Элла Памфилова: Суетиться и улавливать чьи-то флюиды – это не про меня

Выборная кампания этого года вызвала большое напряжение. Особенно в Москве, где лидеры оппозиции не были допущены до выборов в Мосгордуму. Это привело к серьезным протестам и несправедливым арестам. Результаты показали, что «битва за Москву» была не случайна: «Единая Россия» еле-еле сохранила большинство. Возможно, и нападение «человека с электрошокером» на председателя ЦИК Эллу Памфилову в ее загородном доме на Истре тоже связано с событиями этой кампании. Элла Александровна этот инцидент комментирует скупо: «Стала молотить его изо всех сил, как могла... схватила стул... он убежал под натиском». — Элла Александровна, хотим начать с неожиданного вопроса: вам нравилась группа «Наутилус Помпилиус»? — Одна из самых любимых. Я ее обожала. И обожаю. — Кажется, песня «Скованные одной цепью» снова актуальна... — Все в жизни повторяется на новом витке спирали. Сейчас и песни Галича начинают вспоминать, и Талькова, ну а Высоцкого никогда и не забывали. — «Скованные» вспомнились, потому что оппозиционные кандидаты, такое ощущение, бегали по кругу, искали правды везде — в окружных комиссиях, в ЦИК, в судах и на площадях. И нигде не могли найти. Система выстроилась цепью. — Во-первых, они не кандидаты, просто оппозиционеры. А вы уверены в том, что они ищут правду? Готовы ли эти люди самим себе признаться в правде? Сказать: мы, вроде бы юристы, образованные, грамотные люди, но по каким-то причинам допустили грубые ошибки, не позволившие нам зарегистрироваться и стать кандидатами. Я убедилась в том, что далеко не всем эта правда нужна. Не понимаю, почему госпожа Соболь и еще четверо из тех двенадцати, кого не зарегистрировали, не выполнили требования по заполнению, например, антикоррупционной справки. Соболь оставила пробел в графе 4 об обязательствах имущественного характера. «Ну, не заполнила. А что тут такого?» Но это уже достаточное основание для отказа в регистрации, помимо требований к собранным подписям. — Кандидат ведь имеет право на небольшую ошибку? — Еще не кандидат, а просто соискатель кандидатства. На техническую — да. Например, можно донести некоторые недостающие документы, или исправить определенные ошибки в оформлении. При этом есть документы, которые нужно сдать сразу в должном виде, и ничего исправлять там нельзя. Что касается раздела №4 — обязательств имущественного характера, находящегося за рубежом, то это можно было уточнить на первом этапе, чего не было сделано. Но уже на этапе рассмотрения жалобы в МГИК вносить какие-либо изменения было нельзя. Тем более — в ЦИКе. Незаполнение данного раздела трактуется судами как отказ сообщать достоверную информацию. Но мы, кстати, эту тему ненадлежащего заполнения даже не педалировали, мы изначально изучали только то, что уже забраковали на уровне города, и не хотели ухудшать их положение. Мы исходили из самого доброжелательного отношения к оппозиционным кандидатам, я встречалась с ними еще до того, как они получили отказ, чтобы понять, какие у них проблемы и чем мы можем помочь. — У нас на руках одна из многочисленных жалоб. Суть документа в том, что проверка графологами подписей, собранных оппозиционером Янкаускасом, заняла более шести часов, а проверка в отношении провластных кандидатов (например, [Сергея] Зверева) вовсе не проводилась или проводилась формально. Почему же на это не было никакой реакции? — Может быть, так и было, но никто нам об этом не сообщил — ни тогда, когда можно было все исправить, ни сейчас. Выборы в Мосгордуму — это региональный уровень, и ЦИК может оперативно вмешаться, только когда у нас есть жалоба с фактами, что нижестоящая комиссия нарушает процедуры или бездействует. В Санкт-Петербурге мы работали по жалобам на ИКМО, высылали туда рабочую группу, а из Москвы у нас просто не было таких сигналов, никаких жалоб. Иначе мы бы обязали сделать все, исправить, и, самое главное, вовремя. И я вас сейчас прошу, соберите все, что у вас есть, и дайте мне. Это поможет нам сделать выводы и дать оценки работе комиссий разных уровней. А то одни разговоры! Причем когда процесс уже закончился. Но и сейчас мне нужны факты, чтобы понимать, как сработала вся эта система. — Элла Александровна, но вот моя подпись за оппозиционного кандидата тоже была признана недействительной, хотя я сама ставила и ее, и дату. — В некоторых случаях сам сборщик мог «запороть» целый