: «Арт-терапевт не должен забывать, что он работает с уязвимыми людьми»

Татьяна Сохарева: В России многие воспринимают арт-психотерапию как развлекательную практику — что-то наравне с творческими занятиями для детей. Что говорит ваш опыт? Много ли людей действительно готовы решать психологические проблемы с помощью искусства? Хелен Джюри: Я буду опираться на опыт Великобритании, откуда я родом, и прежде всего мне бы хотелось подчеркнуть, что никакой развлекательной практикой арт-психотерапия не является. Профессия арт-терапевт входит у нас в государственный реестр. Это абсолютно легальное направление. Им интересуется довольно широкая аудитория — начиная с людей, которые проходят лечение в психоневрологических учреждениях и нуждаются в поддерживающей терапии, и заканчивая различными благотворительными организациями, школами и прочими социальными институтами. Я в основном занимаюсь психодинамическим направлением. Это означает, что я помогаю людям при помощи искусства выразить то, что у них не получается сказать словами. Например, это может быть какое-то травмирующее событие, о котором человек боится говорить. В общем, профессия очень серьезная, тесно связанная с ментальным здоровьем — ведь терапевт отвечает за психологическое благополучие клиента, а это довольно сложная материя. Т.С.: Расскажите, с какими проблемами к вам чаще всего приходят и как вы их решаете? Х.Д.: Пожалуй, среди наиболее распространенных проблем, с которыми ко мне обращаются, я бы назвала посттравматический синдром и различные проблемы, связанные с тревожностью — панические атаки, например. Также это может быть какая-то застаревшая проблема, которая давно забылась, но продолжает портить жизнь человеку в настоящем — провоцировать разного рода зависимости или насилие в семье. В общем, это достаточно широкий диапазон вопросов. В последнее время все чаще приходится работать с людьми, которые не могут справиться со стрессовой ситуацией. Их волнуют сложные отношения в семье или на работе они берут на себя колоссальную нагрузку. Эдвард Мунк. Ревность. Ок. 1907. Холст, масло. Музей Мунка, Осло Т.С.: Как обычно проходит сеанс? Вот, например, человек приходит с тревожным расстройством. Чем вы с ним занимаетесь? Х.Д.: Как правило, сессия состоит из двух частей. К приходу клиенту я заранее готовлю материалы и инструменты для работы. Человек садится и без каких-либо указаний с моей стороны начинает рисовать или лепить из глины. Он должен самостоятельно выразить то, что хочет, и выбрать для этого материал. Дальше мы начинаем работать вместе. Рассматриваем получившуюся работу, обсуждаем, как прошел процесс ее создания, смотрим, что изобразил клиент, ищем символы и метафоры, которые помогут нам сформулировать проблему. Т.С.: Может ли такой сеанс пройти в музейной экспозиции? Х.Д.: Да, но, как правило, в музеях есть для этого специально отведенное помещение. Для вдохновения использовать музейное собрание, но самое важное обеспечить безопасное пространство для дальнейшей работы. Оно не должно дополнительно вызывать тревогу у человека, который пришел на терапию. Он должен чувствовать себя максимально комфортно. В последнее время популярность арт-психотерапии как музейного направления растет. Я думаю, что это связано с тем, что в сознании музейщиков наконец произошел сдвиг. Они осознали, что нужно быть более открытыми миру. Теперь в некоторых музеях работают арт-терапевтическое программы, созданные для тех, кто не может себе позволить это в обычной жизни — для необеспеченных слоев населения или мигрантов. Пауль Клее. Магия рыб. 1925. Акварель, масло. Художественный музей Филадельфии Т.С.: Многие российские музеи с трудом осваивают новые направления. Не все готовы сходу превратиться в социальный центр. Как проходил этот процесс перестройки в Великобритании? Х.Д.: В Великобритании уже давно существует концепция Arts & Health, которая говорит о том, что человек должен быть здоровым не только физически, но и ментально, а в этом как раз и может помочь искусство. Около десяти лет назад музеи поняли, что они могут больше функционировать как хранилище пылью покрытых реликвий, им нужно взаимодействовать с людьми иначе. Вы говорите, что российские музеи не очень гибкие и консервативные. Мы тоже с этим столкнулись и поняли, что так быть не должно. Сегодня наши музеи заинтересованы в поиске разного рода партнерских проектов — в том числе и связанных с арт-психотерапией. Как правило, такой проактивный подход решает сразу несколько проблем институции, включая финансовую. Главное, научиться смотреть на мир шире и не ждать, что люди придут к тебе просто так, пока ты сидишь и ничего не делаешь. Т.С.: Как вы попали в арт-терапию? Нужно ли для этого искусствоведческое образование? Х.Д.: Мой путь начался примерно двадцать лет назад. Довольно долго я занималась другими вещами. Мое первое образование, например, было связано с лингвистикой, и только потом я дополнительно отучилась на арт-психотерапевта. Сегодня для того, чтобы практиковать, у человека должна быть магистерская степень в области арт-психотерапии. Всего в Великобритании есть около десяти школ, которые готовят таких специалистов. В Америке и Канаде, насколько я знаю, направление тоже активно развивается, но о масштабах судить не могу. Т.С.: Насколько глубоко вы погружаетесь в истории искусства? Х.Д.: Искусствоведческая степень для этого, конечно, не нужна, но нужно быть практикующим художником, чтобы понимать, как клиент взаимодействует с тем или иным материалом, в чем его особенности. Если вы не практикуете сами как художник, это довольно сложно понять. Пабло Пикассо. Две женщины в баре. 1902. Холст, масло. Королевская академия искусств, Лондон Т.С.: Используете ли вы какие-то новые медиа в работе — фото, видео? Х.Д.: Я лично никогда не использовала, но однажды у меня была клиентка, которой наиболее подходящим медиа показалось видео. Она рисовала картину, и ей захотелось акцентировать внимание на том, как свет из окна падает на рисунок. То есть ее работой оказалось не само изображение на бумаге, а движение света. Также есть большое количество арт-терапевтов, которые используют в работе разнообразные приложения для творчества. Т.С.: Бывали ли в вашей практике случаи, когда человек настолько увлекался искусством, что начинал работать как профессиональный художник? Делать выставки, например? Х.Д.: Вы знаете, например, громким словом «художник» никто себя не называл, но многие люди чувствуют благотворное влияние арт-психотерапии и учатся встраивать эту практику в свою повседневную жизнь. Конечно, есть целое направление в искусстве, которое обращается к опыту психически нездоровых людей — «искусство аутсайдеров». Но в терапии есть одно очень важное правило. Терапевт не должен забывать, что он работает с очень уязвимыми людьми, поэтому все, что они создают во время сеансов, является конфиденциальной информацией. Т.С.: Я слышала, что некоторые арт-терапевты не работают с профессиональными художниками. Это правда? Х.Д.: Возможно, но я о таком не слышала. Если у профессионального художника возникли психологические проблемы, арт-терапевт может помочь ему их решить. Это направление прекрасно тем, что оно не имеет ограничений. Им может заниматься любой человек — любого возраста и с любым профессиональным бэкграундом. Нам не важно, закончил клиент Академию художеств или никогда в жизни не держал кисточку в руках. Арт-терапевт — не критик и не искусствовед. Он не будет рассматривать вашу работу с эстетической точки зрения.