Почему личная жизнь нобелевского лауреата Ивана Павлова была под грифом «секретно»

170 лет назад родился выдающийся ученый, нобелевский лауреат, физиолог Иван Павлов. Подробности его личной жизни десятилетиями были спрятаны под грифом «секретно». Ноябрь 1950 года. Начальник Управления пропаганды и агитации ЦК КПСС Михаил Суслов оторвал взгляд от папки: по серым щекам заходили желваки. Он медленно закрыл ее и припечатал сверху жилистой рукой-надгробием. — «Воспоминания» этой дамочки надо отправить в архив. — Голос Суслова звучал тихо, шуршал осенними листьями по траве. — Не хватало еще человека такого позорить… » Так была предрешена участь воспоминаний физиолога Марии Капитоновны Петровой. Суслов знал, что образ великого ученого должен быть непогрешимым. Где днями пропадает Ванька, знали все: в библиотеке отца. С тех пор как он нашел там книгу Льюиса «Физиология обыденной жизни», парень как с ума сошел. Детей в семье небогатого священника Петра Дмитриевича Павлова и его изможденной недугами жены Варвары Ивановны было немало — одиннадцать. Ванька родился 14 (26) сентября 1849 года, рано начал читать, и по замыслу отца должен был тоже стать священником. Но когда пришло время поступать в Рязанское духовное училище, Ванька начал чахнуть на глазах. Угасающего мальца отправили в монастырь, где он не быстро, но выправился. В училище он поступил и даже завершил учебу одним из первых, поступив в семинарию, что называется, влет. Однако когда семинария осталась за плечами, Павлов понял, что дела духовные — не его стезя. Молодым священникам не возбранялось обучение в светских вузах, и он решил продолжать изучать естественные науки. Все предрешила опять-таки книга: прочитав на последнем курсе семинарии работу физиолога Ивана Сеченова «Рефлексы головного мозга», Ваня определился с выбором. В 1870 году он поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета, где проучился чуть больше двух недель, и перевелся на естественное отделение физико-математического факультета. Его преподавателями был до ухода из университета сам Сеченов, а затем Цион и Овсянников. В это время симпатичная дочка военно-морского врача Василия Карчевского Серафима, великолепно окончившая ростовскую гимназию, обживалась в Петербурге, поступив на Женские педагогические курсы. Судьба была с ней сурова: испытывала безденежьем и голодом, затем отняла жениха — он сгорел от туберкулеза, а вскоре сама Серафима заболела малярией. Она боролась с ней в съемной комнате, выказывая удивительную волю к жизни. Как-то, начав поправляться, она услышала за стеной удивительный смех — будто ручей звенел по весне. Она подумала, что так может смеяться человек с абсолютно чистой душой. Интерес был сильнее слабости: Серафима вышла в гостиную и увидела высокого молодого человека с удивительными глазами. Так и состоялось их знакомство с Иваном Павловым. Серафима была женщиной продвинутой: была знакома с Достоевским и Тургеневым, посещала кружок Андрея Желябова, исповедовала идеи равноправия. Говорить с Иваном Петровичем она могла до бесконечности. Их роман развивался вяло, Павлов, казалось, горел лишь одним огнем — научным. А ведь ему было уже тридцать… До встречи с Серафимой никто не вызвал отзвука в его сердце. Уставшая ждать объяснений девушка отправилась учительствовать в деревню. Тут Павлов и всполошился — а как же без нее?! Он начал ездить к ней, наслаждался общением и, наконец, сделал предложение. Поняв, что у жениха нет даже на обратную дорогу, Серафима рассудительно решила, что свадьбу логично отложить до тех пор, пока жених не окрепнет материально. Но ничего не выходило: из Петербурга он писал ей наполненные любовью трепетные письма, а на научную работу у него будто не оставалось времени. В какой-то момент Серафима поняла: толк выйдет, если она будет рядом, а если выйдет — ей придется всю жизнь быть при муже и экономкой, вести все финансовые дела, до которых явно талантливый молодой ученый явно не был охоч. В1881-м Серафима (он называл ее Сарой) и Иван поженились. Иван Петрович не привез к торжеству ни