лист с реальными подписями, грубо нарушив правила заполнения. Такой лист по закону должен быть забракован весь. Видимо, Вам просто не повезло, но мы готовы проверить уже задним числом, что произошло с Вашей подписью. Ошибок сборщиков, особенно у Соболь, было много. Но все, что можно было исправить, мы им возвращали. По заявлениям граждан, подписи которых были признаны недействительными, ЦИК не мог работать в полной мере — мы же не следственные органы. Но и тут мы действовали сообразно возможностям: подписи, подтвержденные заявлениями со сканами паспортов, мы все до одной вернули, да и по ряду других заявлений, когда хватало наших полномочий, подписи возвращали. — И все же наблюдатели говорят о неравном подходе к кандидатам. Одни и те же ошибки, например, для Соболь стали критичными, а для кого-то провластного — нет. Или, скажем, независимых экспертов даже не подпустили к процессу экспертизы подписей, как в случае с Янкаускасом. — Дайте мне факты «неравного подхода». А эти нарушения по Янкаускасу — попади они к нам вовремя, мы бы тут же среагировали и заставили бы все выполнить как положено. — То есть надо сразу в ЦИК обращаться? А зачем тогда все нижестоящие комиссии нужны? — Да, если кандидат заинтересован в том, чтобы своевременно были предприняты шаги для регистрации — если ОИК что-то нарушил, а Мосгоризбирком не среагировал, то к нам. У нас работает горячая линия для таких случаев. Я, конечно, со временем разберусь, и виновные ответят. Но соискатели кандидатства сами не должны были терять время. В этом году кампании проходили во всех 85 регионах, в 16 выбирали высших должностных лиц, в 13 — заксобрание. Откуда нам взять людей, чтобы тотально проверять региональные выборы? Бегать по Москве, выспрашивая, где что происходит, — это, простите, слишком большая роскошь. Все, кто заинтересован в справедливости, могли обратиться в ЦИК сами — мы быстро реагируем. — И все же. ЦИК, рассматривая те документы и жалобы, которые к нему поступили до выборов, счел, что Мосгоризбирком все сделал правильно? — Нет, не счел. Иначе мы бы не возвращали кучу подписей, правда? А мы возвращали и по сто, и по двести, а Соловьеву вообще 399 подписей вернули. Мы всё пытались трактовать в пользу тех, кто хотел стать кандидатом. Когда пошли разговоры, что не те, мол, почерковеды в МВД, мы пригласили других, независимых, экспертов из разных ведомств. Они очень высокого класса и полностью провели вторичную проверку. Что-то опровергли, многое подтвердили. Среди тех, кого эксперты первоначально сочли «мертвыми душами», при повторной проверке нашлись и живые. — А подписи за провластных кандидатов тоже так тщательно проверяли? — На этот счет много разговоров. О том, что провластных проверяли сквозь пальцы. Повторюсь, если на уровне окружных комиссий были подобные злоупотребления, нам почему-то никто не сообщил, только сейчас голословно машут руками после драки. Хотя в комиссиях немало представителей оппозиции. Но мы, ЦИК, за «мертвые души» и за рисованные подписи отказывали всем, невзирая на лояльность или оппозиционность. Фактов о том, что провластные кандидаты якобы не собирали подписи, — у меня нет. И ни у кого нет. А это значит, что ни у кого нет права утверждать, что кто-то собирал, а кто-то нет. Или докажите хотя бы в суде обратное. Но в прессе все домыслы активно тиражируются. — Некоторые кандидаты не обозначают свое членство в партии власти, попросту его утаивают и идут как самовыдвиженцы. Это вообще законно? — Да, любой представитель любой партии имеет право выдвигаться самостоятельно. В этом году были также представители КПРФ и «Яблока», которые тоже шли как самовыдвиженцы. — Складывается ощущение, что гарантия законности на выборах любого уровня — только ЦИК? Правду можно найти только у вас? — Ну зачем же так. Не только. Разные ситуации бывают. Сейчас мы действительно по всем проблемным регионам добились смены руководителей комиссий. С нашей подачи за случаи административного давления были освобождены от должностей мэры, заместители губернаторов и даже руководители двух регионов. Мы добились того, что сейчас практически невозможны «карусели» и вбросы. В день голосования заниматься фальсификациями сейчас гораздо сложнее, чем раньше. Мы добились ужесточения статей за сговор по фальсификациям. — Вы можете назвать самые проблемные регионы? — У нас в этом году были проблемы с муниципальными выборами в