7 колонн Ирины Моргулес. Вспоминаем самого свободного журналиста Челябинска
Она стала первым колумнистом в Челябинске – вела на 74.ru еженедельную колонку «Мимоходом», так и не овладев компьютером, впрочем. Работоспособность её была фантастической. В последние годы ей было трудно ходить, и в редакцию «Южноуральской панорамы» Ирину Израилевну привозили на машине. Но она работала, потому что не понимала, как не работать. Садилась за заваленный бумагами стол, закуривала, смотрела пристально из-под очков. Ее голос – ироничный, с хрипотцой – всегда слышен и сквозь строчки. Она формулировала, как припечатывала: умно, тонко, в самую суть. Картина мира становилась промытой. 13 августа было три года, как её не стало. О легендарной челябинской журналистке Ирине Моргулес вспоминает её коллега и подруга Лидия Старикова. «Могло бути гирше» – «Мне посчастливилось: я провела детство с бабушкой, – часто приговаривала Ирина. – Я провела его в очередях». Маленькая Ира вместе с бабушкой и мамой эвакуировались в Челябинск из Харькова, семья поселилась в коммуналке на улице Кирова. Бабушка Роза Абрамовна Гринфельд была изумительной кулинаркой и невероятным оптимистом. Если в доме имелись мука и сахар, то на пожарный случай у бабушки был торт «Наполеон». Однажды по карточкам выдавали кукурузу, но на Урале знать не знали, что это и с чем едят. Харьковская бабушка знала. Она скомандовала всему своему околотку: это надо брать! И всех научила её готовить. Бабушке поставили диагноз «рак» и сказали, что жить осталось считанные дни. Спустя какое-то время бабушка вернулась домой. Она шла тихонько к дому, и как только её увидела очередь (эти вечные послевоенные очереди), народ ахнул: Абрамовна вернулась с того света! И ей без очереди продали яиц. Бабушка прожила ещё десять лет. Ира говорила так: что бы ни говорили про опухоли, которые в старости медленно растут, про какой-то экспериментальный препарат, который испытывали на бабушке, она прожила только благодаря своему оптимизму. Если бабушка считала, что человек поступает неправильно, не по совести, ему отказывали от дома. Отказать от дома – это в коммуналке, понимаете? Вот в такой атмосфере росла Ирина Моргулес. Бабушка учила так: нельзя напрягать людей. Нельзя выделяться. Подличать. Нельзя, чтобы твоё настроение портило настроение другим. Брать последний кусок со стола. Ира всегда боялась кого-то напрягать, старалась не принимать подарки, чтобы не быть обязанной. Если она человека не принимала, то ничего от него не брала. Никогда в жизни она не отступила от своих – бабушкиных – принципов. У Розы Абрамовны была поговорка: «Могло бути гирше». Горше могло быть, хуже. Ира это отлично помнила. Всегда. С ожерельем из сигарет – Первое впечатление... Если бы мне тогда сказали, что я буду дружить с Моргулес всю жизнь, никогда бы не поверила. Мы учились на журфаке Уральского госуниверситета. Ира училась на два курса младше, но была очень заметная, громогласная. Хорошо одевалась, она была из стиляг. Говорила, как думала. Однажды, во времена жуткого дефицита табака, пришла в университет с ожерельем из неразрезанных сигарет. Так с ней рассчитались на табачной фабрике, которую она по ночам сторожила. Ира отрывала куски сигарет и всем дарила. Она ушла с четвёртого курса, так и не окончив УрГУ. Да, у неё не было высшего образования. В конце жизни неожиданно в какой-то редакции потребовали диплом – это было очень смешно, у Иры его отродясь не водилось. Ну, как-то не сложилось. Она работала в «Комсомольце», ушла на заочку... И потом, кому объяснять, что диплом в нашем деле ни о чём не говорит? Легко расставалась с деньгами. Я ей говорила: «Ирка, ну что ты вот это, можно же было как-то сэкономить». Она отвечала: «Плевать! Я хотела». Девочка из приличной семьи не должна пользоваться косметикой, не должна носить драгоценности – учила её бабушка. Потому что хорошие нам не по карману, а плохие – это дурной вкус. Ира любила крупные украшения, хорошо разбиралась в камнях. Однажды летом в Сочи мы зашли в ювелирный магазин, увидели изумительный малахитовый браслет. «У меня сейчас нет денег, – сказала Ира. – Но я приеду. И я его куплю». Продавец посмотрела на нас не очень любезно. Она приехала зимой, случилась какая-то командировка, зашла в магазин. Продавщица её узнала и обалдела: «Вы приехали за браслетом?» Всё просто. Ира носила только хорошие вещи. Как бабушка и хотела. Не боялась быть собой. Не боялась, что осудят. Да, бабушка велела не выделяться плохим! А хорошим – пожалуйста. Хоккейный матч в Любляне. Моргулес каким-то чудом в это время оказалась там. Наши играют с американцами. Вячеслав Старшинов с клюшкой несётся к воротам. Наших болельщиков мало – ну откуда, это Югославия, заграница! Тишина на трибунах абсолютная. И Моргулес одна на весь стадион завопила: «Шай-бу! Шай-бу!» И Старшинов забивает гол! Его клюшка разламывается, он её бросает в публику. И публика говорит: надо передать