Болото любви: как я никогда не вернулась из Шиеса

«Что же такое — любовь?», — думаю я после очередных неудачных отношений. Ответы на столь риторические вопросы приходят оттуда, откуда не ждешь. Еще вчера я смотрела туры по цене перелета в Хайнань, а сегодня уже еду в машине с тремя друзьями в Шиес. Что я знаю об этом месте? Шиес — это болото. Экоактивисты не пропускают грузовики на полигон. Людей арестовывают, сажают. Желтые жилеты — одежда протеста. Они стоят уже почти год. Но всё это — не картина. Это превью, на котором отмечен вотермарк: «Ничего ты не знаешь, Джон Сноу». Крупными буквами. Я ещё не знаю, что из Шиеса мне вернуться не удастся. Правила игры Нам везёт с попутчиком — урдомчанином Мишей. Благодаря ему мы ловко добираемся до его родины, где приходим в себя после суток пути и прыгаем в поезд на Шиес. Это происходит накануне «прямой линии», и поезда еще останавливаются. Я позволяю себе отдаться потоку и просто быть там, где я есть. И ничего не усложнять. Мы ставим палатку и идем знакомиться с защитниками. Это Алексей, он называет себя завхозом и объясняет «правила игры». — Самое главное, — инструктирует он с импровизированной сцены из мешков и шины, — ведите себя так, как будто вас постоянно снимают на камеру. «Всё, что вы скажете, может быть использовано против вас», — классика. В мире, где сажают за репост, а косой взгляд может быть сочтён домогательством, нужно быть безукоризненным — и при этом не быть в стороне. Задержать могут любого: так, Анатолия Бызова арестовывают в его же городе на «бессрочке» за «присутствие на Шиесе». Что такое «быть на Шиесе»? Если обратиться к 20-й статье КоАП, можно прочитать множество букв на тему шествий и пикетирований. Но, позвольте, люди на Шиесе просто гуляют в лесу. Жгут костры по всем правилам, собирают все окурки до единого, сделали раздельный сбор в полевых условиях, поют песни и спят в палатках. С таким же успехом можно арестовывать за пребывание на любом из многочисленных лесных фестивалей, где, кстати, нет сухого закона, и трубы, как говорится, горят. Алкоголиков в Шиесе не жалуют, наркоманов — тем паче. Здесь другой порох в пороховницах, другой огонь, и всё это — в идее. На Шиесе нет главаря. Это коммунизм, причём в самом добром смысле слова: вот вещсклад, где можно найти всё — от медикаментов до канцтоваров, от сухих носков до провизии; от тёплой одежды до репеллентов. Круглосуточная полевая кухня, смелые, раскрасневшиеся лица, суп «по-шиесски» — такой наливали только в детстве, в таком детстве, где небо всегда чистое и родители не ругаются. Записываются на вахту на «Экобарабане» — бочке, в которую можно постучать и позвать народ на общее собрание. Выбираешь интервал и идёшь стоять с другом, и махать всем проходящим поездам. Весь Шиес машет, если мимо идёт поезд, и все знают, что из окон всегда машут в ответ. А это Оксана — женщина из тех, кто «коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт», она юрист, и учит всех защищаться: — Что делать, если задержали. — Почему по одному лучше не ходить. — Кто и зачем может подбросить наркотики в палатку. — Какая статья говорит о неприкосновенности частного имущества. Кстати, Конституция висит близ полевой кухни. Вырезки из других законов — например, о том, что полигоны нельзя строить на болотах — на бейджах. На палатках — про то, почему трогать чужое нехорошо. Анна — глашатай. Именно она зачитывает требования президенту страны, когда «шелупонь» идёт единым строем на гору и стоит за ее спиной, и я вместе с ними, и мы кричим: «Руки прочь от Шиеса». Геноцид природы Реки, болота и леса бессловесны. Мы здесь, чтобы говорить за них. Экологи подсчитали: если 2,8 миллионов тонн брикетированного мусора в год, при десятилетней работе