Выжила в концлагере. Бывшая узница - о горшочке масла и счастливом корабле

Сотрудница ЮУрГУ с 50-летним стажем Эльвира Михайлова убеждена, что потомкам для того, чтобы по-настоящему ценить мирное небо, нужно знать правду. Эту тяжёлую правду, сотканную из обрывков детских воспоминаний, недоговоренностей взрослых и документальных фактов, добытых уже во взрослой жизни в архивах. Билет в один конец Эльвира Николаевна очень открытый и приветливый человек. Оказавшись в младенчестве в концентрационном лагере, несмотря на все выпавшие на её долю испытания, считает себя счастливчиком. В каких бы жутких обстоятельствах не оказывалась, какая-то неведомая сила направляла её на путь спасения. Вот и тогда, в эстонском Клоога она выжила. Единственная из всех детей, содержавшихся в концлагере... «Я должна была родиться в Ленинграде. Папа с мамой жили в северной столице на улице Марата, 7, почти на Невском, - вспоминает Эльвира Михайлова. - Но когда началась война, отец ушёл на фронт, а в августе 41-го беременная мною 18-летняя мама решила навестить родственников. На выходные поехала в Кингисеппский район, в деревню Евсеева гора. Это рыбацкий поселок на берегу Финского залива. День пробыла там, а вечером вернуться домой уже не смогла. Немцы осуществили прорыв и заняли Кингисепп. Я появилась на свет 7 декабря 41-го года. В это время в Ленинграде уже был пик смертности блокадников. Умерли мать отца (моя бабушка), его сестра... Все наши родственники, которые там жили. Наверное, не стало бы и нас с мамой, если бы не эта её поездка... Деревенские тогда решили, что это временно, надеялись, что скоро наши немцев потеснят. Ушли в лес, выкопали землянки и жили там до поздней осени. Была среди них и моя беременная мама. Но начались морозы. Пришлось возвращаться в деревню, занятую немцами». Горшочек с маслом «Какое-то время жили «под немцами». Однажды они угнали весь скот, а потом и людей загнали в телячьи вагоны и увезли в Эстонию. Вся семья – я, мама, бабушка и дедушка - оказалась в концлагере Клоога, где хозяйничали власовцы. Когда проходили через ворота, охранник приметил маму – молодую крепкую красивую женщину - и предложил ей мыть котлы. Это стало спасением. Она наскребала пригоревшую пищу и тайком подкармливала весь наш барак. Много было там народу, спали по очереди, иначе не получалось. Когда у кого-то случался срыв стула, человека тут же расстреливали – немцы боялись дизентерии. Кто-то погибал от голода и болезней, многих отправляли в крематорий. Он дымил постоянно. Настал момент, когда в бараке стало просторно... Как мог выжить младенец в таких условиях - я и сама удивляюсь. Тем более, что молока у мамы не было. Бабушке удалось пронести в концлагерь под юбкой горшочек с топлёным козьим маслом. Так вот мама и бабушка меня спасли: бабушка маслом драгоценным прикармливала, а мама - пригоревшими объедками. Рядом за колючей проволокой был еврейский лагерь. Там людей совсем не кормили. Они просили поменять золотые серёжки, зубные коронки - что кому удалось пронести - на кусочек хлеба. Узники рыли огромный котлован, потом тех, кто копал, сталкивали в него, следующая партия забрасывала живых людей бревнами, эту партию тоже сбрасывали в яму и снова летели бревна. Трупов были тысячи!» Счастливый корабль «В концлагере мы пробыли больше года. А потом немцы заключили договор с финнами, и последние потребовали «своих» прислать в Финляндию. Дело в том, что мы по документам – ингерманландцы, ижорцы (это субэтническая группа финнов). Оправили нас «домой» на пяти кораблях. Но когда Финский залив переплывали, наша авиация эти корабли стала бомбить. Четыре судна пошли ко дну, только наш корабль ночью добрался до Финляндии. И снова – везение! Когда мы немножко окрепли, стали нас разбирать по хозяйствам батраками. Нашу семью забрали полным составом к одному хозяину. Мама раздаивала 17(!) первотёлок. Те, кто в теме, говорят, что даже одну раздоить - адский труд!» Договор со Сталиным «Через некоторое время мы официально стали финскими подданными, получили документы, и мама пошла работать на аэродром. В сентябре 1944 года финны заключили договор со Сталиным. Но и до этого мама всё время обивала пороги посольства, просила, чтобы нас отправили на Родину и, конечно, продолжала поиски папы, писала всевозможные запросы. Даже ночевала порой у дверей