Алена Ельцова: мы - последний приют
Кризисный центр "Китеж" был создан для помощи женщинам, оказавшимся в трудной жизненной ситуации, пострадавшим от домашнего насилия и находящимся в группе риска попадания в трудовое и сексуальное рабство. Это один из немногих низкопороговых центров (учреждение свободного анонимного доступа) с бесплатным проживанием, где оказывается помощь с восстановлением документов, юридическая и психологическая помощь, помощь в трудоустройстве и съеме жилья. С руководителем "Китежа" Аленой Ельцовой мы обсуждаем тонкости реабилитации, как распознать детей, воспитывавшихся в семье, где совершалось насилие, о возможности работы с женщинами на упреждение. Кто и по каким причинам попадает в кризисный центр. И о том, как относятся к насилию в религиозной среде Разговор начался с истории "Китежа": - Оказанием помощи в кризисных ситуациях я начала заниматься 6 лет назад в 2013 году. Всю жизнь была художником по эмали, дома работала и была не то, чтобы человеком замкнутым, но жила в замкнутой среде. Мы открывали Успенский собор Ростова Великого, общину создавали. Я долго только церковным делом занималась. И мой духовник человек любознательный, когда ему привозили книжные новинки, он мне давал пачку книг и говорил: "Значит, вот тебе. Ты прочитаешь, потом мне скажешь, что ерунда, что нет". "Ладно". Была и иконописцем, поэтому у меня есть понимание церковных канонов, догматов. И мне самой странно, что я сейчас оказалась чуть ли не радикальной феминисткой. Впрочем, обе стороны во мне прекрасно уживаются. Большую часть времени я прожила в Ростове Великом, где на подворье Спасо-Яковлевского монастыря был наместником игумен Серафим (Симонов) — мой кум и очень хороший друг. Он часто покупал мои работы, а иногда просил помочь с организацией социальных проектов. В 2009-м году он ушел за штат по состоянию здоровья, и наместником назначили игумена Савву (Михеева). Став епископом, он достаточно быстро уехал в Москву и предложил отцу Серафиму тоже переехать — заниматься подворьем. Владыка сказал, что каждый монастырь или подворье должны иметь социальную функцию: "У нас в Новой Москве прекрасная территория, давайте что-нибудь создадим". Так все и началось. А когда стало понятно, что будем помогать женщинам, подвергшимся домашнему насилию, отец Серафим сказал, что этим должна заниматься женщина. Позвонил мне — возьмешься? Я долго думала... - А были в вашей жизни предпосылки к тому или вы просто дружили? - Наверное он мне доверял. И у нас был опыт организации в монастыре магазина продуктов и финифти. - Но это несколько другая сфера деятельности. - Другая. Но я и социальной работой немножко занималась. Не знаю, почему. Он сказал: получится — хорошо, а не получится, так тому и быть. А больше некому было. - А почему и кто выбрал работу с женщинами в кризисной ситуации? - Это владыка Савва решил. Он познакомился директором всероссийского центра по предотвращению насилия Мариной Петровной Писклаковой-Паркер, и она объяснила, что в стране много женщин, которым некуда пойти в кризисной ситуации. В государственные учреждения они не всегда могут попасть и оказываются на улице в буквальном смысле слова. Он был под таким впечатлением, что решил сделать приют с нуля. Нашел спонсоров — он как раз дружил с прежним директором "Ростелекома" Сергеем Калугиным и тот тоже загорелся этой идеей. Так нам дали деньги на постройку здания. В 2013-м году мы создали организацию. Долго ездили по государственным и церковным центрам, пытаясь понять, как они устроены, как туда попадают, как все работает. Нам очень помог православный "Дом для мамы" службы Милосердие. Они нам показали первичные документы, объяснили как заключать договора, какие должны быть сотрудники. В 2014-м году к зиме было построено здание, и в январе 2015-го поступила первая женщина. - Как вы ее нашли? - Она сама нам позвонила. К тому времени как здание было построено наши телефоны у всех были. К нам направляли и государственные приюты, и храмы. И в интернете появилась информация, что открывается такой проект. Открываясь, мы боялись, что у нас клиентов не будет. Что будем стоять пустые. Но этого, конечно, не произошло. - Откуда о вас узнают? - Видимо мы грамотно построили информационную стратегию. Мы над этим много думали. Первые два года я вела журнал входящих звонков и всегда спрашивала — как вы о нас узнали? И потом строила диаграммы, графики для нашего спонсора: 30% из партнерских приютов, 20% из сети Интернет, от священников — 8%. И мы изучали, анализировали как к нам попадают клиенты. - Я вас перебью, простите. При том, что вы — православная структура, к вам действительно от священников приходит так мало женщин? - Да, немного, но число увеличивается. - Это потому, что священники считают, что женщина должна все терпеть и оставаться до последнего с мужем или они не знают о вас? - Думаю, что многие не знают. Хотя в 2015-м году мы приезжали на общий слет социальных работников и проводили там анкетирование. Кроме того, мы собираемся издавать брошюры церковных социальных работников, где постоянно информируем обо всем. Мы постоянно ходим на телеканал Спас, публикуемся на страничке "Милосердие". Но бывали такие случаи, когда батюшки сами обращались к нам и признавались: "Я ждал, что муж изменится, благословлял жену терпеть и смирятся, что Господь все устроит. А потом я увидел, что это бесполезно. Я ей дал ваш телефон, но она наглоталась таблеток и пыталась покончить жизнь самоубийством". А я всегда на это отвечаю, что у человека нет в голове кнопочки, которую можно нажать. И если она 13 или 15 лет прожила с таким человеком, она не понимает — как это ее терпение и смирение оказалось ненужным. И она не поедет к нам, потому что за столько лет развилась тяжелейшая зависимость, которую нельзя выключить тумблером. Это как наркотическая ломка, там идут гормональные процессы, настолько сложные, что могут сломать человека. - Женщины — умные, интеллигентные, образованные, все понимающие — уйти не могут. Недавно мы говорили с одной, она сказала: я все понимала, но если бы он не умер, я бы сама не ушла. - У нас была девочка, она женщинам в приюте говорила: а у меня не было домашнего насилия, у меня все нормально, просто муж в тюрьме сидит. Потом стала переодевается, а у нее все ноги в чудовищных шрамах. Ее спрашивают: это что такое? А она отвечает: да мне муж хотел ногу топором отрубить, когда я хотела от него уйти. Домашнего насилия у нее нет! - Бьет, значит, любит? - Да. Поэтому, когда у нас спрашивают, много ли женщин к нам обращаются с домашним насилием, я отвечаю, что по опросу о домашнем насилии у нас одна треть, а на самом деле переживает его гораздо большее количество, но некоторые попросту не знают, что можно по-другому — а что такого-то?! У нас были женщины, которые в третьем поколении испытывают домашнее насилие, мамы его испытывали, бабушки. Одна была из глухой мордовской деревни, другая из деревни в Одесской области. Она рассказывала: мою маму папа так бил, что она умерла от побоев. Для них это просто как дышать. Отец Серафим, когда ему советуют их воцерковлять, отвечает: ребята, человеку нужно показать, что можно жить нормально без криков, без насилия, без давления. Поэтому мы не стремимся и никогда не ставили такую задачу кого-то воцерковлять. Если глядя на нас кто-то скажет: этот человек православный, мне нравится, как он живет, это будет самым лучшим примером миссионерства. Тем более, что у нас много мусульманок, бурятки, была девочка из Афганистана, Всякие есть. - Как она попала к вам из Афганистана — замуж вышла? - Нет. Мы сотрудничаем с Международной организацией по миграции (МОМ) и с фондом "Здоровье и Жизнь", которые занимаются беженцами. Ее хотели выдать замуж за старика, а она порезала себе вены и сбежала из больницы. Сейчас в России живет — у нее сестра здесь. Прекрасная девочка, неимоверной красоты, шьет замечательно. Она у нас жила три месяца, сейчас трудоустроилась секретарем в своей диаспоре... МОМ много лет помогают людям вернуться на родину. Допустим кто-то из трудовой миграции вдруг захочет вернуться домой, чтобы здесь не скитаться, не бомжевать, они ему покупают билет. И они нам самых сложных девушек присылали. Однажды молодой девушке помогли. Она приехала из Украины, а ее хотели продать на органы. Она встречалась с людьми, которые заманивали девушек в гостинице и в этот момент произошло задержание. И нам ее привезли из главного управления МВД пожить на время, когда они задержали банду. Кроме как к нам в "Китеж" людей, оказавшихся на условных правах на территории Российской Федерации, и поселить-то некуда. Кто их еще возьмет, поэтому всех везут к нам. Или на время следственных действий к нам привозят жертв черных риелторов. У нас была пожилая женщина, она выглядела совсем старушкой, когда ее привезли. В ее семье черные риелторы всех убили, а она почему-то в живых осталась. Они ее в Калужскую область отвезли, в коровнике заперли. Она там землей питалась. Когда ее к нам привезли, она уже не разговаривала. Поэтому иногда, чтобы человек не остался на улице, его к нам привозят. А полиции и селить-то некуда, все приюты которые раньше были для трудовых мигрантов, для женщин, вовлеченных