Неполиткорректность и ностальгия. Как выглядит сериал «Friends» из 2019 года
В конце 2018 года онлайн кинотеатр Netfliх заплатил сто миллионов долларов продление прав на показ сериала Friends. К этому времени в Америке уже практически не было издания, которое не опубликовало бы статьи о «токсичности» сериала — отсутствии в нем в нем расового разнообразия и, наоборот, присутствии бодишейминга, гомофобии и нормализации харассмента (совершенно невозможно подобрать ко всему этому русские слова, извините). Правда даже самые критичные из этих материалов не предлагают забыть сериал навсегда и никогда больше его не показывать — просто смотреть его надо, пишут там, во всеоружии. Понимая, что насмешки над «толстой Моникой», шутки по поводу лесбийства первой жены Росса и любование мужским шовинизмом Джои — всему этому в современном мире места нет. Я впервые посмотрела Friends лет десять назад, все сезоны вместе, последовательно, иногда по несколько серий за вечер. Это случилось так поздно потому что слишком уж это шоу нравилось всем вокруг, а у меня есть привычка отодвигаться от того, что всем и каждому нравится. Не обязательно осуждать — лучше просто не знать (сейчас, кстати, я ровно поэтому же не посмотрела «Игру престолов»). Friends, увиденные пять лет спустя после того, как вышел последний эпизод, ударили меня как-то прямо сильно. Для меня это оказалось в первую очередь ностальгическим зрелищем. В годы, когда снимались первые сезоны я сама жила в Нью-Йорке, правда не Гринвич Вилладж, как шестеро друзей, а наоборот, на севере, около Колумбийского университета — там, куда Эмили хочет увезти Росса, чтоб он был подальше от Рейчел (целых пол часа на метро пришлось бы ему добираться, если бы у Эмили все с ним выгорело), но вообще-то это было очень похоже. Похожий дом, похожие коридоры, квартира на троих, доставка пиццы и китайской еды, кофейня, где просиживаешь все свободная время. Моя — куда более обшарпанная, чем Central Perk: Hungarian Pastry Shop на пересечении Амстердам авеню и сто одиннадцатой улицы (работает с 1963 и до сих пор, снималось во многих фильмах, включая «Мужья и жены» Вуди Аллена, неограниченные бесплатные «рефилы» фильтрованного кофе). Поэтому меня не удивляло многое, что обсуждали российские зрители. Да, даже зимой никто дома обувь не снимает, да, даже на диван ложатся в ботинках, да, воду пьют безостановочно и хранят ее в холодильнике, да, у каждого здания имеется управляющий, который не только быстро явится устранять у вас протечку, но и отчитает вас за оставленный в неположенном месте мусор. И да, вечеринку вполне можно устроить прямо на лестничной площадке. Ничего из вышеперечисленного и сейчас не ушло из нью-йоркской жизни, в отличие от неполиткорректного юмора, культа стройности и — главное — легкого отношения к жизни. Friends — квинтэссенция девяностых. Их духа, их открытий, их слабостей. Для американцев «девяностые» как эпоха укладываются в абсолютно точную временную рамку (сезоны Friends ее «перехлестывают», продолжаясь на холостом ходу). Эта эпоха начинается 22 декабря 1989 года и заканчиваются 11 сентября 2001-го. От падения Берлинской стены до падения Всемирного торгового центра. От конца холодной войны до начала войны с террором. Это период чуть ли не официально называется «отпуском, который предоставила история», временем, когда некого было бояться. Когда можно было расслабиться и заняться собой. Сериал Friends и представляет собой такое «занятие собой», рефлексию с притопами и прихлопами длинной в десять сезонов. Михаил Бахтин писал, (ну, если очень упростить), что романы Достоевского описывают одно единое подсознательное, а все герои — разные его голоса. Про Friends можно сказать примерно то же самое: все мы немного Рейчел, немного Моника, немного Джои, немного Росс, на каплю Чандлер и совсем немного Фиби. Но это мы, миленько рассказывающие байки о своей жизни друзьям в кафе типа Central Perk, а не мы в кабинете у психотерапевта. Психотерапевт нам не нужен — все и так миленько, хоть довольно бурно. Доставшийся американцам в девяностые отдых от «большой» истории они, во многом потратили на то, чтобы разобраться с несправедливостью в собственной истории. В 1989, в связи с делом братьев Менендес, убивших своих родителей, стал по настоящему громко обсуждаться феномен «родительских злоупотреблений детьми» (тогда братьев все же осудили, как бы разворачивалась эта история сегодня — вопрос). Термин «афроамериканцы» практически полностью вытеснил термин «blacks», когда-то тоже считавшийся политкорректным нововведением. В 1991-ом вся Америка протестовала против оправдания в суде