Как Украину похитила Европа, петух спился, а Петлюра так и не вернулся на родину
Александр Петлюра родился в деревне Меловая Луганской области, там, где находится легендарное Дивногорье и близка граница с Россией. Он учился в Московской государственной художественно-промышленной академии им. Сергея Строганова и давно уже известен всей стране как лидер московского андеграунда. Впрочем, на Западе он известен даже больше. То, что у нас считается андеграундом, на Западе — весьма востребованное современное искусство. Петлюра — знаменитый куратор и режиссер множества перфомансов, выставок, художественных акций, уличных праздников. Перед его умением превращать жизнь в праздник склоняется уже как минимум три поколения современных художников. Саша Ляшенко по прозвищу Петлюра живет в скромной полуподвальной квартирке на Петровке и воюет с настоятелем Петровского монастыря за право петь, танцевать и радоваться жизни. Петлюра — это человек-праздник. Разговаривать с ним одно удовольствие. Однако журналисту и Роскомнадзору с Петлюрой трудно. Он умеет так ласково и смешно ругаться, что освобождение его речи от нецензурной лексики ведет к неизбежной потере ее художественности и той напевности, которая так свойственная украинским песням. Надеемся, что читатель сможет сам додумать то, что из текста пришлось вычеркнуть. Пойдемте ко мне, я вас приложу Здесь была раньше ванна, кухня, туалет, социальная такая ячейка. Я все разломал и сделал дом. Детей здесь вырастил. В фундаментальном смысле мне удалось сделать мини-коммуну. Здесь у меня жило офигеть сколько народу. Все, кому надо было, я же не жадный человек. У меня такое восприятие мира, потому что мама моя имела шестерых детей. Мы жили вместе с бабушкой и папой с мамой. Спали все на полу, своими же пальто укрывались. Я, как цыган, вырос в большой коммуне. У мамы всегда гости были. Она не могла на вокзале мимо пройти, как увидит кого-то на полу там, она сразу — женщина, что же вы здеся с ребенком, пойдемте ко мне, я вас приложу. И вот мы лежали — куча детей и еще сбоку кто-то и это было так офигенно! Это оттуда у меня такое отношение к быту. Я один не могу. Я проснулся как-то раз второго января один на даче. И мне так страшно стало! Блин, я в гробу, крышку открываю, а вокруг тишина. Что за фигня? У меня же всегда галдеж стоит. Всегда толпа народу вокруг. Я не понимаю, что такое быть один. Выдержать стиль андеграунда Петлюрой меня стали называть, когда в 80-е годы начались, как сейчас говорят, слемы-спемы, а тогда просто парни в подворотне собирались почитать стихи. Приходил Круглый, Гарик, Асса, Квадратный, Фриц, Жаба, Шлягер. А я приходил без погоняла. Я тогда ходил в старом пальто, в папахе. Все на рынке покупал за три копейки — офигенно красиво было! Старые ботинки носил и калоши сверху надевал. Когда ходил мимо святых мест, бабушки кланялись и говорили — батюшка молодой пошел. Я был весь такой винтажный, трость иногда брал. Меня тогда все спрашивали, почему я одеваюсь как анархист? Не знаю, говорю, потому что дед у меня дружил с Махно, наверно. И мне говорили, ну ты Махно. Нет, Петлюра! А потом прикрепилось: О! Петлюра пришел! Я и не заметил, даже не почувствовал. А потом это погоняло стало плохо отражаться на моей жизни и деятельности. Мне стали говорить — вот это и есть тот самый Петлюра? Все думают, что я большой, а я маленький. Мне морду пытались бить, а я первый в драку лез и тогда мне говорили: блин, да ты реальный Петлюра! То есть меня проверяли на вшивость, насколько я выдерживаю стиль андеграунда. Закрышованный Меня же из Строгановки три раза выгоняли. Я вообще такой — как бы случайно закончивший. В советское же время оттуда было невозможно уйти, как из комсомола. Когда я во Владимирском художественном училище учился, я попросился выйти из комсомола. Вы что, офигели совсем?— мне сказали. От нас либо вперед ногами выходят, либо вы раскаетесь. Так вот. Когда меня из Строгановки выгнали, в моей жизни случилась гениальная история. Строгановка тогда относилась к Министерству горной промышленности. Это было великое министерство! Я приезжаю туда, а там красивый, здоровый дядька чуть постарше меня сидит. Я захожу, вот, говорю, я из Строгановки, выгнали меня. А че там случилось-то, он спрашивает. Я начинаю рассказывать, вдруг он говорит, а шо ты шокаешь? Ты хохол? Я говорю, я с Луганской области. А он такой — а я с Донецка! Меня отправили к этим москалям, а я больше люблю быть там, дома, в сраном этом Донецке, я его так люблю. Тут в Москве все не то. А как у тебя настроение? Я говорю, вообще по жизни классное, но