в проституцию позакрывались. Вот они и звонят нам: можно к вам поместить девушку? - А сколько в России сегодня кризисных центров? Я понимаю, что специфика может быть разной, тем не менее — сколько? - Хороший вопрос. На самом деле центров достаточно много, но не везде прописано проживание как условие. Большинство из них амбулаторные, и они работают как ресурсные центры: если женщина пришла, она может получить поддержку психолога и юриста. Есть приюты в других городах, и мы сейчас проводим мониторинг, выясняя, как они работают. Был случай: когда в один такой центр пришла женщина с 5 детьми, и они направили ее к нам, потому что им некуда было ее поселить. Год назад мы открыли сайт, а сейчас хотим делать карту приютов, собрали данные по Москве и Московской области. 10 декабря мы создали чат, куда собрали почти всех наших партнеров: "Ной", "Незнайка", "Мамин домик". Как я понимаю, в "Ное" находится около 1000 человек, в остальных приютах в общей сложности максимум 90-100 человек проживает. Если наш считать. Есть крошечные церковные приюты на 2-3 человек. То есть всего около 1100-1150 мест. - У "Ноя", насколько я помню, 3 дома? - Уже 9 или 12. Это самый крупный приют. Но к ним не приходят те, кто пережил домашнее насилие. Дело в том, что работе с пострадавшими от домашнего насилия нужно учиться. Знаете, для чего мы создали чат? Когда к нам обращаются женщины, а нам их некуда разместить, мы в чат пишем — у кого есть свободная комната? Конечно, мы сразу начинаем им помогать, но проживание ищем в другом месте. Аналогичных "Китежу" приютов в России нет, но есть такие как "Дом для мамы", они остаются под церковным благословением. Или "Теплый дом" на Клязьме, "Стоп насилие", приют в городе Жуковском, "Русская береза", у наших партнеров приют в Калуге, «Мамин домик» в Киржаче. Они иногда берут наших женщин с маленькими детьми. В "Ное" все сурово, мы туда практически никого не направляем. - Если я правильно понимаю, в "Ное" за основу взята калька с протестантской системы реабилитации. Не все выдерживают. - Первое время оттуда нельзя даже выходить. Потом разрешается выходить на несколько часов по воскресеньям. А современные люди не привыкли к ограничениям. Когда мы им говорим, что придется пожить без телефона, у них ломка начинается: без соцсетей, без селфи, чатов. А уж из дома не выходить — о таком и подумать невозможно. - На сколько человек рассчитан ваш центр? -У нас 12 спальных мест и еще 5 детских кроваток. Это 5 комнат: одна побольше, в ней 4 взрослых спальных места и 3 детских (на случай, если приедет многодетная семья). А в остальных четырех комнатах мама с ребенком живет одна. Поскольку наш центр — кризисный, он рассчитан на транзит, что человек будет здесь находиться в период острого кризиса. Мы пришли к выводу, что первые 2-3 месяца самые эффективные для изменений. Потом начинается толчение воды в ступе, так что за это время надо успеть человека научить жить по новому. - 2-3 месяца прошло, вы поняли, что достигли максимума в ее реабилитации, а дальше — что? Куда ее девать, да еще с детьми? - На каждого, кого мы селим, мы составляем план индивидуальной реабилитации. Например, спрашиваем, насколько ты пришла? Они нередко отвечают, что не знают, не думали. Тогда ей подсказывают, что можно помириться с родителями, если родителей нет, с братьями и сестрами. А иногда они отвечают: "Да я работаю. Я ушла от мужа, но мне главное садик найти, а дальше сама смогу квартиру снимать". Недавно девочка ушла. Она стоматолог, а стоматология очень востребованная профессия. За три месяца, что была у нас, она скопила денег. Сняла квартиру, нашла нянечку. Нянечка ребенка водит в частный садик. Но, конечно мы ее сразу спросили, что она думает делать. Не ждали три месяца, чтобы задать этот вопрос. - Тем не менее. Кто-то (не эта девушка) живет у вас три месяца, и вы понимаете, что она явно никуда не пойдет, ничего сама не предпримет, если за нее какие-то шаги не предпринять. Характер такой. - Мы тогда направляем в другой приют. У нас недавно была обрусевшая девушка из Чечни. Жила до нас в "Незнайке", потом к нам стала ездить на психологические сессии, ей так понравилось, она попросила: "Возьмите меня! "Незнайка" закрывается на ремонт, можно я у вас поживу?" Наша администратор Марина говорит: "Такая хорошая! давайте ее возьмем". Приехала. Устроилась в "Пятерочку", поработала две недели. Как-то Марина зашла в магазин, а нашей подопечной там нет. Уволилась, говорят. Марина ее спрашивает вечером: "Ты уволилась?" Она: "Да. В пекарню пошла". – "Так там же 20 рублей час платят". – "Ну и что? Меня Господь