Жизнь после тюрьмы, наркотиков и ломок: продолжение «На игле» и «Порно» Ирвина Уэлша

Впервые на русском языке выходит книга Ирвина Уэлша «Резьба по живому». Ее герой — знакомый читателям и зрителям по романам «На игле» и «Порно» Фрэнсис «Франко» Бегби, конченный психопат с неконтролируемой страстью к насилию. Однако Бегби изменился до неузнаваемости: теперь он живет в Калифорнии с красавицей-женой, обожает двух маленьких дочерей, а мир знает его как успешного художника и скульптора, чьи работы продаются за большие деньги. Но вскоре он оказывается вынужден вернуться в прошлую жизнь: из Эдинбурга приходит сообщение, что убит его старший сын Шон. С разрешения издательства «Иностранка» «Лента.ру» публикует отрывок из нового романа Ирвина Уэлша «Резьба по живому». Франко решает восстановить хронологию последних дней Шона. Его первый порт захода — хата в Горги, где его сын встретил свою кончину. Она запрятана в темном переулке с многоквартирными домами, за стадионом «Тайнкасл». Между булыжниками проросли целые каналы из мха, и повсюду царят могильный покой и тишина. На входной двери домофон, но Франко медлит: неохота беспокоить соседей, пока не выяснил больше фактов. Элементарные сведения, полученные от Джун, отчаянно нуждаются в дополнении. Направляясь к мосту Георга IV и Эдинбургской библиотеке, он читает газетные репортажи о происшествии. Потом звонит в полицейский участок «Гейфилд-сквер» — по специальному номеру, указанному в связи с этим делом. К его удивлению, секретарша тут же соединяет его с офицером, ведущим расследование. Полицейский представляется инспектором сыскной полиции Алли Нотменом. Выразив Франко соболезнования в связи с утратой, он говорит, что хочет встретиться с ним очно, и спрашивает, когда Франко сможет зайти. Тот отвечает, что доберется в течение часа. Нотмена это устраивает. После звонка индикатор на айфоне должен был показать, что батарея разряжена, но она стойко держится. Франко шагает по городу с непривычной отрешенной бодростью. Когда он поднимается наверх Лит-уок, пульс еще сильнее подскакивает: это ворота туда, откуда он родом. Несмотря на благожелательный прием по телефону, все-таки странновато по собственной воле входить в полицейский участок «Гейфилд-сквер». В последний раз, когда он сюда наведался, много лет назад, его протащили через эти двери в обезьянник. Он был под газом, рвал и метал, весь покрытый кровью Доннелли — еще одного конкурента, с которым устроил поножовщину возле паба «Джозеф Пирс» через дорогу. Это случилось средь бела дня. Интересно, о чем он тогда вообще думал? «****** (чертов) камикадзе». Франко останавливается, отступает от стеклянных дверей участка и со ступеньки георгианской площади оборачивается на паб. Было бы меньше возни, если б он просто вошел в участок и вломил дежурному. На этот раз офицер здоровается с ним, приветливо улыбаясь, и это непрерывное сочувствие еще больше вышибает Франко из колеи. Вызывают офицера, с которым он недавно говорил, и тот мгновенно появляется. Инспектор Алли Нотмен — высокий темноволосый мужчина, худой, но с растущим пивным животом. Нотмен пожимает Франко руку, соболезнуя его утрате, и проводит в тихую комнату. Только после этого инспектор перестает замыливать мозги и методично разбирает дело по косточкам. — Шон получил многочисленные колотые раны в грудь, живот, брюшную полость и бедра. Глубокие порезы только на одной руке указывают, что он был способен оказать лишь чисто символическое сопротивление — вероятно, в связи с крайней интоксикацией. Он умер от удара, разрезавшего бедренную артерию. Видимо, истек кровью в течение минуты. Нотмен поднимает темные брови, ожидая реакции от Франко. — По ходу, малый, который это сделал, был не в себе, и ему просто свезло, — размышляет Франко. — Не похоже на работу хладнокровного мокрушника. Нотмен продолжает сидеть с каменным лицом, хотя Франко мерещится, что в глазах копа мелькает удовлетворение. Потом