тут вот выгнали, расстроился я. Да не, он говорит, это все фигня, самогончика выпьем? Лена (или Оля, я уж не помню)! Меня нет, рабочий день закончился. Я тут с землячком посижу, а потом скажу, когда машину вызвать. Оля выносит самогон с сальцом. Я говорю, это все шутка, провокация! Послушайте, говорит, молодой человек, поскольку вы мне симпатичны, давайте без этого вот. И мы с ним закинули бутылку самогона. Я говорю, что мне делать-то? А он такой — как что? Иди, учись, хочешь, завтра, хочешь, послезавтра. Бумага уже пошла, я распорядился. Я прихожу на следующий день, начинаю учиться, а меня никто ни о чем не спрашивает. И так меня выгоняли три раза. Я потом просто приходил на следующий день и дальше продолжал учиться. И никто ничего не имел против. Все в Строгановке думали, что я закрышованный, блатной какой-то. А я просто приходил учиться. Как будто ничего и не было. И уже на дипломе я стал фигню какую-то нести: будущее не за этими проектами рисовальными, надо создавать сценарии, писать тексты, делать широкомасштабные проекты. В экзаменационной комиссии шепотом говорят — опять его понесло, блин, поставим ему двойку. А кто-то там отвечает — да нет уж, давайте его отпустим от греха подальше! Я же там всех достал. Ко мне ходили в общежитие какие-то панки, я устраивал там концерты группы «Звуки Му». Там охранники были как собачки дрессированные, такие бультерьерчики. А ко мне приходят люди в ирокезах. В советское время это было круто! И все в конце концов на экзамене сказали — давайте его выпустим нафиг, чтобы его тут больше не было. Видеть просто его не можем. А я в это время уже оформлял концерты рок-лаборатории в Москве. Это Кустурица! Я родился в поселке Меловом в Луганской области. И вся моя родня осталась там. Я сейчас разговариваю с сестрами, а у них пенсия 2400 рублей. Я им говорю, карточки оформляйте, я вам буду деньги переводить. И они мне говорят — братик, ты шо, не надо, ты себе, у нас усе е. И это такой энтузиазм, я просто офигеваю! Старшей будет 80 лет. И она тоже: у мене усе е. Вот абрикос растет, помидоры, огурцы. У мене усе е. Когда Порошенко оттопырился на предыдущих выборах, они очень испугались, что у них тоже начнется война. Они мне тогда сказали — у нас у подвале усе устроено. Из стиральной машины сделана печка, дрова, жратва, все заготовлено. Если что, они сразу в подвал. Они готовы. Это же кино, Кустурица, андеграунд! Один в один. У них войны нет, но им все равно кажется, что их накроет. Радио там постоянно фигню всякую несет — всем приготовиться, объявляется военное положение! Конечно же, это их достает. Старшая сестра родилась в 1939 году. Она знает, что такое война. А вторая родилась в 1943 и, конечно, они все в подсознании носят войну и вся эта мутотень по радио их тревожит. Сейчас опять как начнут бомбить — вау, виу! Они просто знают, как это бывает. Другие поколения думают, что все фигня, шутка, блин. А эти-то знают. Выставочный проект «Археология Петлюры» в Музее Москвы Не дывысь, у кого бильше Я родился в очень красивой мазанке сраной. Нам этот дом колхоз дал. Я помню, в детстве маму спросил: почему у соседа двое детей, а дом больше? У нас шестеро детей, бабушка и мама с папой, а дом такой маленький. Она мне так ответила тогда, что это стало моим лозунгом на всю жизнь, правилом жизни: сынок, говорит, ты не дывысь, у кого бильше. Вот у нас есть и все. Лишь бы было. А то, что у кого-то больше, да и фиг с ним. Потому у меня злости к богатым никогда не было. Я всегда говорю только, что их надо на вилы насадить и на забор тушки подвесить. А так к богатым зла никогда не держал. Большой, на собаку похож Мама родилась в 1917 году и была в селе первая комсомолка, которая сама где-то в городе научилась читать и писать, работая на адской работе. Она была потом проводницей образования в нашей деревне. У нее такая правильная энергия первопроходца всегда была. Так вот меня в три года переехала машина. Меня по кусочкам собрали, но я такой разорванный был, что все медленно заживало. И вот мама взяла шматок сала, самогон и поехала в Москву. И стала там всем доказывать, что у нее сын гниет дома и ему срочно нужна путевка на лечение. Один раз съездила, второй — безрезультатно. А третий раз она уже едет такая: ну усе, сейчас приеду и не уеду пока путевку не дадут. И попадает она в Краснопресненский район Москвы к первому секретарю какой-то там краснопресненской фигни. Видит, сидит мужик с большими такими бровями, важный такой, вальяжный. Это был год 1958-59. И мама такая говорит: дядя, блин, я отсюда не уеду, пока вы мне путевку