Шахтеры — о постоянном риске, добыче золота и горных болезнях
МОСКВА, 25 авг — РИА Новости, Мария Семенова. Шахтеры проводят половину жизни под землей на глубине в несколько сотен метров. В любой момент горный удар, упавший сверху камень или самоходная техника может положить конец их жизни. Ко Дню шахтера РИА Новости поговорило с теми, кто начинает каждый рабочий день с мысли, что он может стать последним. Максим Киршин, машинист погрузочно-доставочной машины Кировск (в Мурманской области. — Прим. ред.) — город шахтеров. У меня и отец шахтер, и дед, вот и меня угораздило. Но я знаю, что мой ребенок не пойдет в рудник. На мне династия закончится. Это убивает здоровье. Ты семь часов находишься без связи с миром, не можешь позвонить и спросить, как дела дома. Если там что-то случилось, узнаешь об этом, только когда выйдешь на поверхность. У меня график 5/2, по семь часов под землей, но есть такие, у кого вахта, они работают по двенадцать часов. Не скажу, что у меня были сильные эмоции, когда впервые оказался под землей. Мне было интересно везде залезть, все пощупать, потом это стало обыденностью, хотя работа мне нравится до сих пор. На нашем руднике добывают апатито-нефрезиновые руды. Сначала идут проходчики, они продвигаются вглубь горы. Потом в образовавшихся забоях бурится несколько скважин в потолке, приходит взрывник. Я сгребаю получившуюся руду. Я — машинист ПДМ, погрузочно-доставочной машины. Это трактор с ковшом, только ниже и мощнее обычного, приспособленный для подземных работ. В основном люди гибнут из-за невнимательности и спешки, когда сверху давят: "Надо быстрее, иначе не выполним план". В горе ты должен знать, что у тебя и под ногами, и над головой, и слева, и справа. Нужно следить за всем. Вот у меня в машине обзора практически нет, если там, где я работаю, окажется человек, я его задавлю. Туда никто не имеет права заходить без моего ведома. Стоят запрещающие аншлаги, информирующие о том, что работает самоходная техника. Если идешь по выработке, нужно следить за заколами (закол — трещина в массиве горных пород. — Прим. ред). В любой момент он может отколоться, и ты окажешься под ним. Закол бывает и в метр, и в два сантиметра — этого достаточно, чтобы по голове дать, хотя все в касках ходят, конечно. За этим сильно следят. У нас все облагорожено, везде торкрет — укрепление потолка, гора же садится со временем. Морально и физически работать в руднике сложнее, чем сидеть на поверхности. Здесь всегда темно, давит то, что ты постоянно погружен в ночь. Я по семь часов не вылезаю из машины. Даже когда в отпуск едешь в комфортабельном автомобиле по хорошему асфальту, это надоедает, надо выйти размяться. А в руднике таких условий нет: скачка, как на лошади. Организм убивается. Каждый день бывает что-то новенькое. Это не офис, где ты пришел, открыл программу и сидишь в ней весь день. Здесь то и дело возникают какие-то нештатные ситуации. Все зависит от тебя в этот момент, ты старший на горизонте (горизонт — совокупность горных выработок на одном уровне. — Прим. ред). Когда водителю обычного трактора нужно дворы почистить, у него складывается схема: куда снег сложить, как не задеть машины. Тут примерно то же самое, но в особо опасных условиях. Бывают горные удары. К тяжелым последствиям это не приводило, не скажу, что было страшно. Пыльно, неприятно, но что сделаешь. Не могу припомнить, чтобы я в горе когда-то чего-то боялся. Это, может быть, самое опасное — ничего не бояться, но так и есть. Когда ты уверен в том, что над тобой нет закола, а в твоей зоне действия нет машины, ничего страшного не произойдет. Но мысль о том, что есть шанс на поверхность не вернуться, есть всегда. До входа в гору ты не знаешь, что произойдет на смене. В любой момент можно что-то просмотреть. Самое страшное для машиниста ПДМ — оказаться в зоне, где работает взрывник, если он не знает, что ты там находишься. Если пальнет — стопроцентный летальный исход. Иван Дружинин (имя изменено), горный рабочий Я полгода недоучился на учителя географии. Мой товарищ отправился на участок золотодобычи геологом, а я пробоотборщиком. Первые полгода работал на поверхности, потом оказался в шахте. В следующем году приехал