инспектор показывает ему копию отчета токсиколога. — Здесь указано, что Шон был в состоянии тяжелой наркотической интоксикации. Франко бегло просматривает документ: помимо профессионального жаргона, в глаза бросаются слова «героин», «экстази», «кокаин», «амфетамина сульфат», «каннабис», «валиум», «амилнитрат» и «антидепрессанты». «Тот, кто заявился на этот флэт и завалил несчастного говнюка, никогда бы не переплюнул весь этот арсенал». — Нехило так, — замечает Франко. — Под чем он тока не был... — Как я уже сказал, вряд ли он осознавал, что на него напали, в таком состоянии. «Это еще мягко сказано», — думает Франко. — Есть подозреваемые? — Идет расследование, — любезно говорит Нотмен. — Разумеется, мы будем информировать вас и вашу бывшую... мать Шона... о развитии ситуации. — Ништяк, — говорит Фрэнк Бегби. Он хорошо знает эту кухню. Легаши не станут выкладываться на все сто, чтобы найти виновного. К собственному изумлению, он понимает, что едва ли может их винить. Наверное, Шон, как и он сам, давно уже был пропащим и продолжил бы сеять вокруг себя хаос. Зачем потакать подобным людям? Они и сами перемочат друг дружку, если просто оставить их на произвол судьбы. Несмотря на наш недальновидный и вынужденно-неохотный треп, правда в том, что с точки зрения закона мы вышли за рамки демократии, универсальности и равенства и де-факто приняли иерархическую, элитистскую картину мира. Те, что внизу, не играют никакой роли, пока угрожают только друг другу, а не тем, кто наверху, или каналам поступления доходов — например, туристам. Его собственные дети, Шон, Майкл и Ривер, сын от его бывшей подруги Кейт (о котором он практически забыл, поскольку начал мотать длинный срок, перед тем как ребенок родился, и порвал с Кейт, пока сидел на киче), — все они не имели для него никакого значения. Как можно их сравнивать с Евой и Грейс, родившимися от образованной матери в благоприятных обстоятельствах? Ставку всегда делают на холеную породистую лошадь, а не на клейдесдальского тяжеловоза. Если он сам проводит такое различие между своим потомством, как он может осуждать полицию за их пофигизм, пока в городе сейчас, наверное, тырят сумку у какого-то несчастного туриста? — Один вопрос, — говорит Франко. — Кто его нашел? — Кто-то сделал анонимный звонок на «три девятки» и вызвал «скорую»: сказал, что произошел несчастный случай, и повесил трубку. Фрэнк Бегби задумывается. Звонивший, ясное дело, как-то замешан. Обычный лох позвонил бы не только в «скорую», но и в полицию и не стал бы называть то, что произошло с Шоном, «несчастным случаем». — Может такое быть, что звонивший его и грохнул? — Вполне возможно. Или друг, или сообщник, который стал свидетелем убийства и знал Шона и того, кто это сделал. Может, потом совесть замучила, — говорит Нотмен. — Но наверняка мы не знаем. Франко размышляет над этим, чувствуя, что больше от копов особо ничего не добиться. — Вы, кажется, круто изменили свою жизнь. Я слышал, вы добились успеха в мире искусства, — Нотмен еле заметно улыбается. — Не жалуюсь. Руки малехо чесались, — говорит Франко, теперь уже окончательно понимая, что ***** (ничего) они делать не будут. А еще он просекает, что они так охотно согласились с ним встретиться с единственной целью — сказать, чтобы он тоже ***** (ничего) не предпринимал. — Я понимаю, что вы очень расстроены, мистер Бегби, — произносит Алли Нотмен профессионально-серьезным тоном. — Но, само собой разумеется, вы должны оставить это дело на наше усмотрение. Мы хорошо друг друга поняли? — Я с радостью дам вам, ребята, заниматься тем, что у вас лучше всего получается, — улыбается Франко, а потом мрачно добавляет: — Если вы дадите мне заниматься тем, что лучше всего получается у меня. Лицо у Нотмена вытягивается. Франко расплывается в лучезарной улыбке: А это, конечно, живопись и скульптура. Когда он подходит к стене у магазина с закрытыми жалюзи, узкие глаза парня слегка расширяются. — А, так