Санкт-Петербурге, к сожалению. — Но кажется, что в этом году избирательная кампания особенно нервная. Это так? — Нет, не кажется. Наша трехлетняя работа не прошла зря. Эта кампания довольно конкурентна. В Москве, например, в среднем пять человек на место. Уровень отказов — низкий. Вообще по стране зарегистрирован 91 процент из всех, кто изъявил желание, отказали 6%, еще 3% не стали подавать документы в комиссии. В Москве на прошлой аналогичной кампании было 111 отказов, а сейчас всего 56. Жалоб по существу в этом году гораздо меньше, они были из Забайкалья, Саратова, но в основном это жалобы из Петербурга. Москва — на втором месте. Но в московских выборах я не вижу масштабных проблем. Людей «разогрели» из-за отказа двенадцати оппозиционерам, при этом примерно столько же из этой «группы» были зарегистрированы. — Но выборы в Москве кошмарны. С ними связано столько негатива! — Этот фон создан искусственно. Все обвинения из-за того, что не пустили 12 оппозиционеров, тех, кто себя позиционирует самыми истинными и самыми независимыми. Вот и весь «кошмар». Но здесь нет предвзятости. Я, например, с симпатией отношусь к Дмитрию Гудкову, с которым мы давно знакомы, к Брюхановой и Соловьеву. Я исхожу из того, как люди работали в ходе кампании. Но никакая симпатия или антипатия не влияла на наши решения — мы просто действовали по закону. Посещение цифрового участка 9008 — Вас тоже ведь когда-то считали настоящим оппозиционером, вы были соперником Путина на выборах. Вы и сейчас темпераментом чем-то Любовь Соболь напоминаете. — Упаси Господь! — Правда-правда. А что бы вы сейчас сделали на ее месте? — Точно не стала бы примерять на себя чужой имидж — в данном случае, и весьма неудачно, имидж Собчак, — постаралась бы проявить свою индивидуальность. И еще: я бы точно после месячной голодовки не смогла бы так энергично, извините, действовать. Сил бы не хватило. Я бы посоветовала ей быть в дальнейшем более честной перед теми, кого увлекла за собой, и научиться признавать свои ошибки. Я свои умею признавать, где мы неправы, где недоработали. Когда она говорит: «Мы имеем право на представительство», — она права. Да, имеет. Но этого надо добиваться честно, иначе чем она отличается от тех, кого клеймит? Быть в настоящей, а не в комфортно-игрушечной оппозиции очень непросто. Быть вдвойне вооруженным знанием закона и правоприменительных процедур, и не подставляться лишний раз, по возможности. Выход на серьезную политическую оппозиционную тропу — это далеко не тусовочные шумные акции с легкомысленной подставой других под удар... — Вы говорили о давлении на вас со стороны оппозиционных кандидатов, а было давление с другой стороны? — Да, давили ультиматумом по регистрации. Со стороны Кремля давления нет. Все знают, что я в любой момент могу напрямую выйти на президента. Ведь это была его идея, чтобы я возглавила ЦИК. Он знает мой характер, поэтому никакого давления или инструктажа нет и не было. Да и не в его это манере. Когда утверждают, что нам сверху спустили «приказ», я просто внутренне посмеиваюсь: да, попробуй мне лично это кто-то сказать. — Ну, не прямой приказ, конечно, а просто общее направление, которое буквально висит в воздухе? — Я не знаю насчет воздуха. Суетиться и улавливать чьи-то флюиды — это не про меня. Мне лично никто ни из каких кабинетов не указывал. И я даже не знаю, кто меня больше не любит — оппозиция или многие региональные и иные чиновники. Кстати, должна сказать, меня поражает, что оппозиция, критикуя власть за авторитарный режим, начинает, когда ей выгодно, требовать от меня: Памфилова, примени свою власть, возьми и нас зарегистрируй! — Требуют от вас быть диктатором? — Именно. Когда, с их точки зрения, в этом есть политическая целесообразность. — Элла Александровна, что вы думаете об «умном голосовании»? Есть ощущение, что Владимир Бортко именно из-за него снялся с выборов губернатора Петербурга, поскольку была реальная опасность, что проголосуют не за Беглова, а за него, хотя у него была роль спойлера. — «Умное голосование» я не буду комментировать, пусть его обсуждают те, кому это интересно. Не хочу вступать в эту дискуссию, а то навлеку на себя очередные оскорбления или Навальный пририсует мне еще три бороды с рогами и копытами. (Смеется — прим. ред.) А насчет Бортко, чьи фильмы я обожаю, скажу: с точки зрения власти это был неприятный инцидент, не зря Кириенко уговаривал его этого