кормит, у меня все нормально". Такой человек, не может жить без понукания, она так воспитана. И когда понимаем это, мы ищем ей приют с долговременным проживанием. Она не стремится, не хочет и не может быть одна. Ей нужна община, нужен коллектив, ей весело так жить, ей так нравится. - Неужто кого-то устраивает жить в условиях коллектива постоянно? - Кого-то устраивает, а кто-то категорически не может, настолько все разные. Помню приехала к нам женщина. И Марина мне сказала, что она взяла салфетку, чтобы смыть воду в туалете — не могла дотронуться до ручки. А ведь у нас все сдают анализы. Иногда человек попал в приют, и ему кажется, что это дно. При том, что у нас чисто, по-домашнему, и телевизор, и коврик, и мы стараемся все делать от души . Но это действительно шок начать жить по чужим правилам. - Для многих жить по правилам — уже сложно. Они никогда в жизни этого не делали. - Надо вставать в 9-10 утра. А были такие, что приползут на планерку, потом опять ложатся спать. А потом ночью на кухне лясы точат. Наш психолог Надежда Замотаева в прошлом году ездила в Штаты обмениваться опытом, и она привезла оттуда хорошо сформулированное правило: вы должны понимать, что самое сложное – это подчиняться чужим правилам. У нас большинство людей привыкли к полувоенной дисциплине: детство в пионерском лагере, комсомол, когда все построились и пошли. А на Западе "построились и пошли" вообще такого нет. Там надо всем вместе правила объяснить, а потом к каждому отдельно подойти и еще раз сказать. Иногда людям надо 20 тысяч раз одно и тоже сказать. От нас уходят администраторы, потому что им тяжело по сто раз повторять: не кидайте бумагу в туалет, а когда моете посуду – вытирайте воду с доски. Но мы зверских вещей не требуем, просим соблюдать самые элементарные гигиенические нормы. Почти все наши женщины курят — 90 %. И у нас есть детская площадка, подальше большой куст калины, а под ним курилочка маленькая. Помню старушка из города Коломны увидела про нас передачу и решила нам помогать. Долго присылала вязаные носки, варенье, потом приехала в гости. И вдруг увидела, что одна из женщин идет в кусты покурить. И она говорит: знаете что, Алена Евгеньевна, я больше вам помогать не буду, у вас женщины какие-то неправильные. У нее в голове была идеальная картинка, что к нам попадают прекрасные без изъянов женщины. И, конечно, они не курят, не пьют. Некоторые люди считают, что жертва насилия должна сидеть смиренно в рубище, утирая слезы. На деле, все по-разному себя ведут, одну и ту же ситуацию переживают по-разному. Взрослые по-разному. А уж детей, если они подвергались насилию, мы всегда определяем. - По каким признакам – можете назвать? - Чаще всего эти дети были свидетелями, как папа бьет маму, хотя, конечно, бывает и мама бьет папу. Если оба родителя в процессе конфликта друг друга бьют, это не домашнее насилие, а такие отношения в семье. Домашнее насилие – когда присутствует страх одного супруга перед другим. И дети это очень быстро понимают. Буквально с 2-х лет. Они тоже начинают бить маму. Толкать или щипать, не слушаться. Бывает женщина говорит: меня дети вообще не слушаются. Начинаешь раскапывать и оказывается, что там психологическое насилие, оскорбление со стороны отца к матери. У нас одна девочка была из Белоруссии, мы ее повезли к стоматологу, а младшая дочка, которой два года, подходит и как треснет ее кулаком с размаху. Я спрашиваю: Настя, что она делает? А та говорит: так она видела, что папа так делает. Иногда женщины думают, что ее избранник плохой муж, но хороший отец. Но когда такое происходит с детьми, понятно, что насилие совершено и над детьми тоже. А дети 10 лет могут маму в комнате запереть, толкнуть ее, швырнуть в нее тарелкой. Так психика у ребенка устроена, что папа не может быть плохим, что папа – не мама. Даже если мальчик понимает, что папа плохой, самоидентификация с отцом все равно происходит. Дети могут бить окружающих, могут щипать себя, вырывать на себе волосы, биться головой об стену, ломать игрушки, мучить животных. Просто стоять орать. При этом они не любят шумные занятия, песни. Приехала недавно жена моего сына, она постоянно с детьми занимается, в лагерь ездит. Она замечательно поет, на гитаре играет. Мы решили с ними песню разучить. Посадили 7 человек детей, она говорит: сейчас мы будем петь песенку. В этот момент двое детей подрались, один описался, один обкакался, третьего вырвало. Мы поняли — дело плохо. Потом мы спросили: кто-нибудь знает хоть одну песню? Никто не знал ни куплета. Она вышла и сказала: я не видела детей настолько в тяжелом