свалки, свезут на Шиес, будет геноцид Республики Коми, больные поколения детей, внуков и правнуков, отток людей в столицы, но и это не спасёт: подземные течения доведут отраву до рек и морей, и в итоге даже Норвегия может пострадать. Кстати, есть ли в Норвегии митинги? Вот во Франции есть. Огромное шествие в жёлтых жилетах. И им одним, пожалуй, простительно говорить: «ШиЕс» вместо правильного «ШИес». Это не ответная скорбь за Нотр-Дам, это эмпатия. Им больно. От них тоже приезжали на Шиес: висит растяжка «Nous avec vous…» Японцу тоже больно, и испанским журналистам, и Лукасу Латцу — парню из одного со мной вуза, СПБГУ. Его отчислили. История — мутная. А это — Сана. И ей, кажется, нечего терять, кроме Родины. Но именно таким как раз есть что терять, потому что они — часть Шиеса, как у человека — нога или рука. Без них будет не то. Такие, как она, ничего и никого не боятся. 27 мая она препятствовала въезду грузовиков на полигон — ЧОПовцы избили её, повредив шею, голову и спину, и не остановились на этом: после моего отъезда её задержат и повезут в Котлас, а я и друзья будут слать ей деньги на телефон и стоять с плакатами «Свободу Дзюбе, Брилевич, Бызову, Христофорову и другим». У меня еще никогда никого не забирали люди в чёрной форме. С Саной мы сидим у костра, поём, много разговариваем. Она не заслуживает того, чтобы её куда-то вели эти люди в чёрном, в какое-то СИЗО, шили какие-то статьи. Никто из тех, кто там, на Шиесе, этого не заслуживает, потому что никто ничего не нарушает. Вот поэтому на Шиес гораздо лучше один раз приехать, чем сто раз прочесть в Сети: между буковками на экране и реальной жизнью — болото, через которое нужно строить мост. Сану освободят. Но я надолго запомню её безразличный к полицейским взгляд, полный спокойствия и любви к болотам, полным невидимых светлячков. Поэты Шиеса Я сижу на бревне у места сбора гитаристов и набрасываю в альбом для рисования стихотворение о том, что вижу. Во многом к поездке на Шиес меня подтолкнул параграф из моей кандидатской диссертации: в первой части нужно написать о роли поэта в историческом дискурсе. Поэт — это не тот, кто заморачивается сугубо экзистенциальными проблемами, витиевато пускает дым в потолок и считает, что он особенный и неприкосновенный. Именно поэты бытописали боль своей страны, по возможности ездили в горячие точки. И на баррикадах стояли, и говорили правду, за которую несли наказания, если это кому-то было неудобно. Сейчас сетевых поэтов очень много. Их читают десятки тысяч людей в социальных сетях, на концерты приходят сотни. Высказались Шнуров, Васин и Тальков-младший, но они музыканты. Неужели на этом всё? Я уже говорила, что на Шиесе есть всё, даже сцена, где микрофон звучит не хуже, чем на каком-нибудь «Нашествии»? «Нашиествие», — шутят люди, когда говорят о выезде Талькова. Кстати, Талькова не пустили на паром, он добирался на моторной лодке. Это решение принимаю уже не совсем я — после лозунгов «Пока мы едины, мы непобедимы» мир неуловимо становится другим. — Мне нужно 25 добровольцев для съёмок клипа о Шиесе на мое стихотворение. Каждый прочтёт по строчке на одной из местных локаций. В припеве — немного Пушкина и Катаева, узнаете легко: Не бывает холодно и грустно там, где не стреляют и не врут. Свято место не бывает пусто: новый туристический маршрут. Круче Бали, Турций, Таиландов северные наши дерева. Не для тех, кто, брякнув «ну и ладно», дальше будет жопой греть диван, Рафаэлки жрет и профитроли, видит сны без жизни наяву. Лучше комаров кормить, чем троллей, что ВКонтакте в пабликах живут. Мы здесь не бастуем, не бунтуем. Мы гуляем по своим лесам. И тусим веселым сабантуем. Для чего? Решает каждый сам. Лети-лети лепесток Через Запад на Восток Через