Камлают? Это радостно! Алексей Слепухин о том, что губит манси и шаманизме

Об этом мы беседуем с действительным членом Российского географического общества, исследователем народа манси Алексеем Слепухиным. Проходной двор Рада Боженко, «АиФ-Урал»: Алексей Викторович, почему именно манси 16 лет назад привлекли вас как исследователя? Алексей Слепухин: Сам задумывался над этим. Вот есть у меня коллега, нанайский шаман, – вполне городской человек, однако он пытается сохранять национальную культуру, принимая активное участие в жизни своего сообщества. Но я-то никакого отношения к этим этносам не имею. Мне всё это стало интересно, потому что ты идёшь на хребет, а там всё связано с манси. И есть вещи, которые необходимо фиксировать, успевать что-то сделать. Александр Константинович умер (Матвеев, языковед, занимался теорией языковых контактов. – Ред.), а крупные исследователи, так получилось, эту часть Урала обошли стороной, они в основном ездят на Северную Сосьву. Да, в Югре манси больше, но они там по большей части стараются не жить национальными посёлками – нефть, газ и то, что выдаётся там коренным народам, перетягивает. Каждый человек пытается найти место, где ему лучше, это нормально. – А наши манси не ищут лучшей доли? – Наши нищие, поэтому у них этнография интересная. Всё, что связано с этим этносом – история, материальная культура, их представления, тотемизм, – всё это у них всамделешное, настоящее. – Так, может быть, тогда и не стоит к ним внедряться, пытаться их спасти? – Скажите мне, кто спасает манси?! С тех пор, как я впервые оказался на Севере, я для себя уяснил, что милосердие не обязательно сюсюканье. Это как в медицине (я всё-таки врач по образованию). Доктор должен иметь мужество отрезать ногу, когда это необходимо, а не сюсюкать и полагаться на Господа, мол, вдруг гангрена сама рассосётся. И с манси та же история. Только у хирурга конкретная задача, а здесь она пролонгированная, и не всё здесь так однозначно. Манси же как дети, а все, кто попадает на Север, хотят от них что-то получить. А как получить? Самый простой способ – бутылка водки. Дёшево и сердито. Но если русский утром выпил рассол, сполоснул морду и пошёл, то с манси не всё так просто. У них нет алкогольдегидрогеназа, а раз нет фермента, алкоголь долго остаётся в крови. – То есть цивилизация в таких её проявлениях губит этот народ? – Безусловно. Поэтому ты всё время и стоишь перед дилеммой, что ты можешь принести этим людям. Может быть, надо каждый раз приво­зить туда продукты? Наверное, надо, но, с другой стороны, они достаточно быстро к этому привыкают и потом начинают относиться к такой помощи потребительски – это плохо. Если на них всё время будет литься дождь из рога изобилия, рано или поздно они привыкнут к тому, что можно ничего не делать. Обычное лентяйство и паразитарство. Вот создали искусственное поселение для манси в Ушме, немало денег из бюджета на это ушло. Разумное решение? Большой вопрос. Через Ушму проходят все, кто идёт на хребет, – другой дороги просто нет. Проходной двор. Олени как экзотика – Если «гуманитарная помощь» провоцирует иждивенчество, то почему бы на государственном уровне не вовлечь манси в производство? Тех же сувениров, например? – Этим надо было заниматься «тогда и сразу». Когда не были ещё утрачены навыки, когда были живы старики, когда можно было повлиять на молодёжь. И если уж что-то в этом направлении делать, то не в качестве разовой акции, как это обычно бывает: сделали, отчитались, какая прелесть! Дорогу построили – зашибись, решили все проблемы. Нет, не решили! Потому что дорогой кто-то должен заниматься, но, как выясняется, некому. – Что к дню сегодняшнему утратили манси? – Начнём с того, что у них нет охотничьих угодий, сегодня любой охотник может получить путёвку и стрелять в Ивдельском районе везде, где захочет. Нашёл, например, рядом с паулем (поселением. – Ред.) лося – подстрелил. Манси есть где охотиться, но конкуренция огромная, и они не защищены. Скажем, на ваш приватизированный садовый участок никто не может прийти, а у манси своих угодий нет – приходи, кто хочешь, и делай, что хочешь. Нет сегодня у наших манси и оленей. В конце 90-х годов ещё было приличное стадо – 700 голов, и даже если семья уже сама не каслала (не кочевала