посольства. Немцы перед тем, как уйти из Финляндии, решили уничтожить аэродром. Сочувствующих коммунистам финнов загнали в амбар, заперли и стали бомбить. Вот этот эпизод я уже очень хорошо помню. Пикирующий бомбардировщик, жуткие крики... С тех пор рев самолётного двигателя я не могу слышать без слёз. Наконец, согласно сталинскому договору, нас выслали в Союз. На Родину-то нас вернули, но не в Ленинград, а в вологодские леса, на лесоповал. Это было в конце ноября. Поселили в барак. Холодно, ни тёплой одежды, ни запаса продуктов. И карточки не выдали. А без них не выжить!» Дикий щавель «Очередная тяжёлая зима. Бабушка ходила по деревням, собирала картофельные очистки на помойках. Мыла, варила. Но поскольку этого было мало, она добавляла в варево опилки и делала лепешки. Как-то в начале весны бабушка в очередной раз пошла на помойку, насобирала чего-то съедобного, но обратно донести не смогла – упала по дороге. Мимо проезжал сосед. Бабушку он взять не смог, но ценный груз – очистки – привёз и маме сказал, на каком километре лежит и умирает от водянки бабушка. Мама её на санках привезла домой. Бабушка лежала вся серая, обессиленная. Казалось, нет никаких шансов на выздоровление. И тут мне кто-то из детей подсказал: «Вон там, в лесочке на пригорке есть такие маленькие кислые листочки. Ты их рви, они съедобные». Помню, как я эти листочки... нет, не ела. Я их жрала! Когда я слышала запах хлеба из соседнего дома, понимала, что мне никто и крошки не даст. Но всё равно всякий раз сидела под дверью и скулила - так есть хотелось! И тут вдруг, наконец, я могла наесться вдоволь. Это был дикий щавель. Я им не только сама объедалась, но и бабушке приносила. И что вы думаете? Она на нём поднялась! Там же витамин С...» Любовь до гроба «Мама продолжала вести переписку, но найти отца по-прежнему не могла. К ней многие сватались, она всем отказывала. Помню, стал приходить к маме Николай Алексеевич. Он ко мне очень по-доброму относился. В итоге и отвёз нас к себе домой в Екатеринбург. Помню, на вокзале он купил мне что-то удивительное! Две вафельные лепёшечки, а между ними... – такая вкуснятина! Это была фантастика, что-то неземное! Мороженое я тогда попробовала впервые. Просто спас тогда нашу семью! И его, и маму, и бабушку я всегда называла на «вы» - ну это по-ленинградски. Он был на 20 лет старше мамы и очень её любил. Но она продолжала разыскивать папу и не давала согласия на брак. И вдруг в 51-м году ей сообщили, что Воронин Николай Дмитриевич проживает по тому самому адресу, где жила их семья до блокады. Как потом выяснилось, он тоже всё время слал запросы, но папе отвечали, что семья была отправлена в концлагерь и, вероятно, все там погибли. Он ведь даже не знал, что родилась дочь, и в 50-м году женился на женщине, у которой был сын в аккурат моего возраста. Когда мама нашла моего отца, его молодая семья уже ждала общего ребёнка. Мама приехала к папе в Ленинград. Они встретились, пообщались, поплакали и... решили уже ничего не ломать. По возвращении в Екатеринбург мама и отчим зарегистрировались, и он меня официально удочерил, дав свою фамилию. Так хорошо даже к родным детям далеко не все отцы относятся. Я его очень любила, но мама полюбить его так и не смогла. Первый муж навсегда остался в её сердце. Мама уже в мирной жизни долго не могла вдоволь наесться. Когда отменили карточки, на завтрак, обед и ужин всё время ела хлеб, намазанный маслом и посыпанный сахаром. Когда я лежала в больнице, она и мне эти бутерброды приносила, потому что «вкуснее ничего в жизни не бывает!» - едва сдерживает слёзы Эльвира Николаевна. - Бабушка дожила до глубокой старости. А когда покинула нас, в её чемоданчике под кроватью обнаружили много «вкусностей». Высохшие кусочки белого хлеба, яблочки, котлетки... - все лучшее старалась сохранить семье на «чёрный день». Полвека с вузом «По окончании института мой муж Владимир Глазырин (в будущем - главный архитектор Челябинска – прим. ред.) получил распределение в Челябинск. К тому времени я окончила горно-металлургический техникум в Свердловске. В 64-м году поступила на работу в ЧПИ в лабораторию аналитической химии, училась в «политехе» на вечернем отделении. Была инженером на кафедре аналитической химии, потом заведовала лабораторией. Так и задержалась в стенах вуза практически на 50 лет».