Мадмас, Урдому Не вернешься — я пойму. Каждый здесь слегка шиесофреник — согласитесь, лучше, чем шиза. Нам нормально без бухла и денег с блеском в очарованных глазах. Мы совсем не ждем небесной манны: водяные, лешие и хтонь. И гордятся наши папы-мамы тем, что у них дети — шелупонь. Маленьким оранжевым машинкам мы помашем ручкой: в добрый путь. Если слышишь это — помаши-ка тоже. Им пора бы отдохнуть. Приезжайте вместо зарубежья к нам на Шиес добрых песен спеть, Чтобы, от нашествия опешив, отступила мусорная смерть. Лети-лети мой стишок Из «Хреново» в «Хорошо» И не бойся никого, Кроме Бога одного. И они идут. Идут по болоту, по кочкам, мимо свежих саженцев молодых ёлочек, заботливо огороженных бело-красными лентами. И спрашивают: — Какая роль у меня? — А мне что читать? — А можно, я буду про оранжевые машинки? — Можно мне про чопиков что-нибудь? — А про шелупонь пойдем у «Орлёнка» снимем, там и значок есть! Мы носимся по полигону часа два, постоянно поём и смеёмся, не забывая при этом, чтобы камера не дрожала и не пропало ни одного слога в звукозаписи. Двойная радуга приходит, как будто знала, что мы снимаем сейчас именно это, общее, важное, и нежно становится частью съёмочной площадки. — Можно нам снять клип с вашим участием в кадре? — обращаемся мы к полицейскому. У него серое лицо и усталый вид, которым он говорит: «Делайте, что хотите», и отворачивается, чтобы в кадр попадали только его погоны. А потом мы идём отбивать свой законный проход на вертолётную площадку — вторую часть Шиеса, где готовятся строить «экотехнопарк», где есть крытые ангары, вай-фай и никто не разводит костры. «Эта дискотека должна быть невозможной, а мы пляшем, значит, можно», — практически эпиграфом к русским народным хороводам, которые мы там устраиваем. Время не имеет значения Бессменный ангел-хранитель Шиеса Древарх (Андрей Христофоров) — человек с зеленой татуировкой дерева на лице, и с огромными пушистыми крыльями, поднимается по веревочной лестнице на ангар и благословляет оттуда нас всех. Древарх — человек-перформанс: то сажает деревья, то расстреливает полицейских продуктами своей жизнедеятельности из детского пистолета, и это — почти как Марина Абрамович, только наш, северный. Никому и в голову не приходит ему возразить или сказать, что он делает что-то неправильное. Кроме, конечно, полицейских, которые забирают его уже не в первый раз. Он знает, что его снова освободят, и что он будет продолжать сажать деревья и правду. Хорошо, что мы сняли клип 19 числа, потому что 20-го весь день дождь стоит стеной — наверное, за Шиес, как в частушке, которую кто-то провез на вещсклад: «Деда бабке говорит / У меня в штанах свербит / Ну, а бабка отвечает / То за Шиес всё стоит!» А ещё «прямая линия», а в три уже нужно уезжать, о чём мы с друзьями жалеем. Однако не имеет значения, сколько времени ты провёл на Шиесе. Конечно, лучше — больше. Скучать там не приходится. Здесь нет: «Слышь, ты в каком полку служил? Один год? А я — два!» Чем-то похоже на феномены современного искусства: главное — сам факт присутствия. Потому что тут невозможно «засветиться», как в массовке крутого фильма, нереально побывать «для галочки». Пока идет дождь, мы читаем стихи на вещскладе, и они — про протест, в котором нет ненависти, а есть много единства. Я привезла с собой книгу «Свидетельство о полусмерти». Когда ее рецензировали, на обложке написали, что она похожа на песню группы «Аркадий Коц» — «Стены рухнут», которая является гимном Шиеса. Это совпадение такое же случайное, как-то, что, когда мы покупали билеты до Урдомы на поезд на четверых, на карточке имелось рублей — ровно на эти билеты, и остался чистый ноль. Родина — Шиес В моём паспорте написано место рождения: «Сыктывкар». Мои родители