не делать. Власть ничего не выигрывает от его отказа участвовать. Да и не будет Бортко ничего высчитывать. Там другие мотивы были. Там возник достаточно серьезный внутрипартийный конфликт. — Насколько в этой кампании был задействован административный ресурс? — Мы говорим о неправомерном его применении? Да, это было — в разной степени в разных регионах. Но гораздо меньше, чем раньше. Если мы его видим, мы хватаем за руку или передаем материал в правоохранительные органы. Но, к сожалению, позиции у нас не всегда совпадают — мы считаем, что есть нарушение, а суд говорит, что не было. Эта проблема есть. До идеала пока далеко. — Что вы думаете о московских волнениях и протестах, связанных с выборами? — У людей, конечно, есть основания для социальных, политических и экономических претензий. И у них есть право выражать это на митингах. Подчеркиваю — санкционированных. Это нормально. И власть должна понимать, что вызывает наибольшее возмущение людей. Но выборы в Мосгордуму были только поводом для этих волнений. Не было бы этого предлога, нашли бы другой. Многие даже и имён незарегистрированных кандидатов не знали, кроме Соболь, Яшина и Гудкова. Видимо, в определенных кругах Москвы назрело недовольство целым рядом факторов, люди вышли, чтобы выплеснуть, что у них накопилось. Теперь давайте честно скажем: кто выходил в Москве на протесты? Это довольно обеспеченные, хорошо упакованные по всем параметрам, неплохо образованные, в основном молодые люди из весьма благополучных семей. Они выросли, как моя внучка, которая родилась в 1999 году, не зная прежних тягчайших для большинства россиян времен. Да и сегодня в регионах другие во многом проблемы и приоритеты. То, что происходит в пределах Садового кольца, далеко не во всем адекватно тому, что происходит в стране. Эти благополучные протестующие подчас не знают ни проблем своих сверстников в регионах, ни проблем своих родителей в 90-х, когда все обрушилось, когда многие мужчины из демократически настроенной технической интеллигенции в одночасье потеряли работу в так называемых закрытых «ящиках», а вместе с работой потеряли и себя, уйдя в стрессы и запои, а женщины, даже доктора наук, заделались «челноками». И все страдали от бандитов! Сколько сломанных судеб и трагедий!.. Хорошо, что эти мальчики и девочки выросли в самые благополучные в истории России двухтысячные годы, но плохо, что они не интересуются недавней историей страны. Вот и получается, что у кого-то щи пустые, а кому и жемчуг мелкий. С другой стороны, и эта часть молодежи должна найти цивилизованные способы, как реализоваться в своей стране, независимо ни от политических, ни от иных взглядов. Все они — молодые, активные, думающие — нужны России. Мне бы не хотелось, чтобы выпускники университетов, да и все остальные — уезжали из страны. Надо слышать, чего они хотят, надо уметь с ними общаться, спорить и убеждать. Дать и им возможность цивилизованно убеждать своих оппонентов во власти. Это — взаимообогащающий процесс, способствующий развитию страны. Кто-то из них и осмысляет этот процесс уже сейчас, а кто-то выходит на акции просто потому, что круто и модно. — Вы сочувствуете студенту «Вышки» Егору Жукову, которого теперь обвиняют в призывах к экстремизму? — Когда Навального зеленкой обливали, когда его штабы громили, я это прилюдно осуждала, поскольку это было связано непосредственно с выборами. Но я понятия не имею, что этот внешне привлекательный молодой человек Егор Жуков из себя представляет, что он делал и что задумал. Я не знаю сути и деталей этого дела, а я привыкла отвечать за то, что говорю. Надеюсь, что правосудие в отношении него и других будет справедливым. В любом случае, чем больше будет возможностей и площадок, в том числе и для общеполитических дискуссий между разными оппонентами и властью, чем больше и качественней будет обратная связь, тем меньше будет уход молодежи в радикальное поле. Поэтому всех призываю к диалогу — мы все в одной стране живем и нас, кстати, не так уж много, пора научиться слышать и уважать оппонентов и друг друга. — Раз уж зашла речь об ответственности за слова, то почему вы отказались от интервью «Ассошиэйтед Пресс»? А вы там сказали важное: что выборная система устарела, ее надо менять и вы будете этим заниматься. — Неправда, я от своего интервью не отказывалась — я отвергла грубый суррогат. Ведь по их просьбе дала им полноценное видеоинтервью, которое