Борьба с внутренним адом: второй сезон «Большой маленькой лжи» как зеркало, в которое стоит заглянуть
Закончился второй сезон сериала «Большая маленькая ложь». И сезон закончился, и ложь закончилась. История, в которой мы давно знаем и кто убийца, и кто жертва. Узнали еще до начала второго сезона, и тогда история казалась абсолютно законченной. Зачем еще семь серий? Все ведь уже произошло, и произошедшее было препарировано до мельчайших деталей: кто убил, кого, и главное — почему. Так сперва и кажется. Первый сезон — сложный интересный, увлекательный, страшный, непредсказуемый. Каждую минуту каждой серии что-то случается, петля затягивается все туже, да не просто так, а со спиралями, узлами, разрывами и внезапными поворотами. Насилие, насилие, насилие, измены, жажда мести и поиски обидчика, скандалы, драки, секс. Пять героинь живут каждая в своем аду, и эти «ады» выглядят совершенно по-разному, как и сами их обитательницы. И со зрителем происходит именно то, ради чего — в том числе — мы и смотрим сериалы. Ты не можешь оторваться не только и не столько потому, что ищешь ответа на вопрос: «Кто здесь убийца?», сколько потому, что хочешь получить ответ на вопрос: «Кто здесь я?». В самом буквальном смысле. Я, например, однозначно Мадлен, героиня Риз Уизерспун. А моя ближайшая подруга — точно Джейн, у нее даже внебрачный ребенок есть, зачатый при похожих обстоятельствах (увы). Одну Селесту я знаю и очень люблю, а вот Ренат у меня в окружении, слава богу, кажется нет. «Это мир Раскольникова без Порфирия Петровича, никто никого не ловит и не прижимает к стене, даже толком не допрашивает. Это не ад, это чистилище» Первый сезон «Большой маленькой лжи» это не просто поучительная история о том, как насилие приводит к полному разрушению каждого и каждой, кто оказался его участником: жертвой, виновником, свидетелем. И не просто увлекательная детективная история. Это сложный мир, в котором живут сложные люди, каждому из которых сочувствуешь (кроме, конечно, убитого, он же главный агрессор. Впрочем, не удивлюсь, если есть зрители, сочувствующие даже ему). Во втором сезоне, кажется, не происходит вообще ничего. Все уже случилось, и теперь героини страдают и рефлексируют. Рефлексируют и страдают. Причем страдают они примерно одинаково: смотрят на море, не занимаются сексом (ну или делают это так, что в суде под присягой потом не могут вспомнить подробностей), ловят флешбеки и плохо спят. Даже детективы, призванные расследовать убийство, существуют чисто номинально, у них экранного времени на весь сезон, кажется, меньше, чем у официантов в кафе и учителя, обсуждающего с восьмилетками экологическую катастрофу. Это мир Раскольникова без Порфирия Петровича, никто никого не ловит и не прижимает к стене, даже толком не допрашивает. Это не ад, это чистилище. Здесь ничего не случается — все уже случилось. Теперь надо еще раз проговорить то, что было так сложно показано в первом сезоне. Насилие — это плохо, после убийства нельзя жить спокойно, бить женщин и детей нельзя, мойте руки перед едой… Кажется, все так и есть. Но нет, это не так. Потому что главное, главнее может быть всех внешних событий первого сезона, что здесь случается — это Мари-Луиз. С ними со всеми случается Мэри-Луиз. И с нами со всеми случается Мэри-Луиз. Мать убитого, бывшая свекровь Селесты, героини Николь Кидман, приезжает в город, чтоб разобраться в настоящих причинах гибели сына. Она не верит никому и ничему, и это ее неверие и есть то, ради чего стоит (непременно стоит) смотреть второй сезон. И дело не в том, что эту роль отдали великой Мерил Стрип, и потому она стала важнейшим, что есть во всех семи сериях второго сезона. Наоборот, здесь поставлена настолько сложная и важная задача, что актриса помельче, даже очень хорошая (а в сериале плохих нет), с ней бы просто не справилась. Потому что недостаточно просто сказать, что насилие плохо и разрушительно. Недостаточно попросить помощи и получить ее. Недостаточно раскаяться в содеянном и осознать, что вся прежняя жизнь кончилась и никогда не вернется, и не надо ее возвращать, как бы ты ни скучала по всему хорошему, что в ней было. Ничего недостаточно, потому что есть Мэри-Луиз. Она не монстр. Она не хор комментаторов из социальных сетей, который под каждым сообщением об очередном убийстве или изнасиловании начинает свою арию о короткой юбке и вероятных провокациях жертвы. Она не злобная свекруха, которая ненавидит невестку просто за факт ее существования. Она — наш мир, в котором любовь, насилие, надежда, вера, неверие, ненависть, отчаянное желание оправдать и оправдаться так переплетены, что по-живому не разделишь. Можно спрятаться от пристального взгляда детективов, особенно если и взгляда никакого особенно и нет. Но нельзя спрятаться от Мэри-Луиз, потому что она и есть та большая, большая, огромная ложь, которая живет в каждом и в каждой из нас. Это Мэри-Луиз заставляет забывать плохое и бесконечно возвращаться к хорошему, пересматривать трогательные видео в планшете, где нет боли, а есть только любовь. Это Мэри-Луиз снова и снова спрашивает жертву изнасилования: а может, это все-таки была провокация? А может, ты что-то не так сделала? А может, ты что-то не так поняла? А может, ты вообще этого хотела? Ведь вот же такой хороший Зигги, такой славный мальчик, не мог такой чудесный парень получится в результате чистого акта зла? Она и есть то чистилище, в котором изо дня в день живут героини второго сезона. Она и внутри них, и снаружи, потому что она не карающий огненный меч божий, не Шерлок Холмс, а такой же Раскольников с таким же адом внутри. Она сама жертва. Она сама агрессор. Ее попытка отнять у матери детей — это не месть, не садизм, а отчаянная попытка удержать и скрепить то, что рассыпается на глазах. «Первый сезон был борьбой человека с внешним адом. Второй — с внутренним» Мне кажется абсолютно не важным то, что здесь никого не ловят детективы, ничего в общем не решает судья, никто не пытается по-настоящему вырулить из обрушившегося банкротства, начать серьезные отношения после единственного в жизни сексуального опыта (чудовищного), простить измену. Точнее, это как раз и важно. Важно семь серий смотреть на то, как не совершаются поступки, не развиваются характеры, не принимаются решения. Важно просто молча находиться рядом — по другу сторону экрана, но рядом — с тем, внутри кого идет эта жуткая, молчаливая, мутная, тягостная, разъедающая до костей борьба. Первый сезон был борьбой человека с внешним адом. Второй — с внутренним. Важно не только сказать себе: о, я похожа на Селесту, потому что не могу уйти из насильственных отношений, или я похожа на Мадлен, потому что ору и скандалю от страха и неуверенности в себе, или я похожа на Джейн, потому что мне трудно подпустить к себе и поверить новому человеку. Важно сказать: я Мэри-Луиз. Во мне тоже есть этот животный страх, заставляющий меня, когда становится совсем невыносимо, обвинять жертву. Я также могу однажды оказаться тем, кто кричит про короткую юбку и требует защитить детей от сумасшедшей матери. Потому что мне будет больно, мне будет страшно, мне будет невыносимо. Вот с ней — с собой — и придется договариваться. Ей — себе — и придется смотреть в глаза.