были в командировке, когда я появилась на свет. Всю жизнь я говорю, что родилась в Петербурге, потому что с семи месяцев там живу. В Шиесе я узнала много сыктывкарцев и впервые горжусь, что связана и с этим городом, пусть не по крови, но по духу. Близ Сыктывкара, в 150 км от него, действительно произошло моё второе рождение — как человека с чёткой гражданской позицией. Я иду 25 июня на митинг в поддержку Шиеса на площадь Ленина, и мой друг говорит организатору, чтобы меня выпустили прочесть «Шиесофрению». — Давайте поэтесс потом, в конец. — Она из Шиеса. — Аааа, тогда конечно, давайте, выходите! В финале митинга пожилая активистка Шиеса говорит о том, почему так важно ехать туда. Потому, что если там останется 10−20 защитников, ЧОПовцам и полицейским не составит труда пришить им какую-нибудь статью и арестовать. И тогда оранжевым машинкам ничто не помешает туда проехать. Ради чего тогда это почти годовое стояние, больше, чем на Калке, чем где бы то ни было? Но у многих дела, работа и семьи. Им ведь некогда. Нет времени. Не до того. — Я не понимаю, зачем ты это делаешь, шиесы эти, митинги, — говорит мне одна из моих читательниц. У неё хипстерский прикид и смузи в руке. — Ты бы писала свои стихи о любви, о жизни, и всё. Огребёшь же потом. Зачем вляпываться. И дело не в хипстерском прикиде: в Шиесе есть девушки в футболках с надписью «Gucci», и тем более не в смузи — весьма клёвом и полезном напитке. За что я могу огрести согласно Конституции? За что могут огрести другие поэты согласно ей же? За то, что создали произведение в поддержку своей страны? А именно — говоря за себя — стихотворение о том, как люди живут в лесу? Тогда нужно запретить и стихи о море, и о жизни, и о любви. Потому, что шиесовцы променяли летнее море на этот северный комариный лес, и в этом для них всё — и жизнь, и любовь. Что такое любовь Пятьсот человек вляпались, по-крупному вляпались в болота близ Шиеса и стали над ним светлячками. Это будет видно после белых ночей, когда в тёмное время суток они наденут фонарики и будут так же стоять вахту, варить гречу и махать проходящим поездам. К сожалению, пока что, согласно распоряжению РЖД, проходящим мимо. И тут я нахожу ответ на вопрос, что же такое — любовь. Я начинаю это понимать, когда в Шиесе пели: «Когда твоя девушка больна», пазл складывается. Любовь — это то, когда ты рядом, при любых обстоятельствах, и для тебя не существует никаких отмазок, как бы ты ни был занят и деловит. Как и любой термин, любая прописная или негласная истина, это определение срабатывает лишь тогда, когда ты сам напишешь его, а не обведешь по чужому пунктиру в прописях. Не нужно бояться, что не хватит денег на поездку: попутчиков всегда можно найти, если очень постараться, все маршруты подробно расписаны в соответствующих группах: «Урдома Online» и «Поморье — не помойка!», а всё необходимое для пары-тройки шиесской жизни найдётся на самом Шиесе. Разве что можно привезти глазных капель для костровых. Но главное — везти себя. Можно много говорить о том, что стоит придумать мусороперерабатывающий комбинат по сингапурскому принципу, где у них 90% мусора идет заново в экономику. Это будут просто слова, потому что ни у кого из отдельно взятых жителей России нет возможности взять и сделать, а даже если бы и была, не разрешили бы. А поехать — можно. Или выйти на «бессрочку» в своём городе. В машине до Петербурга я пишу в заметки новое стихотворение «Болото любви» и понимаю, что я не вернулась. Тот слабый человек, который был до поездки, оказался похоронен рядом с могилой экотехнопарка там, на Шиесе, в скудных цветах под вечным солнцем. Я засыпаю, и мне снится Республика Шиес, в которой всё точно так же, как я видела своими глазами цвета этих болот.