состоянии. - Таким детям можно будет помочь? - Таких детей еще долго надо реабилитировать. Обычно это массаж, песочная терапия, развивающая мелкую моторику, также в монастыре есть всякие зверюшки — кролики, морские свинки — с ними можно заниматься. Только обязательно должен взрослый быть рядом, следить, чтобы дети зверей не мучили, а ухаживали за ними. А когда становятся постарше, у них появляются попытки суицида, желание в лес убежать. К нам опека привезла женщину с двумя девочками, третья лежала в больнице после неудачной попытки суицида — из окна выпрыгнула. Эта женщина пожила у нас неделю, и вернулась туда, откуда пришла: в ней личностный компонент был полностью уничтожен. И мы ничего не могли сделать, потому что мы никого не можем насильно держать. А девчек было жалко, такие девчонки хорошие. Они прибежали: ой, книжки! И сразу начали читать. Не знаю, что сейчас в семье происходит. А прошлым летом полиция девочку-девятиклассницу сняла с моста, она прыгать собралась. Ее спрашивают: ты чего? А она отвечает: я не могу жить, так все плохо. Как потом выяснилось, папа сексуальные действия над младшим сыном проявлял. Суд состоялся, дали ему срок небольшой... Поведение детей подвергавшихся насилию не сымитировать, и поведение женщины тоже не сымитировать. Говорят, если примем закон, все бабы начнут врать и говорить, что их мужья обижают, а я знаю как ведет себя женщина, которая подвергается домашнему насилию. Если личность повреждена, сымитировать такое сложно. У нее очень низкая самооценка, она не осознает своих потребностей. Спроси ее, что она любит есть – она не знает. Она знает, что любит есть любимый муж, знает, какую температуру супа он любит, ради него она что угодно будет делать. А чтобы ради себя начала — в ней надо очень долго потребности возрождать. Она не знает, что хочет делать, любит ли смотреть кино, какие духи ей нравятся. И мы сразу видим, когда человек начинает возрождаться — она начинает за собой следить, прическу делать, огонек в глазах загорается. Когда появляется манипуляторша ее видно за версту. Мы сколько лет работаем, но всего 2-3 случая было, что к нам обращались женщины, у которых было реальное насилие, но они пытались из этого себе пользу вынести или пробовали этим спекулировать. И мы очень быстро им объяснили, что с нашей помощью они ничего не добьются. - Как происходит реабилитация? - Как только женщина приходит, мы заключаем договор и с ней работает психолог и кейсменеджер. Или оба. Но сначала у нее наступает 2-3 дня тишины. У некоторых на второй день начинается ломка, и они возвращаются домой. По правилам они выключают или отдают нам телефон, но могут включить и уехать домой. Недавно женщина приехала — у нее ноги уже гноятся, мы ей говорим: утром поедем в травмпункт. А на завтра ей звонит мама: твой муж сидит плачет, ему есть нечего. Та собралась и поехала домой на такси. Эти 2-3 дня тишины нужны, чтобы подумать. Если ей нужен психолог, он с ней встречается. Но если она скажет — мне нужно посидеть в тишине, мы не давим и даем ей такую возможность. Кейсменеджер – это человек, который записывает все ее потребности. Например, нужен паспорт, нужно сделать узи. После этого мы смотрим, насколько она ресурсная. Если в детстве она жила с принимающими родителями, и она не подвергалась насилию, ей проще найти ресурсы вне себя, подумать, чем она будет заполнять возникшую пустоту. Такие быстро осознают, что нужно встать на ноги и двигаться дальше. Но если женщина детстве подвергалась насилию, все сложнее. Есть очень хорошая книжка "Немые слезы", ее написала Анна Морозова из центра "Сестры" (она, кстати, православная). И эту книжку девчонки запоем читают, она очень хорошо показывает, что такое домашнее насилие, как оно устроено. Иногда чтобы прийти в себя, им нужно эту книгу прочитать. Потом они начинают обсуждать свою ситуацию друг с другом, и когда они находят общие черты, понимают, что механизм насилия работает по единому принципу, что он развивается не просто так, что их ситуация типовая, и у них в голове что-то щелкает. В принципе они и после этого могут вернуться с уверенностью: вот я-то теперь все знаю — вроде как дать мужу последний шанс. Большинство к этому этапу перегорает, а кому-то несколько лет требуется, чтобы понять — не починишь. У него нет волшебной кнопки, которую можно нажать и он перестанет быть насильником. Он же был когда-то милым, цветы дарил, у нас же была свадьба, гости кричали горько. И им так хочется вернуть эту точку! Существует мнение, что женщины не уходят от таких мужей, потому что у них феерический секс. На самом деле те, кто