На пути к вершине. Язык танца не менее выразителен, чем речь

Танец – это искусство, в котором музыка живёт в движении, приобретает осязательную форму, а движения становятся как бы слышимыми. Балетмейстер – мастер танца, именно он является создателем хореографического полотна. На сцене омского музыкального театра его, это полотно, творит главный балетмейстер Надежда Калинина. Хореографами рождаются или становятся? Могут ли певцы танцевать в балете? Нужно ли доверять своей интуиции? На эти и другие вопросы Надежда Станиславовна дала ответ в своём интервью корреспонденту «АиФ в Омске». По воле случая Светлана Казанцева, «АиФ в Омске»: Надежда, в Вашем портфолио более 60 постановок опер, оперетт, балетов, не считая хореографических миниатюр. В чём черпаете вдохновение? Надежда Калинина: Во всём: это может быть смена мест, городов, обстановки, настроения, всё может стать причиной появления идеи. Но главный вдохновитель всё-таки музыка. Бывает, я специально подбираю музыку, которая меня вдохновляет - это очень сложный процесс. Могу сказать, что для меня самая большая трудность – делать постановки балета под фонограмму. С оркестром, партитурой работать проще: можно договориться с дирижёром или даже поменять его. Но подбор фонограммы для большого спектакля с нуля – это просто титаническая задача. К примеру, сейчас в Нур-Султане буду ставить «Золушку», но не на музыку Прокофьева, как было в Омске. Как это сделать, если в голове уже сформирован некий идеал? – Омская «Золушка» поставлена на музыку Прокофьева, но в стиле стимпанк. А в Нур-Султане что будет? – Совершенно другая история – в лучших традициях Уолта Диснея и Голливуда. Это будет зрелищно. Хореограф прежде всего руководитель, даже если труппа состоит из трёх человек. – Хореографами рождаются или становятся? – Я как председатель государственной экзаменационной комиссии в Санкт-Петербургской консерватории им. Римского-Корсакова принимаю выпускной экзамен у курса балетмейстеров. Нынче выпускалось шесть человек. На экзамене я тоже задалась вопросом, который вы мне задали, и поняла, что хореографами всё-таки рождаются. – Какие качества характера важны для такой профессии? – Какие угодно, потому что хореографы бывают разными, работают в разной стилистике. Я наблюдаю за работой балетмейстеров – есть отличные спектакли с музыкой, которая мне нравится, а есть и с такой, которая совершенно не в моём вкусе. Всё это очень субъективно. Но я считаю: для того, чтобы стать хореографом, нужно быть человеком авантюрным, рисковым, в какой-то мере революционером, лидером. Хореограф прежде всего руководитель, даже если труппа состоит из трёх человек. Приходится управлять монтировочным, световым, сварным, пошивочным и другими цехами – нужно контролировать весь процесс создания спектакля. Это такая махина, и руководящая жилка просто необходима – иногда приходится принимать жёсткие решения. К слову, я в детстве была хулиганкой, получала двойки по поведению, но всегда хорошо училась. Собирала бригады мальчишек и девчонок, говорила, что на крыше школы живёт приведение, и мы бежали туда с линейками биться с ним. Придумывала вот такие авантюрные истории, верила в них и убеждала остальных. Но в детстве не было мечты стать хореографом. – А кем хотели быть? – Ветеринаром – постоянно спасала бездомных животных, одно время хотела заниматься туристическим бизнесом, о профессии хореографа речи не было. – Надежда, ваша биография подтверждает, что вы родились балетмейстером: в пять лет поступили в хореографическую студию, в 14 лет начали преподавать, а в 15 у вас появился собственный танцевальный коллектив. Как такое стало возможным? – Это всё череда случайностей. В 14 лет я была свидетельницей на свадьбе у друзей. Они - хореографы, которые создали детский танцевальный коллектив. По возрасту оба намного старше меня. И так получилось, что девушка из этой пары родила ребёнка, а её муж попал