той девушке. И Ире передают эту клюшку. Она говорит: ну куда я с клюшкой? Митьки (сын Ирины Израилевны, Дмитрий Моргулес, ныне известный челябинский журналист. – Ред.) ещё не было, а так бы, наверное, привезла ему. Не гадала, но слушала Она шутя говорила: «Я всю жизнь мечтала проехаться в «Мерседесе» в норковом манто!» Однажды герой её материала Василий Кичеджи (бизнесмен, в 1990-е годы гендиректор ЧТЗ. – Ред.) предложил подвезти её в редакцию после интервью. А накануне она за три миллиона тех рублей купила у знакомой норковую шубу. Все деньги спустила и была счастлива. И вот она в норковом манто, и Кичеджи сажает её в белый «Мерседес» – какая картинка! Мечта сбылась. Едет она в этом шикарном авто, и в нём страшно воняет кошками. Думает наша Ира: да что ж такое, такая роскошная машина... и кошки. Приезжает домой, снимает шубу и начинает дико хохотать. Дома четыре кошки, это её кот пометил шубу! Господи, как мы хохотали. Так сбылась мечта. Моргулес считали сильной и нахальной. Но... Это совсем не так. Она никогда не жаловалась. Я видела, когда умирала её мама. Мы сели в машину, всё объехали, все эти хлопоты печальные прошли... Я видела, как она страдает и никому ничего не показывает. Сколько на ней, бедной, всего держалось. Но. Бабушка учила никогда никого не напрягать, не рассказывать о своих бедах. И меня бабушка так учила. И я всех так учу. Всегда переживала. Прежде чем сесть за материал, бесконечно думала и страдала. Она должна была написать его в голове. А потом садилась и писала – это факт. От руки всю жизнь. Многие в 1990-е спрашивали, почему она не уехала. «Как я поеду, куда я поезду? – отвечала она. – Там нет моего языка. Язык – моя профессия». «Журналиста формируют собеседники, – говорила Моргулес. – Но и ты должен говорить не как журналист. Говори по-человечески. Люди почувствуют. Такое общение – колоссальное удовольствие». Она видела людей быстро и угадывала суть, у неё была невероятная интуиция. Однажды в молодости ехала в поезде голодная и гадала за еду. Она не умела гадать, но умела внимательно слушать. Никогда никакого разговора не было о том, чтобы отдохнуть или перестать работать. Моргулес – несостоявшийся писатель, прекрасный журналист. Она называла нашу профессию «пир роскоши». Свою работу считала счастьем. «Что такое журналистика? Это не просто описание события. У журналиста должна быть точка, с которой ты это событие увидишь и повернёшь», – её принцип. Когда Ирина была уже тяжело больным человеком, отправилась оформлять инвалидность. Этот посыльный лист – страшная, унизительная процедура. Знающие люди советовали ей делать умирающее лицо. Но она пришла в прекрасной розовой крепдешиновой блузке. И ей дают третью группу! Какая третья, если человек почти не ходит? Врачи ахнули, перезвонили в комиссию: «Как?! Вы видели список её болезней?» «Но она пришла такая независимая и жизнерадостная!» – объяснили там. И Ира не стала переоформлять на вторую. Когда Германия начала рассчитываться с детьми войны (а там была приличная компенсация), я спросила: «Почему ты не подала документы? Вы же бежали от фашистов из Харькова». – «Чтобы я взяла от них?!» – был мне ответ. Вот принципы. Ничего не взяла. «Мне не надо, чтобы меня любила власть, – говорила она. Я предпочитаю деловые непредвзятые отношения». Можно ли просить у власти? Нет. Никогда и ничего. Нет, не приходили и не давали. Зарабатывали сами. Моргулес создавала впечатление жёсткой, дерзкой. Дело в том, что она привыкла всю жизнь рассчитывать только на себя. Да, темпераментна, несдержанна, категорична. Если считала, что человек заслуживает оплеухи, могла и отвесить. Но вот заходит к нам в редакцию старый сопливый еврей... Видно, что гоняют его из всех кабинетов в Доме печати, всем надоел, озлобленный, у него какая-то жалоба. Одет кое-как, а холодно. Ира посмотрела на него: «Чаю хотите?» Он так растерялся. Даже ругаться перестал. Иногда надо просто чаю предложить. Человек ушёл успокоенный. Это была Ира Моргулес. Говорила так: «Я счастлива. Кусок хлеба с колбасой схватишь на ходу, запьёшь кофе – и бежать на встречу. Потом в редакции допоздна ждать досыл, вычитывать гранки – какое счастье! Жаль, что осталось немного пиршества жизни. Я не насытилась». «Я не насытилась», – это её фраза дословно. Был случай – А в Москве, когда встречали космонавтов! Ира – студентка второго курса факультета журналистики. Она твёрдо решила, что ей надо сфотографировать космонавтов. Но как? Кто её пустит в колонну? Увидела колонну «известинцев», показала им студенческий билет. Они: вставай. Встала. И поняла, что никого не увидит, потому что идёт в седьмой колонне от трибуны. Между колоннами – дружинники. Ну как же наша Ира может быть в седьмой колонне? Она плавно переходит к дружинникам. Там женщины, и она на время становится дружинником. Так минует пять колонн! И когда оказывается во второй – фотографирует всех космонавтов. Вот это Ирка Моргулес.