для сына не дадите. Вот, блин, последний кусок от свиньи, вот самогон, вот яйца — все, что могу дать, вот даю, а больше у меня ничего нет. Он такой — а мне-то зачем? Мама говорит, ну как же? Я приезжала уже два раза. Всем давала и нифига не сделали. Он говорит: женщина, вы это уберите, это как-то не по-советски, лучше расскажите, что у вас случилось? Ну, она рассказала: ребенок больной, живем в хатке маленькой, крыша течет. Он выслушал, говорит, поверьте моему слову коммунистическому, езжайте домой, все у вас будет. Она говорит, ну ладно, поверю, а не сделаешь, я вернусь и брови тебе повыщипываю. Она была такая: как зафигачит, так зафигачит. А это оказался Леонид Ильич Брежнев. Я с тех пор его очень зауважал. И вот мама приезжает домой на следующий день, а у нас с хатки солому сняли и железо кладут уже. За один день! Через три дня приходят и говорят: Елена Ильинишна, вот вам путевочки для ваших сыновей в Евпаторию. Она мне потом рассказывала, что стоит она тогда и думает, вот ведь дядька какой с бровями, похож на собаку большую, и оказался таким хорошим — не соврал. Короче, мы поехали в Евпаторию, и я помню, как меня в грязь закатывали, как меня злило, что мне весь правый бок, ногу, руку, где машина переехала, закатывают в грязь, а левую не закатываю. Вот, думал, сволочи, грязи для меня пожалели! А еще через два месяца нас перевезли на улицу Дружбы Народов и у нас там был большой дом. Выставочный проект «Археология Петлюры» в Музее Москвы Похищение Украины Европой За год до 2014 года моя хорошая знакомая Катя Бочавар устраивала Гоголь-фест в Киеве. Она говорит, ты не хочешь поучаствовать? Да ты что, говорю, это же счастье! Никто же меня не зовет на ридну земельку. Я все только в Европе. И я туда поехал. Катя нашла удивительную локацию: сгоревший корпус завода. Супер, гениально! Я говорю, мне нужен, унитаз, петух и кровать. Зачем? А я не знаю, у меня интуиция. Катя мне достала кровать, как у царя Додона: огромную, с балдахином. А я привез с собой звезду нынешнего кино Сашу Ребенок. И я стал на стене рисовать картину «Похищение Украины Европой». Саша позировала и петух позировал. То есть Украину увозит на спине петух. Украина это Саша, а петух — это Европа. Я эту картину рисую на стене веником и тряпкой. Просто размываю уголь и рисую картину. И вот я рисую петуха день, два и чувствую, что он меня достал: в 4 утра начинает кукарекать как резаный. Как ты меня достал, думаю! И я ему начал давать воду и в воду добавлять абсент. Через неделю он у меня становится пьяницей и начинает кукарекать когда угодно. Прокукарекает и сразу падает. И все ходят и говорят: как это Петлюра сделал из колхозного петуха такого стильного мужчину-алкоголика? И я нарисовал, как Украина, то есть Саша Ребенок в веночке с ленточками, едет на петухе, а петух это как бы Европа. Это был вообще единственный случай, где я повел себя как рисовальщик строгановский. И все стали говорить: ты что, Петлюра, рисовать умеешь? А я говорю, вы что, ребята, я Строгановку закончил. Мой любимый учитель всех времен — Микеланджело. Люди радоваться должны, а не бомбами кидаться Короче, в Киеве все было очень круто. Я там познакомился с руководителем театра «Браха». Он с огромным вкусом делал парад, который закрывал Гоголь-фест. И я очень позавидовал: как он это все сделал! Я приехал в Москву и думаю: блин, уеду в Киев, я хочу с ним все это делать. Я неделю выл и стонал. Думал, все, нафиг, я же хохол, что я делаю в Москве? Я тут уже все сделал, и сквоты, и перфомансы. Надо валить в Киев и поднимать украинскую культуру. И тут начинается эта фигня: майдан-фиган. Что за черт? Что это такое вообще? Я до сих пор этого не пойму. Что происходит? И если это правда, что Зеленского честно выбрали, я опять наверно буду плакать и выть, чтобы уехать отсюда на Украину. Ужасно у меня болело сердце тогда. Я не понимаю до сих пор ничего. Что там происходит? У меня это болит все. Фигня какая-то. Невозможно же понять, как такое может быть: люди сидят дома в Донецке, тут прилетает бомба, они ее берут в руки, а она фигак — и людей нету. Я не могу представить это! Как может человечество так поступать? Сидят какие-то дураки в лесах, бухнули самогона и говорят, а давай зафигачим? И как зафигачат. Я не понимаю этого. Вот идет бабушка с внуком в детский сад и вдруг фигак и полетели части тела. Я не могу представить, что это вообще возможно. Что это кто-то разрешает. Если я туда все-таки вернусь, я там буду устраивать праздники. Что я еще могу? Украина же моя родная страна. Там люди радоваться должны, а не бомбами кидаться.