в автомобильную аварию и стал инвалидом. Нужно было довести группы до конца сезона – оставалось три месяца, и друзья меня попросили помочь. Я в свои 14 выглядела на все 18, но, тем не менее, приходилось скрывать свой возраст: работала по документам старшей сестры, об этом никто не знал. Но тайное всегда становится явным – секрет раскрылся, однако никто из родителей не возмутился. Я довела группы до закрытия сезона, а на следующий год друзья предложили мне набрать свою группу. – Какими были ваши первые постановки? – Будучи пятилетней воспитанницей детского сада, поставила там хоровод. Придумала историю про свадьбу, и мы этот сюжет сыграли. – После этого вас отдали в танцевальную студию? – Я, как многие дети, и танцевала, и пела, и в шашки играла. Но однажды настал момент, когда нужно было выбрать какое-то одно направление. – Если бы выбор не пал на хореографию, что могло бы быть? – Скорее всего, что-то, связанное с эстетикой, красотой... Возможно, я стала бы дизайнером, стилистом, флористом, или режиссёром, юристом – юриспруденция по сути тоже театр, тем более, что там на законных основаниях можно качать права (Улыбается). Политика много взяла от театра. – Кто знает, возможно, через какое-то время страна узнает сенатора Калинину или министра? – Вряд ли, я слишком прямолинейна для этого. – Вы говорили, что в вашей жизни много случайностей. Колледж культуры не исключение? – Это воля случая. Более того, поступление в консерваторию тоже стало случайностью – пошла поддержать подругу, в результате зачислили меня. Я не знаю, почему в моей жизни форс-мажоры играют большую роль. Я не переживаю, когда они появляются, потому что события всегда складываются в мою пользу. Главное, в сложившихся обстоятельствах сделать всё от себя зависящее, чтобы не мучила совесть из-за чего-то невыполненного. – Ваше появление в Омске тоже связано с форс-мажорными обстоятельствами? – Да, это была случайность (Смеётся). «Шинель» должен был ставить Владимир Романовский, главный балетмейстер Санкт-Петербургского «Мюзик-Холла», но у него не получалось по времени – шли репетиции «Шербургских зонтиков» в Питере, требующие его присутствия, и он предложил мне поставить балет. Я согласилась, а потом поняла, что вылетать через 10 дней, а никаких данных по спектаклю нет: ни музыки, ни заготовок, ни художника. Но тут судьба сводит меня с художником-постановщиком Сергеем Новиковым – работа над «Шинелью» нас крепко связала, образовался прочный тандем, так что с 2007 года творим вместе. Молодость не порок – Надежда, сразу по окончании консерватории вас пригласили балетмейстером в Санкт-Петербургский театр «Мюзик-Холл». Молодой специалист против корифеев: как вас приняли коллеги? Были ли зависть и ревность? – Я во время учёбы в консерватории уже ставила спектакли. Как таковых зависти или ревности со стороны коллег не ощущала, а курьёзные случаи были. В Омском музыкальном театре ставила свой первый балет «Шинель», бегала по цехам – для постановки нужно было много сварных конструкций, требовала внести какие-то изменения, и меня там спросили: «Когда балетмейстер-то приедет?» Думали, что я ассистент, но никак не главный постановщик спектакля. В Самаре на фестивале, где мы представляли «Шинель», возникла смешная ситуация: я должна была прийти на спектакль, в лицо меня не знали, было лишь известно, что придёт главный балетмейстер омского театра Надежда Калинина, и надо её пропустить в зал. В зале свободных мест нет, я пытаюсь пройти, а меня не пускают: мол, девочка, иди отсюда. Когда я представилась, контролёры впали в ступор: как молоденькая девушка может быть главным балетмейстером?! Они почему-то считали, что я должна быть дамой в возрасте. Сработал стереотип. На самом деле сейчас много молодых талантливых творцов - время мастодонтов уходит. – С омским музыкальным театром вас связывают долгие тёплые отношения. Чем для вас стал этот театр? – Это мой