Войти в почту

Елизавета Боярская: «Я могу понять тех, кто приходит в театр отдохнуть, но больше люблю, когда постановка загружает эмоционально и умственно»

Звезда МДТ показала в Малом зале Филармонии мультимедийный спектакль «1926» по переписке поэтов Марины Цветаевой и Бориса Пастернака, создав вместе с актером МХТ Анатолием Белым сценическую интерпретацию одного из величайших платонических романов XX века. Сюжет спектакля «1926» — многолетняя переписка двух поэтов, которые однажды наконец встретились и были слегка разочарованы. Сегодня мы все можем легко себе представить, что такое переписываться и не встречаться, потому что заводим десятки виртуальных друзей в социальных сетях. Да, теперь не нужно ждать месяцами, пока письмо прилетит с голубем или почтовой тройкой. В этом смысле мы чувствуем себя более раскрепощенными: не нужно смотреть друг другу в глаза, стесняться, прятаться, подбирать слова, нервничать, кусать губы. Есть время подумать, почувствовать себя более уверенно в эпистолярном жанре. Думаю, у Цветаевой и Пастернака было что-то похожее на это. Другой вопрос, что каждое письмо для них было долгожданным. Марина Ивановна писала нередко даже черновики писем. В письмах у них было все: любовь, ненависть, обманы, отчаяние, взаимопомощь, ревность, флирт — в переписке они прожили полноценный роман. Встретившись в жизни, не могли связать двух слов — мы завершаем этим эпизодом спектакль. Они увидели друг друга в 1935 году на антифашистской конференции в защиту литературы в Париже, и, по словам Цветаевой, вместо встречи вышла «невстреча». «Не люблю встреч в жизни. Сшибаются лбом, да и не суждено, чтоб сильный с сильным». Она прекрасно понимала бессмысленность этой попытки поговорить. Сегодня в сравнении с тем временем все выглядит более прозаично. Как это называют — кладбище страничек «Фейсбука» или «Контакта», когда люди уходят, а страничка остается. Мертвая ячейка, которую можно удалить. Но все это неизбежно, время идет. А что вас зацепило в проекте «1926» в тот момент, ­когда вам предложили принять в нем участие? Имя Марины Цветаевой — загадочное, объемное, противоречивое. Есть люди талантливые, есть одаренные, а есть, как у Пушкина в «Пророке», те, к которым длань Божья протянута и которые выбраны как проводники между Богом и людьми. Цветаева была именно такой. Мне кажется, что бремя этого высокого дара сделало ее судьбу такой непростой. Борис Пастернак тоже был избранным, но в бытовой жизни он существовал более органично. Марина же тяготилась бытом, семьей. Когда мы работали над спектаклем, количество наследников — правообладателей Пастернака оказалось не в пример многочисленней, чем у Цветаевой, у которой никого и не нашли, когда встал вопрос об использовании дневников и писем. Я с юного возраста была влюблена в ее стихи. Но, как любые настоящие, глубокие, серьезные произведения, поэзия Цветаевой по-разному воспринимается в разном возрасте. Одно дело, когда читаешь ее в шестнадцать-восемнадцать лет: слышишь любовь, страсть, порывистость, внезапность. Намного позже, когда начинаешь вчитываться и разбираться, понимаешь, сколько там одиночества, боли, уязвленности, надрыва, страха, неистовства, настоящего женского нутра. В театральном институте мы много занимались поэзией Цветаевой с Валерием Николаевичем Галендеевым, который выступил художественным руководителем проекта «1926». Он тогда готовил с нами поэму «Ариадна» — тоже сложную, прекрасную, живую, телесную. Мы читали ее на экзамене. Вы не просто читали стихи, но фактически сыграли Марину Цветаеву. Довольны этой работой? Не сыграла — примерила, скорее. Я опасаюсь таких прямых формулировок — «сыграла». Поэтому — примерила, представив такой, какой увидела ее вместе с коллегами, с Аллой Дамскер, нашим режиссером и автором инсценировки. Марина Ивановна — очень сложный человек. Я — совсем не сложный, очень отходчивый, не