сумел уйти, признаются, что иногда просто сильно скучают по телесным объятьям, близости, ласке. И даже если ее приголубят — это неземное ощущение. Такой эффект дают гормональные качели. Ей нужно участие, внимание. Одна женщина всю жизнь с насильником прожила, ей было очень плохо. Но однажды она попала в больницу, и муж принес ей бутерброд. И бутерброд перевесил вообще все! Она до конца жизни его вспоминала. Это была та самая вещь, которая позволила ей верить, что в нем есть что-то хорошее, что она не зря столько лет мучилась. Поэтому реабилитация индивидуальна, и с каждой мы идем путем проб и ошибок, смотрим, что и как сработает. Это непростой путь, он сродни наркотической ломке. При отмене этих гормонов остается пустое место, и эту пустоту надо грамотно заполнить новыми социальными связями, новыми хобби, собственными потребностями, заботой о себе. Очень хорошо работает временной отрезок в 10 лет. Мы говорим: прошло 10 лет, ты от него не ушла, дети тебя ни во что не ставят. И она начинает задумываться, а что с ней будет еще через 10 лет. А ведь до этого она жила здесь и сейчас. - Какой процент из тех, кому была оказана помощь, возвращается обратно в семью? Сколько женщин встают на ноги, начинают другую, новую жизнь? - На самом деле после первого удара почти все возвращаются. Международное число возвращений – семь раз. Семь попыток уйти. Но к нам чаще всего приходят женщины, которые несколько лет пробуют уйти, у которых уже что-то перещелкнуло, поэтому у нас достаточно низкий процент возвращений. Мы — последний приют. Когда все подруги отказались: "Да ну тебя нафиг, ты опять к нему вернешься". Когда коллеги сказали: "Да ну тебя с твоим мужем! Все бесполезно". Когда даже мама плюнула, остается только кризисный центр. Многие признаются: "Да, я уходила. Потом вернулась". Или: "Я уходила, он меня вернул, он меня нашел". Бывает и такое. Девочка как-то к нам пришла из Воронежа беременная. Ехала на попутках, а последние километры вообще пешком шла. А муж у ее матери на лестнице караулил то сигареты кидал зажженные в нее, то еще что. Шантажировал, понимая, что она боится за родителей. Бывали случаи, когда девочка ушла, а муж ее отца избивал, потому что знал, что ей будет жалко. Иногда шантажируют детьми: "Да ты детей не получишь". Если женщина сидит в декрете, если у нее нет высокооплачиваемой работы и жилье общее, а он угрожает детей забрать, она остается. Но все-таки у нас процент возврата невелик. За год 4-5 человек возвращаются из 25-30. Чаще возвращаются мусульманки, они так воспитаны. Несколько женщин вернулись под давлением родни, обещавшей следить. Но и некоторые православные возвращаются: "Батюшка обещал, что муж больше так не будет. Он с ним поговорил". - Я десятки православных историй о принуждении к терпению и смирению знаю! - Ну да. Пообещать ей Царствие Небесное. А получается, ее поведение делает человека безнаказанным. Муж скатывается в бездну в тот момент, когда она терпит. Это ему повод к греху. В нашем старом приходе священник бил свою жену. А в последний год к нам две матушки заехали. Своеобразные очень. Я так поняла, что на них будущие батюшки женились из-за их красоты, а потом заставили рожать детей. Она только что сидела с маникюром, вдруг перед ней четверо детей, их надо кормить, поить, обкаканные памперсы менять. Мы однажды в комнату к ней заходим, а он вместо туалета в комнате какает. Она смотрит и говорит: "А что я сделать могу?" - Насколько сложно или, наоборот, легко у вас работать? - У нас уже 5 человек ушло администраторов. Последней я сама предложила уйти, начались серьезные проблемы со здоровьем. Вижу, что человек сильно устал, что человеку плохо. Я сказала: найди себе тихое место. У тебя такой бэкграунд, что тебя все с руками возьмут. Наша работа отличается от работы в кризисном центре без проживания тем, что ты постоянно чувствуешь свою ответственность за людей. Когда мне звонит священник с подворья, я всегда спрашиваю: "Что-то случилось?" – "Не-не, успокойся. Все нормально". Я сразу думаю — вдруг приехали мужья, у нас может быть и какая ситуация. Мы стараемся работать безопасно и эффективно, каждую копейку тратим максимально вдумчиво. Жертвователей привлекаем. Нам дают продукты, шампуни, книжки, игрушки. Излишки отвозим в Ярославскую область в сельские садики или социальные центры. У них вообще пусто. И в сельский клуб в Новоникольске целую машину вещей загрузили. Мы ни от чего не отказываемся, все в сельскую глубинку отправляем. Но я хочу, чтобы со временем домашнее насилие исчезло, и моя работа стала бы никому не нужна. - Не знаю, когда это