вместе со стадом. – Ред.), она нанимала пастухов из своего же народа. С уходом оленей, разумеется, ушёл и традиционный уклад жизни. Интересно, что в нашем этнопарке «Земля предков» мансийская молодёжь впервые увидела оленей живьём. С превеликим удовольствием с ними фотографировались. Навыком выделки шкур манси ещё владеют, другое дело, что шкур мало. Из чего делать? Самое доступное – из лося, а за ним ведь ещё побегать надо. Свою национальную одежду они берегут как зеницу ока, потому что новую просто не из чего делать. У нас в парке, например, есть унты ещё из оленьих шкурок, а есть «из того, что было, то и получилось». – Получается, что в вашем парке мансийская молодежь узнаёт об укладе своих предков? – Парадокс, а что делать? На Таймыре была интересная семья – род, который мы называем Костёркины. Последний из шаманской вертикали, Лёня Костёркин, приходил в Таймырский окружной музей, где есть шаманский костюм его отца, вынимал его, общался с ним, но работать в нём уже не мог. Лёни Костёркина уже нет, шаманская история закончилась... А костюм висит. Шаманизм присутствует и у наших манси, но не стоит ожидать, что они публично будут призывать дождь. До такой степени они не открыты. При мне они никогда не камлали, но какие-то ритуалы проводили, например, могли совершенно спокойно принести маленькую жертву – задобрить духа леса. Они разговаривают с духами, представляют, о чём идёт речь, и понимают, что вот сейчас надо отдать мзду, – так проще будет. Мы, скажем, не видели захоронение дяди Пети Хандыбина, но старшие из сыновей сказали, что его похоронили на общественном кладбище, а потом они поехали в свой пауль на Пелыме и там захоронили заново уже в виде кенотафа: сложили лодочку, ружье, нож, малицу (шубу) и всё, что может пригодиться ему в загробном мире. Возвращение языка – Дети манси учатся в интернате в Полуночном, то есть они оторваны от семьи. Разве это правильно? – В нынешних условиях нужна чёткая и очень взвешенная политика. Человек, который будет отражать интересы манси, должен понимать этнографию, он должен понимать, как они думают, и уметь соотнести это с тем мировоззрением, которое сейчас присутствует. У этого народа тоже есть свои собственные значимые люди: скульптор Пётр Шешкин (камлающий шаман, между прочим), Юван Шесталов – всемирно известный поэт, писатели Рамбандиева, Анисимкова и другие менее известные, но не менее интересные люди. Так что образование лишним не бывает, всё зависит от того, что человеку на роду написано. И детям манси всё равно надо каким-то образом социализироваться, потому что цивилизация наступает. Другое дело, надо делать ставку на то, что кто-то с детьми будет серьёзно заниматься. Сейчас в Полуночное приехала профессор, лингвист Дина Герасимова – та вдинская манси – она преподаёт мансийский язык в Полуночном. И слава Богу, она носитель мансийской культуры во всей красе и мансийский язык знает. А до этого мансийский язык не преподавали. Коля Анямов из Тресколья, между прочим, окончил Югорский университет. Его надо было взять и устроить в Полуночное, он был бы при деле! Один звонок решил бы судьбу человека и отчасти судьбу мансийских мальчишек и девчонок. Но никто ему это не предложил. Недавно Коля погиб – утонул. – Если говорить о судьбе наших манси, есть ли то, что даёт надежду – мы этот народ не утратим? – Мне как исследователю за полтора десятилетия повезло увидеть разнообразные проявления национальной культуры, значит, они ими обладают, о чём-то ещё помнят. Допустим, они нам сделали реконструкцию копья, с которым охотились на медведя. У них сохраняется шаманизм, они, пусть дома и в изменённом варианте, но камлают – это радостно. Потому что не надо грести всех под одну гребёнку. Их долго привлекали в христианство, они насколько смогли – привлеклись, а больше не надо. Они нашли место в своём пантеоне для двух персонажей – Богородицы и Николая Угодника. Всё. Рождаются дети – это прекрасно, но нет уже традиционных свадеб – это плохо. Радует то, что своих они не бросают: если случается беда, детей берут на воспитание родственники. У манси сегодня, безусловно, немало проблем, они скорее выживают, чем живут. Но надежда есть, главное – не разрушить её плохими идеями и непродуманными действиями в отношении этого народа.