они сами у меня попросили и обещали его выложить на своих ресурсах. Но вместо этого выпустили весьма ангажированную статью своего корреспондента, где есть ряд немногочисленных вкраплений нескольких фрагментов моих фраз или ссылок на якобы мною сказанное как придаток к продвигаемой автором статьи собственной позиции. То есть вместо согласованного формата моего интервью — пропагандистская статья корреспондента с очевидными признаками беспардонной цензуры. В качестве «довеска» — пара видеофрагментов, где мои высказывания грубо обрываются на полуфразе, что искажает смысл сказанного. В этой грубой поделке от моего интервью почти ничего не осталось. Моя реакция — не отказ от того, что было сказано на самом деле, а возмущение методом их работы. Попробовали бы они поступить подобным образом с высокопоставленным чиновником, например, в Лондоне! Что касается подписей, то я задолго до этого уже высказывала мнение, что система сбора и проверки подписей слишком громоздкая и по ряду аспектов устарела, поэтому её следует упростить, конкретизировать и осовременить. И это касается не только Москвы, а всей страны. Во-первых, сбор подписей за кандидата должен быть делом реальным, посильным. Во-вторых, нужно минимизировать возможность интерпретаций при их проверке, чтобы тут не было произвола. И еще: с одной стороны, изготовить липовые подписи технологически стало проще, а с другой — собрать реальные тяжелее, потому что раньше люди были открыты, а сейчас и в подъезд не зайдешь, и не каждый свои паспортные данные сообщит сборщику, потому что жуликов много. Все это надо учитывать. Но от сбора подписей совсем ни в коем случае не надо уходить, потому что во многих странах это прекрасно работает. К концу октября мы должны подготовить пакет предложений, в том числе и по возможности собирать их [подписи] через портал госуслуг. А дальше — дело законодателей. Вот от этого утверждения, которое хоть и прозвучало в ущербном виде я не отказываюсь. Меня шокировало то, что уважаемое информагенство, задача которого — доносить полную объективную информацию, опустилось до грубой пропаганды и цензуры, поправ все принципы свободы слова. — В начале этого интервью вы сказали, что любите «Наутилус». В их песне «Крылья» есть слова: «Где твои крылья, которые так нравились мне». Так вот, многие критикуют вас, говоря, что вы превратились из честного и открытого пассионария в чиновницу и креатуру Кремля. Как вы на это реагируете? Где ваши крылья? — Это одна из моих любимых песен. Одно не исключает другого. Естественно, я чиновник по должности, но это не приговор, поскольку чиновник я максимально открытый, восприимчивый, а ЦИК — одна из самых открытых и свободных площадок для дискуссий, и у нас для всех, кто заинтересован в развитии избирательной системы, двери открыты. «Многие», кто критикует, это в основном большевики-либералы, которые не терпят и не признают инакомыслия, иной, отличной от их взглядов позиции. А я с уважением отношусь к тому, кто имеет отличную от моей позицию и умеет ее отстаивать. Более того, я умею признавать свои ошибки и считаюсь с другим мнением. И, конечно, я креатура Кремля, поскольку именно Президент предложил мне поработать в ЦИК. Многие из тех, кто публично меня гнобит, нередко в это же время непублично обращаются ко мне за помощью, и я откликаюсь, помогаю, как могу. А призывы — «Памфилова, ты была приличным человеком, а теперь уходи из власти» — ничего не стоят. Позвольте! Почему эти ребята, внесистемные «крутые» оппозиционеры, хотят в эту систему влиться хотя бы на уровне Мосгордумы, считая, что они изнутри ее будут преобразовывать в «прекрасную Россию будущего», а я, занимая более высокую должность и обладая большими возможностями, должна по их прихоти все бросить? У нас идет процесс очищения и оздоровления всей избирательной системы, и я знаю, что я это могу продвигать в большей степени, чем кто-либо другой. Не рисуя при этом фантастических картин про внезапное всеобщее благо. Для меня не проблема уйти — причем на пике популярности. Я это делала не раз. Но! Чем больше меня прессуют с разных сторон, тем крепче держу удар. Характер такой. Пока есть силы, возможности и уверенность в успехе, буду делать все, что могу. А когда не смогу, тогда сама себе скажу: да, Памфилова, иди-ка ты цветочки выращивать и слушать на досуге прекрасную музыку. * * * Материал вышел в издании «Собеседник» №34-2019.