гроша. Он не думал о таких мелочах... Так и пошло: подходящие друг другу молодые если и ссорились, то из-за материальных проблем. Однако им хорошо было вдвоем. Хотя и непросто. Например, Павлов любил прогуливаться с женой, не учитывая при этом, что сам-то, высоченный и сильный, ходит с невероятной скоростью, порой обгоняя брички. Бедная Сара вынуждена была бегать за супругом — в прямом смысле слова. Однажды такая пробежка вышла ей боком: она потеряла ребенка. Драму они переживали вместе. Но потом Сара восстановилась и принялась рожать. Первенец — мальчик по имени Мирчик — прожил совсем мало… Потом родились Володя, Веруша, Витя и Всеволод. Серафима была рядом с мужем в самые трудные времена. С нищетой было покончено только в 1890-м, когда все наработанное Павловым в прежние годы «выстрелило»: он стал профессором, получил высокое жалованье. «Искал в товарищи жизни только хорошего человека, — писал Иван Петрович, — и нашел его в моей жене Саре Васильевне». Это именно она заставила его защитить докторскую, подвигала его к новым свершениям. Но было одно серьезное «но». При всем восхищении увлеченностью мужа работой, Саре были неприятны его опыты, в результате которых гибли животные. Увы, но Павлов не разделял любовь к женщине и любовь к науке, они существовали в нем едино, слитно. Ему было важно, чтобы близкая женщина была так же охвачена страстью к исследованиям, новому, экспериментам. При всей близости супруги отдалялись — до поры незаметно для окружающих... В 1904 году Иван Павлов стал нобелевским лауреатом. Премия «За работу в области физиологии пищеварения» сделала Ивана Петровича звездой научного мира. И он продолжал удивлять. Даже король Швеции, вручавший награду, заметил настороженно: «Я боюсь вашего Павлова. Он не носит никаких орденов. Он, наверное, социалист». Но нет, он не был социалистом! И когда в стране свершилась революция, Павлов, не стеснявшийся выражать свое негативное отношение к происходящему, оставался на высочайшем счету у молодой советской власти. Ленин лично подписал особый декрет о создании условий работы для ученого. Ему прощалось все и позже, а как и почему — на этот вопрос до сих пор нет ясного ответа. Не исключено, лишь по одной причине: его гениальность была большевикам очевидна, «на поклон» к Павлову приезжали мировые знаменитости, и упавший с его головы волос мог вызвать в мире бешеную реакцию… Сбывалась, как казалось, мечта Серафимы Васильевны о достойном существовании. Спецпаек, который советская власть готова была выписать Павлову, включал в себя «70 фунтов пшеничной муки, 25 фунтов мяса, 12 фунтов свежей рыбы, 3 фунта черной икры, 10 фунтов бобов, 4 фунта сыра, 5 фунтов сухофруктов, 750 папирос». Но от пайка Павлов отказался. Точнее, поставил условие: все приму, но если такие привилегии получат и все сотрудники его лаборатории. Да, что позволял себе ничего и никого не боящийся Павлов, кажется ныне невероятным. Вот выдержка из его письма В. Молотову: «Мне тяжело, по временам очень тяжело жить здесь — и это есть причина моего письма в Совет. Но мне тяжело не оттого, что мировой фашизм попридержит на известный срок темп естественного человеческого прогресса, а оттого, что делается у нас и что, по моему мнению, грозит серьезною опасностью моей родине. То, что Вы делаете, есть, конечно, только эксперимент и пусть даже грандиозный по отваге, как я уже и сказал, но не осуществление бесспорной насквозь жизненной правды — и, как всякий эксперимент, с неизвестным пока окончательным результатом. Во-вторых, эксперимент страшно дорогой (и в этом суть дела), с уничтожением всего культурного покоя и всей культурной красоты жизни. Пощадите же родину и нас». Это было написано 21 декабря 1934 года. В тот же день Молотов отписал Сталину: «Сегодня СНК (Совет народных комиссаров) получил новое чепуховое письмо академика Павлова». Чем же занимался Павлов — в двух слова? Особенностью его методики было то, что он видел связь между физиологией и психическими процессами. Работы Павлова о механизмах пищеварения стали отправной точкой для развития