родной дом. Здесь родился первый мой «ребёнок» - балет «Шинель». – У вас есть постановки не только в России, но и за рубежом. С кем комфортнее работать: с русскими артистами или иностранными? – Не могу сказать, что наши артисты и зарубежные имеют какие-то отличия, хотя бывают отдельные личности, которые запоминаются надолго. К примеру, встретилась одна американка – борец за права артистов, которая высчитывала каждую секунду переработки и по любому случаю жаловалась во все инстанции. Хочу сказать, что и в России есть такие профсоюзные товарищи. В Мариинском театре столкнулась с тем, что идёт репетиция спектакля, артист поёт арию; репетиция заканчивается по времени, а солисту ещё петь полторы минуты – музыканты оркестра встали и ушли. – Как происходит общение с зарубежными артистами балета на репетициях? – Легко. В классическом танце французская терминология. В одной из постановок во Франции были заняты итальянки, которые не говорили по-русски, мы общались на английском, но они понимали меня с полувзгляда. Без классики никуда – Вас называют «хореографом яркой индивидуальности, не зацикленной на канонах академической школы». Классику долой? – Ни в коем случае. Без классики никуда. Если бы омская балетная труппа была более многочисленной, в городе было бы собственное хореографическое училище, то, я уверена, в репертуаре музыкального театра доминировали бы классические балетные спектакли. Для меня идеальный театр с соотношением 50 на 50 авторских и классических постановок. Я всегда делаю спектакли таким образом: придумываю сюжетную линию, исходя из возможностей труппы, партии ставятся под каждого артиста, чтобы они смотрелись со сцены максимально выгодно. – Вашей фишкой является умение с небольшим количеством актёров создать видимость полной сцены. Какие ещё есть особенности вашего стиля? – Я всегда действую по ситуации. К примеру, в следующем спектакле мне нужно будет разместить на сцене 16 пар кордебалета, чтобы они не мешали друг другу. Как это сделать? Я себе внушаю: «Надя, держи себя в руках, это не Омск. Надо, чтобы было компактно, быстро и доступно». Иногда нужно сделать проект за две недели, и я себе говорю: «Стоп, Надя. Без изысков, грамотно, чётко, доступно, быстро, компактно и профессионально». У меня ещё нет собственного клише. – В ваших спектаклях иногда задействованы актёры – не танцовщики. В частности, в «Золушке» продавца механических кавалеров сыграл солист-вокалист Константин Черных. Это вынужденная мера? – Нет, это обычная практика больших театров – так называемый миманс. – Есть спектакль-мечта? – Мечтаю поставить «Щелкунчика», причём в двух вариантах – классический и авторский. Хотелось бы с Сергеем Новиковым сделать «Дон Кихота», «Бесприданницу», «Даму с камелиями». – В любой профессии есть взлёты и падения. Кто помогает справляться с неудачами? – Да, бывают проекты менее удачные, чем другие. Помогает то, что не зацикливаюсь на них, иду дальше. Нет более строго критика, чем я сама – вижу свои промахи и стараюсь их исправить. – Случалось корректировать хореографию спектакля? – Да, мелкие детали были изменены в балетах «Идиот», «Эсмеральда», «Золушка». Это живой процесс, но главное в нём вовремя остановиться, потому что исправлять можно вечно. – Есть у вас любимые постановки? – Есть спектакли, которые для меня очень дороги. Это балеты «Идиот», «Шинель» как первая моя большая хореографически насыщенная работа, «Эсмеральда», «Сказки Гофмана». – Надежда, раньше вы танцевали. А сейчас? – Давно не танцую. В своё время была солисткой труппы, но это была современная хореография и камерная сцена. Если говорить о большой сцене, то мне интереснее быть постановщиком, чем артистом. – Какому жанру отдаёте предпочтение? – Из нескольких приглашений от разных театров я предпочту балет, даже если статус театра будет ниже и гонорар меньше. Не считаю, что я стала мэтром хореографии – я только на пути к вершине.