произойдет. Я в последнее время встречаю огромное количество женщин, которые признаются в насилии. Мужчины реже рассказывают. - Мужчины не делятся, потому что это очень стыдно! - Женщины эти разного культурного уровня, интеллектуального, из разных мест проживания. Но как же их много! И ведь насилие бывает очень разным! И что, всем нужно бежать в ваш центр? Может надо вести профилактическую работу или это бессмысленно? - Конечно нужно! То, что сейчас происходит, это признак, что общество начало выздоравливать. Сколько лет насилие было невидимым, кругом процветало, а сейчас оно становится видимым и поэтому кажется, что его стало много! А его всегда было много, просто сейчас люди стали понимать и пытаются зафиксировать, что это – насилие. Они пытаются детей иначе растить и анализировать поведение других людей. Поэтому профилактика, конечно, нужна. Русская православная церковь в Белоруссии со школьниками уже работает. Как заметить первые звоночки токсичных отношений? Если молодой человек тебя начинает очень сильно ревновать, говорит как тебе надо одеваться, если очень быстро делает предложение, нужно насторожиться. Некоторые православные думают, рожу пять человек, и я уже спаслась. А что дальше будет происходить?! А потом такая катавасия начинается. Потому что женщина, если даже и смиряется, она же не святая. Она заталкивает все унижения вглубь, но потом может быть такой взрыв, что мало не покажется и мужу, и детям. Всем! Если бы человек действительно смирился он бы ушел в далекий монастырь. А если человек сделал вид, что смирился, но остался в миру, значит он просто затолкал свои эмоции внутрь, но не проработал их. И эти эмоции потом вылезут. Чтобы эта цепочка прервалась, надо все психологические травмы проработать. Кавказские или африканские женщины занимаются женским обрезанием, потому что когда-то они сами были такими же невестками. А дедовщина в армии откуда? Кто больше всего издевается? Те самые деды, которые когда-то были духами. Издеваются те над кем раньше издевались. Вечная цепочка. Женщина, испытавшая насилие, если она это с психологом не проработает, потом будет это насилие нести дальше. Убивая дракона ты сам становишься драконом. И сестры Хачатурян не могли себя вести по другому. Они не знали другого решения проблемы. А когда человек, на которого никто в жизни голос не повышал, говорит: "Да, эти женщины..." Что он знает о жизни женщины, выросшей в детском доме, где была жесткая иерархия? Где ты или подлизываешься к воспитателю, или тебя унижают. Когда к нам попадают детдомовские женщины – это самая-самая жесть, войны начинаются, начинается дедовщина! Человек, которого долго насиловали (может быть «всего лишь» тем, что встраивали в вертикальную иерархию), знает только одни отношения: или он тебя, или ты его. Горизонтально они не умеют! Дружить не умеют. Надо работать, чтобы в школе или в институтах было меньше "армии": "упал – отжался". Чтобы исчезло. - А почему оно должно исчезнуть? У нас в спортивном клубе есть детская группа танцев, и тренер разговаривает с девочками так, что мне хочется ее ударить. Так с детьми разговаривать нельзя! Ни с чьим ребенком нельзя. А родители ей детей доверяют! Во-первых, они считают, что в спорте именно такие отношения нужны... А, во-вторых, они не видят ничего страшного, если на их детей орут и унижают. - Может, их тоже родители унижали. - Нельзя унижать детей. - У нас любовь не связана с уважением. Нам нужно вернуть такую любовь, чтобы одним ее из непременных компонентов было уважение. Любишь ребенка – уважай его, любишь жену – уважай, любишь мужа – уважай! Пока любовь это "кровь, страсть, кишки". Если убивают женщину, пишут: "Возлюбленный убил женщину". Возлюбленный! И сразу акцент смещается. Вроде как раз была сильная любовь, то и ничего, что он ревновал и убил. Ему даже срок снизят за эти «смягчающие обстоятельства». - А, помните, замечательный психолог и писатель Мэдисон Термен Льюис писал про отношения между родителями и детьми, что мы ведем себя с детьми так, как не позволили бы себя вести ни с кем из посторонних. - И с близкими так же! - Да! Большинство позволяет вести себя с близкими так, как они себя бы никогда не вели себя с чужим человеком. - Это в шуточной форме описывает Джером К.