это в натуре ты, — пренебрежительно говорит Майкл. — Маманя говорила, что ты приезжаешь. Франко хочется ответить: «Не, это не я», — но он сдерживается и говорит: — Угу. Хочешь чайку выпить? Майкл на секунду задумывается. — Угу. Лана. Шагая по Джанкшн-стрит, Франко замечает двух малолеток, шумных и развязных, которые идут им навстречу. Заметив их приближение, молодые люди резко замолкают и отводят взгляд. Франко уже привык, что вызывает в Лите подобную реакцию, и, как бы извиняясь, поворачивается к сыну, однако понимает, что Майкл не заметил мальчишек и продолжает идти, погруженный в свои мысли. Франко изучает его профиль, но не обнаруживает никакого сходства с собой, да и на Джун Майкл тоже не похож. Парень выглядит совершенно обособленной единицей. Кафе «Канаста» на Боннингтон-роуд по-прежнему на месте, хотя и пришло в еще большее запустение с тех пор, как Франко последний раз был в городе. Они находят свободную кабинку и садятся, им подают традиционный кофе с молоком, мерзкий на вкус, но в то же время странно успокаивающий. Франко спрашивает сына: — Чеё там за история с Шоном? Майкл начинает говорить — неохотно и осторожно, скупо и лаконично, будто с легавым. Франко не узнает почти ничего нового. Майкл говорит о Шоне общими фразами, не уточняя, были они близки или нет. Может, закадычные друзья, а может, как Франко с Джо. Судя по той скудной инфе, которую Франко собрал, в биографиях обоих сыновей сюрпризов мало. Видимо, Шон был склонен к перепадам настроения: то становился душой компании, то впадал в обреченную хандру, как Джун, а наркота все это выравнивала и потому подходила ему идеально. Ну а Майклу, наоборот, досталась от Франко мрачная агрессивность. Трудно сказать, чье наследство хуже. Один был искорежен, а потом раздавлен жизнью и не оказал никакого сопротивления улицам, пропитанным героином и алкоголем. Второй пытается прогнуть мир под себя, но тот все равно его сломает. Франко расстроен: он отчасти надеялся, что его собственный пример «из грязи в относительные князи», возможно, как-то вдохновит сыновей. Теперь он понимает, как наивно и нереалистично это было с его стороны. Майкл не спускает с него испытующего взгляда, словно требуя более личных признаний, а не тех трюизмов, какие готов предложить отец. Франко этот взгляд как будто знаком, однако он толком не понимает откуда — но явно не по зеркалу для бритья. Этот взгляд, какова бы ни была его генеалогия, напрягает. Поэтому Франко Бегби расправляет плечи и делает глубокий вдох: — Знаешь, я никогда не менял ему подгузники. И тебе тоже. Ни разу в жизни. Оставлял тебя по уши в говне, пока не приходила твоя маманя. Где-то здесь у меня есть еще парочка спиногрызов... Я их не знаю, почти не знал их матерей. Майкл все так же пристально его изучает. — Зато моих девочек, моих славных калифорнийских девочек, — говорит Франко почти с тоской, — я переодевал, не задумываясь. Я всегда считал, что хотел пацанов. «Если родится девчонка, засунь ее взад», — говорил я. Но теперь я изменился. Мне нравятся девочки и не нравятся парни. — Рад за тебя... — ***** (на фиг) парней, — затыкает его Франко. — Уж вас-то я никогда не хотел. Ваабще! Наконец-то его сын моргает. Вынимает из пачки сигарету. Женщина за стойкой как будто собирается что-то сказать, но вместо этого отворачивается. Рот Франко растягивается в довольной улыбке. — Мне нравилось иметь сыновей чисто теоретически, но меня никогда не интересовали ни ты, ни Шон. Я никогда не любил вас так, как моих девочек. Моих красивых, богатых, избалованных девочек. Вы, пацаны, — он качает головой. — Никогда не видел в вас, пацанах, никакого смысла. Майкл вдруг разжимает губы, сомкнутые в презрительной ухмылке. Сигарета в его пальцах направлена на Франко: — Все сказал? — Не-а, — говорит Франко, вставая. — Где сейчас твоя маманя живет? Майкл в первый раз улыбается. Подкуривает сигарету. Смотрит на отца: — *** (кто) знает. Перевод В. Нугатова