злопамятный, не сложносочиненный, со мной людям просто дружить и работать. Профессия дает мне возможность быть интересной и сложной на сцене, быть Машей, Ириной, Офелией, Катериной Львовной, Цветаевой. На сцене и в кино хватает страстей, поэтому в жизни мне хочется, чтобы все было понятно и просто, человечно и по-доброму. Но одной Цветаевой в проекте дело не ограничилось. Пришлось искать партнера? В процессе обсуждения с Валерием Николаевичем Галендеевым, когда мы размышляли о форме спектакля, он предложил идею переписки с Пастернаком. Долго искали кандидата на роль Бориса Леонидовича, хотя вариантов было немного, — нашли Анатолия Белого. Толя — поэтическая энциклопедия, знает весь Серебряный век, какого автора ни возьми: Гумилева, Мандельштама, Пастернака, Гиппиус. И конечно, Пастернак для него — выдающаяся личность. У него есть даже свой проект «Кинопоэзия», которым он самоотверженно увлечен. Столько стихов, сколько знает их Толя, мало кто знает из современных артистов. Настоящая любовь к поэзии сегодня все чаще становится атавизмом. Как память актрисы удерживает такое количество текстов? Легко запоминаете стихи? Кроме совершенствования в профессии это ведь еще и отличная постоянная тренировка против Альцгеймера? Память тренируется. У артистов, безусловно, существуют определенные техники. Мне кажется, в запоминании активную роль играет мышечная память. Если вы меня сейчас попросите процитировать что-нибудь из Цветаевой, мне будет непросто, сидя за этим столом в ресторане. Мне необходимо надеть парик, платье и поставить мизансцену, тогда все вспомнится само собой — через память тела. Но я очень плохо запоминаю стихи. Прозу мне в десятки раз проще выучивать. Когда я учила роль Анны Карениной, в тексте Толстого постоянно встречались километровые деепричастные обороты, которые я запоминала намного лучше, чем поэму Цветаевой «Крысолов». Поэтому стихов я знаю мало и быстро их забываю. Могу выучить, хорошо рассказать, а через два месяца даже название не вспомню. Нужно быть Елизаветой Боярской, сниматься в кино и сериалах, чтобы привлечь публику слушать стихи Цветаевой? Мне кажется, Цветаева и Пастернак не нуждаются в нашей поддержке. Нас всех не будет, а их поэзия будет жить, потому что она бессмертна. Но если предположить, что мы хоть немного поспособствовали популяризации поэзии, то это очень хорошо. Я считаю, что ум и душа зрителя в зале должны работать. Я могу понять настроение тех, кто приходит в театр отдохнуть, получить легкую пищу для ума. Но больше люблю, когда постановка загружает эмоционально и умственно. На спектакле «1926» вряд ли удается отдохнуть, он заставляет думать и в этом смысле синонимичен постановкам Малого драматического театра, которые все сложносочиненные. Лев Абрамович Додин пока не видел этот проект, но собирается. Он тоже любит Цветаеву и разделяет мой интерес к ее неординарной личности. Бани «Гигант» Ул. Зои Космодемьянской, 7 Бани «Гигант» были построены в 1930 году и стали крупнейшими для своего времени — они были рассчитаны на 4000 посещений в день, на плоской крыше здания предполагалось устроить солярий, а во дворе — открытый бассейн. Архитектор Александр Никольский сделал акцент на двух концентрических полуцилиндрах в угловой части здания. Памятник конструктивизма, возведенный частично из силикатного кирпича, а частично из старого кирпича, постепенно разрушается. Узнать подробнее текст: Владимир Дудин фото: Маргарита Смагина стиль: Эльмира Тулебаева. визаж и прическа: Алена Кондратьева «Собака.ru» благодарит за поддержку партнеров премии «ТОП50 Самые знаменитые люди Петербурга 2019»: главный универмаг Петербурга ДЛТ, Испанский Ювелирный Дом TOUS, glo, Nespresso, Премиальные классы Яндекс. Такси.

Елизавета Боярская: «Я могу понять тех, кто приходит в театр отдохнуть, но больше люблю, когда постановка загружает эмоционально и умственно»
© Собака.ru