Джером: когда он купался, какой-то человек принял его за родственника и начал топить. Хорошо, что он в этот момент вынырнул: "Если бы он не увидел, что я чужой, я бы уже был мертв". Почему самые ужасные многолетние скандалы происходят между братьями и сестрами, между близкими людьми? Да потому что человек знает самые болезненные места близких и бьет в них. И расстаться, уйти от человека, с которым вместе детей зачинал, детей рожал, с которым были счастливые моменты кажется невозможным. Поэтому многие женщины лет 10-12 терпят, а потом берут нож в руки. Они говорят: "Мне никогда не хотелось уйти, но убить – частенько". Улицкая писала, что созависимость иногда принимает ужасно уродливую форму. Надо подумать о том, чтобы больше говорить о любви, чтобы уважение было непременным компонентом любви. - А еще близкие часто не верят, что над женщиной (мужчиной, ребенком) было совершено насилие. - Происходит вытеснение, потому что человеку тяжело. Так бывает, когда у человека нежное сердце... Некоторые люди все очень близко к сердцу воспринимают, и когда они пытаются представить себе такое, и они вытесняют это, потому что им тяжело. У меня тоже такое бывает, когда я вижу котят бездомных, я понимаю, что если сейчас не перещелкнусь с этого котенка, я потом буду мучиться. И так же в отношении наших женщин – они постоянно у меня в голове сидят. У психологов есть закон "снятого халата". Ты пришел с работы, снял халат – и вместе с этим халатом ты "повесил" на стену всех своих клиентов. Дома ты отдаешь эмоции только своим близким. Это очень тяжело сделать, но надо к этому стремиться. Это профессионализм, но и христианская позиция к этому близка. Делай, что должен – и будь что будет! Я честно выполнила, что могла. Я предложила помощь, обеспечила, а дальше я полагаюсь на волю Божию. Я не пытаюсь нести их проблемы на своих плечах, потому что они слишком хрупкие. И это единственное, что спасает меня от перегрузки негативными эмоциями и лишней ответственности. Это и закон спасателя. Не мы спасаем, женщина сама себя спасает. Мы идем рядом: она делает шаг, мы тоже делаем. Мы не тащим ее с собой, не зовем. Даже не перезваниваем, как бы ни волновались. Ждем, когда она сама позвонит. Всегда инициатором является клиент! Мы никого никуда не ведем, не даем советов, мы не говорим, что делать с мужем, не вербуем – не дай Бог! Главный принцип — ненасильственность! Мы можем подвести к пропасти, вместе заглянуть туда, посмотреть, что ее ждет дальше. И это очень сложно. - Я знаю, что любому фонду, любой благотворительной организации всегда не хватает денег. Особенно сейчас. Многие БФ жалуются, что не могут "закрыть" сборы на самое необходимое, сокращают число подопечных. На что вы существуете, вам хватает денег? - На самом деле нам помогает "Ростелеком". Сейчас мы также работаем на средства президентского гранта, направленного на реабилитацию женщин. Еще у нас есть грант мэра Москвы. Но эти деньги мы не имеем права потратить по собственному разумению. Например, мы можем вписать в грант зарплату психолога. Но нам никогда не дадут денег на стройку, а у нас очень маленький дом. Мы хотим восстановить усадьбу, потому что мы часто отказываем женщинам в проживании. Пусть не деньги, но, какая-то строительная организация придет и скажет: "Давайте мы вам усадьбу отремонтируем и домик построим", – вот это было бы здорово! Или если бы кто-то отдал нам старый автомобиль, потому что наш уже на ладан дышит. У него пробег 250 тысяч километров. Еще тысяч 50 – и ему настанет каюк. Мы согласны на любую помощь, например, продуктами... - Может, надо попросить? Бывают совершенно неожиданные истории, когда людям не нужна их машина. - Я собираюсь, но я всегда очень стесняюсь просить. Ни в одном из грантов мы не можем получить машину. У нас есть небольшие деньгина бензин и на замену масла, и все. Мы сейчас пишем заявку два президентских гранта – для себя и для Ростовского филиала. А одна организация дает деньги на создание службы по трудоустройству, надо написать план. Плюс мы еще написали запросы в разные организации с тем, чтобы трудоустраивать туда людей. Мы хотим создать базу, посадить туда психолога, который будет профориентацией заниматься: кто-то может маникюр делать, другие керамику: мы планируем сделать небольшую керамическую мастерскую. И нам дают деньги на полноценный приют в Ярославской области. - Вы сможете заниматься двумя приютами? - У нас там есть организация. Она совсем маленькая – из двух человек. Помещение дал прихожанин одного из наших священников. Став директором городского рынка, он сказал: "Давай мы там сделаем и склад и кабинет". Теперь там кабинет, игровая комната, склад гуманитарной помощи, где люди получают коляски, кроватки. Есть юрист, участковые, есть знакомые в ПДН. У нас в партнерах государственная психолого-педагогическая служба "Содействие". Пока работа будет вестись амбулаторно, но я найду кого-то, кто будет заниматься приютом.