нового направления в науке. И даже в обывательской среде, далекой от науки, известно, что Павлов работал над созданием методики условных рефлексов. Знаменитый эксперимент, «собака Павлова», был поставлен для изучения рефлексов животного на воздействия извне. Он вывел понятия рефлекса, формирующегося на основе опыта. Кроме того, Иван Петрович внес огромный вклад в изучение функций мозга. Крестьянская закваска оказалась крепкой: годы шли, а Иван Петрович оставался крепким, бодрым и трудоспособным. Он был болезненно точен в работе, да и в быту признавал лишь свой порядок: вещи на его столе должны были лежать так, как их положил он, и никак иначе. Характер его был непрост, но все любили его — за сердечность, чувство юмора, неиссякаемый интерес к жизни. И семьянином — для всех — он был отличным. Пока не поползли странные разговоры… На новую сотрудницу лаборатории Марию Петрову Павлов обратил внимание сразу. Она появилась в 1912 году — крепкая, сбитая, с румянцем на щеках. Такие женщины ему нравились. Ему нравилось и то, что Маша ходит на все собрания. Однажды он позвал Машу вместе пройтись после работы. Они шли по проезжей части: на тротуарах их «скоростная парочка» мешала пешеходам — Маша оказалась достойной спутницей «скороходу». Вскоре такие прогулки стали ритуалом. Поползли разговоры, затем Петрова получила оскорбительное письмо, собралась уходить... Вернувшийся с отдыха Павлов так обрадовался, что она не ушла, что предложил закрепить «примирение» поцелуем. И вложил в свой поцелуй столько страсти, что нечто, долго тлевшее в Маше, вдруг вспыхнуло. Вскоре они стали близки. У Ивана Петровича была своя логика: не надо стесняться чувств, если это любовь. Правда, когда Маша в любовном горении начала хуже заполнять бумаги и отдалилась от науки, он сделал ей серьезное «вливание»: без научного единения любовь отчасти теряет смысл. Для него было важно, что они, влюбленные, вместе заняты общим делом. А целоваться можно и между опытами, правда? Со временем Мария Капитоновна стала частым гостем в доме Павловых. Ее обожали внуки Ивана Петровича, а Серафима Васильевна позволила себе колкость лишь раз, подсунув ей записку: «И кому какое дело, что кума с кумом сидела…» Сара любила своего Ваньку. Его счастье было для нее едва ли не важнее, чем ее собственное. — Я хочу написать о нас всю правду, — как-то сказала Маша. Иван Петрович промолчал, но позже обронил: — Я не хотел бы доставлять кому бы то ни было боль… И пояснил: пиши, но публикация этой истории возможна лишь после смерти моей жены. — И после моей смерти, — тихо добавила Маша. В 87 лет Павлов заболел пневмонией и очень быстро «сгорел»: он умер 27 февраля 1936 года. Мария Капитоновна начала писать книгу «Воспоминания об академике И. П. Павлове (моя исповедь)» еще при его жизни. В мае 1948 года ее — серьезного ученого, автора более 150 научных трудов — не стало. 1 декабря 1949 года секретарь Ленинградского обкома Андрианов отправил на имя Г. Маленкова письмо, в котором сообщал, что в рукописный отдел Государственной публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина еще в 1947 году был сдан на посмертное хранение пакет от М. К. Петровой, «который в настоящее время находится в горкоме ВКП (б)». Добавив, что Петрова «свыше 25 лет была в интимных отношениях с Павловым», бдительный партсекретарь просил дать указания по поводу дальнейшей судьбы рукописи. Изученная партийным руководством, она была отправлена в Центральный партархив под грифом «Секретно». Да только рукописи, как известно, не горят… Мария Петрова мучилась: имела ли она право написать о Павлове всю правду? Но она сделала это, искренне любя своего Ивана Петровича. Свою книгу издала и Серафима Карчевская. Ее не стало чуть раньше, чем Маши, — 31 марта 1947 года. И в ее книге все пронизано любовью. Бытует байка: у Павлова как-то спросила одна сотрудница его лаборатории, а может ли мужчина любить двух женщин. Иван Петрович ответил: «Если вы спрашиваете меня как физиолога, отвечу — может». Читайте также: Художнику нужна муза: история любви Исаака Левитана