чернокожего Родни Кинга, избитого полицейскими. В этом же году юристка Анита Хилл обвинила в сексуальных домогательствах судью Клэренса Томаса, которого президент Буш номинировал в верховный суд — это дело стало главным толчком к обсуждению домогательств на рабочих местах и в принципе. Вслед за этим поднялась третья волна феминизма, скоцентрированная вокруг изменения культурного и социального отношения к женщине в то время, когда равные политические правам более или менее завоеваны (и с этой стороны к «Friends» претензий больше всего). Рэп музыка окончательно вышла из гетто и превратилась в доходный бизнес, подав надежду на то, что когда-то в будущем расовое равенство возможно (ну, раз оно возможно в поп музыке). Требования узаконивания гей-брака стали повсеместными (кстати, «лесбийская свадьба» из второго сезона имеет скорее символический характер – юридически гей-браки в Нью Йорке признали только в 2011-ом). Отзвуков всего этого во Friends очень мало. Какие -то попытки угнаться за такой повесткой появляются только к концу сериала, когда нам показывают сразу двух очень успешных чернокожих героев. Главу рекламного агентства, бывшего однокурсника Моники, перед которым пасует новичок в рекламе Чандлер, и Чарли — коллегу и любовный интерес Росса. Она не только сама по себе профессор, но еще и возлюбленная Нобелевского лауреата (вообще, появление суперуспешной Чарли –— прямо извинение продюсеров за прежнее пренебрежение расовым разнообразием). Гомосексуальность, хоть и принимается как часть жизни, но рассматривается больше как повод для шуток (чего стоит эпизод, где фиктивный муж Фиби, о котором все думали, что он — гей, признается, что он гетеро, выдавая все штампы «выхода из шкафа» наоборот). А что до объективации женщин и бодишейминга, то на этом просто тут все и держится. В этом нет никакой злобы — только свободность (сейчас мы бы сказали «излишняя свободность»), которая появляется вместе с осознанием окружающего мира, как мира неизбежно меняющегося к лучшему, мира, над проблемами которого, соответственно, можно шутить. Если говорит приблизительно, но не неверно — девяностые (ок, американские девяностые) предлагали нам оглянуться, порадоваться переменам которое все же происходят, выдохнуть и пошутить над собой. Десятые годы нового века предлагают оглянуться, вспомнить все, повинить или пожалеть. Это предложение, оно очень нужное, но смеха — не сатирического, или провокационного, а легкого и облегчающего — оно не допускает. Такой смех остался в капсуле времени, которая называется «сериал Friends». Над чем смеются в сериале Friends и над чем нам сегодня смеяться показалось бы странным: Внешность. Моника была толстым ребенком, а у Рейчел был огромный нос. И шутки по этому поводу всплывают либо в каждой серии, либо через одну (например, что на носу Рейчел можно было бы разместить футбольное поле). Если ты толстый и некрасивый, тебя никто не будет любить — так утверждает сериал. Среди главных героев нет ни одного, чей внешний вид превысил бы размер m одежды. А странного соседа в доме напротив, который любит ходить голым, называют «уродливым толстым парнем« Ориентация и вообще проявление женских качеств у мужчин. Сцены в жанре bromance следуют из серии за серией, но также оказываются и нескончаемой почвой для глумления. Жена Росса оказалась лесбиянкой, а он в свою очередь, дураком — что оказался в такой ситуации, Рейчел представляет своим коллегам своего молодого ассистента геем, чтобы он не пользовался лишним вниманием у женщин. Отдельного внимания заслуживает род занятий отца Чандлера, который танцует в травести-шоу (и быть геем в этом сериале утрированно означает носить женские платья и вести себя как женщина), и Чандлера подозревают вслед за ним в предпочтении мужчин. Росс носит «лососевую футболку» и ненавидит мужчин, которые ведут себя по-женски (пример с няней-мужчиной, которого Рейчел приходится уволить из-за этого), Чандлер с женственными манерами, ужас Росса, когда его сын хочет играть с Барби — список можно продолжать. Женщина как объект. Женщины в сериале строят отличную карьеру: Моника в тот момент, когда Чандлер меняет работу, становится опорой семьи. Рейчел выходит на работу, будучи совсем молодой матерью. Однако о сторонних женщинах Росс, Чендлер и Джо разговаривают как о сортах мороженого («Что, если в мире есть только одна женщина для каждого?», — спрашивает Росс. Джои говорит, что женщин в мире так же много, как сортов мороженого, «нужно только достать ложку»). А еще женщины неспособны играть в футбол — и должны показывать грудь, чтобы просто отвлечь мужчину-противника от мяча.