целенаправленно, чтобы работать под землей. Сейчас я в Якутии, тружусь в небольшой шахте, которая добывает золото. Здесь все осуществляется с помощью старинных технологий. На смене обычно 20-30 человек. Много физического труда, машины под землей не используются, бурят перфораторами, а вытаскивают породу с помощью лебедок. Я ГРПшник (горнорабочий подземный. — Прим. ред.), строю и укрепляю проходы, чтобы можно было попасть в забой, работаю на лебедках. Выходных у нас нет, хотя в трудовом договоре, конечно, они указаны. Работаем по 12 часов вахтовым методом. Раньше сезон длился шесть-семь месяцев, сейчас нанимают на три месяца, это не очень удобно, потому что дорогу оплачивают только от Якутска. Выходной образуется раз в месяц, когда смена меняется с ночной на дневную или наоборот. Мы живем в вагончиках, есть баня, стиральные машины, столовая, туалет на улице. Зимой здесь сильные морозы, я работал при минус 56, но и минус 70 бывает. В шахте много людей из Алтайского края, Кузбасса, Башкирии, Татарстана, а вот якутов мало. Питание оплачивается, в этом году нас кормят лучше, по крайней мере, я ни разу не травился. Выдают спецодежду, но с этим вечная проблема. Прошлую зиму работал в летних ботинках — есть валенки, но, когда приходится много лазить, в них неудобно. Опасность и быт меня не пугают. Меня не устраивает, какую зарплату за это платят, и отсутствие выходных. Только у нас шахтеры, которые работают на золоте, могут получать такие деньги. Проходчикам в этом году платят 130 тысяч, а ГРПшникам — 100. В прошлом году было больше. При вахте на три месяца получается не очень выгодно, потому что дорога не оплачивается. Охранники на нашем участке, которые, по сути, ничем не заняты, получают 100 тысяч в месяц. Не совру, если скажу, что за смену может быть несколько ситуаций, когда есть высокий шанс погибнуть. Эта работа связана с риском для жизни, люди получают травмы, но летальных случаев на этой шахте не было. Я не испытываю страха, у меня нет боязни темноты, замкнутого пространства, грязи, пыли. Конечно, в мороз не очень приятно работать, даже сейчас под землей температура минусовая — вечная мерзлота. Было много ситуаций, когда я понимал, что доля секунды отделяла меня от смерти. Однажды в соседнем забое появились большие заколы. Как раз кто-то рассказывал, как в шахтах заваливает людей, и в этот момент в соседнем забое обвалилась кровля, и мы, все пять человек, поняли, что если бы это произошло здесь, нас бы уже не было. В нашей шахте редко бывает видимое золото, кусками ничего не лежит. Я видел крупники, самое большое — самородок весом три грамма. Но это у нас, а бывают участки, где шахтеры работают, по сути, не ради зарплаты. Шахтеры очень веселые. Чем тяжелее труд, тем добрее люди, хотя я не хочу идеализировать эту профессию. Наверное, я все-таки доучусь, пусть будет диплом. У меня есть разные планы. Я бы пошел в школу, но нормальные зарплаты у учителей только в Москве, а мне не очень хочется там жить. Николай Виноградов, электрослесарь подземный Я обслуживаю подъемную установку, по которой поднимаются и опускаются люди и грузы, — называется шахтная клеть, что-то вроде лифта. Это очень ответственно, ее нужно каждый день осматривать, при необходимости ремонтировать, заменять канаты. В клети люди спускаются в начале смены и поднимаются в конце, а в промежутке возят грузы: бетон, шпалы, рельсы, все, что необходимо для рудника. Бывает очень тяжело, особенно когда происходит замена канатов. Это крайне трудно делать в стесненных условиях. Но меня все устраивает, за такой труд достойно платят. Я не собираюсь менять работу. Не хочется думать о том, что можешь не вернуться. Стресса, каких-то психологических проблем у меня нет. Бывает, что от перепада уши закладывает. Вот у проходчиков есть специфические болезни, но у них другие условия — это титанический труд. Раньше, когда было ручное бурение, у людей от вибрации мясо отставало от костей. Но от этого уже больше десяти лет как ушли. У нас большой рудник — работает около 1500 человек каждую смену. Общая протяженность выработки более 600 километров — как московское метро. Горные удары случаются очень редко, но когда это происходит — страшно, будто землетрясение.
