"ПНИ его к Богу": жизнь у озера без решеток и транквилизаторов

МОСКВА, 22 сен — РИА Новости, Алексей Михеев. "Тяжелые множественные нарушения" — не просто диагноз. Это приговор для тысяч людей по всей стране, запертых в психоневрологических интернатах. Несмотря на протесты и критику, строительство больниц, больше похожих на тюрьмы, продолжается. А в небольшой деревне на Карельском перешейке священник в белой шляпе показывает дом, где живут несколько человек, которых удалось спасти из фактического заключения. О маленьком счастье людей с большим сердцем — в материале РИА Новости. Из комы — в лес "В 2005 году меня сбила машина. В больнице сказали: травма с жизнью несовместима. А если чудо и произойдет, то я буду похож на одного из моих сегодняшних подопечных. Помню, как вышел из комы, смотрел на свет и радовался, что живой, — детское такое чувство радости. И ужасно хотелось поскорее выйти из больницы. Тогда я еще не знал, что интеллект ко мне мог не вернуться, что я мог остаться здесь до конца дней", — рассказывает отец Борис, настоятель небольшого деревянного храма в честь царственных страстотерпцев в деревне Раздолье. Сан он принял после травмы и решил, что остаток жизни проведет, помогая тем, с кем чуда не произошло. Его первым подопечным стал 43-летний Владимир с ДЦП: после смерти родителей он оказался никому не нужен. Сейчас в Раздолье живут семеро. "Я боялся, конечно. Думал, это будет болото, из которого никогда не выберусь. А вышло наоборот: здесь я черпаю силы для работы с обычными людьми. С ними, как выяснилось, тяжелее", — признается священник. "Там темно и страшно" Шесть лет назад на экраны вышел фильм режиссера Елены Погребижской "Мама, я убью тебя" — об ужасах образцового, как считалось, детского психоневрологического интерната в Большом Колычёве. Картина вызвала резонанс даже на федеральном уровне, директора интерната уволили, а в село одна за другой зачастили высокопоставленные комиссии. К сожалению, с тех пор мало что изменилось. "Там тяжело, там страшно, пугают, закрывают", — повторяет Дина. Она очень плохо говорит, ее "переводит" подруга Юля, с которой они вместе с четырех лет. Пугают в ПНИ обычно принудительной госпитализацией в психбольницу. "Тихую комнату", в которой можно посидеть, чтобы успокоиться, если с кем-то поругался, в Раздолье даже хотели назвать "Кащенко" — чтобы показать: ничего страшного там не будет. Но потом передумали. А в углу поставили гитару. "Они же живые люди, могут питать друг к другу и неприязнь, и обиду. И когда что-то подобное прорывается, я предлагаю: смотрите, можно решить так, а можно еще и вот так. И человек соглашается, напряженность спадает. Мы же все обычные, в особой святости не замечены", — смеется отец Борис. Вера — дело добровольное Дом в Раздолье — совместный проект местного православного прихода и благотворительной организации "Перспективы". Но никакой принудительной религиозности здесь нет. Отец Борис вообще считает, что с вопросами веры и спасения души прекрасно разберется сам Господь, а его дело маленькое — помогать людям. "Вера в Бога у них искренняя и непосредственная. Я, со своей стороны, делаю, что могу, верю: мои слова остаются в их душах. Не жду, что они вот так мгновенно возьмут и преобразятся. К тому же, если человек внешне не проявляет религиозности, это еще ни о чем не говорит. Господь каждого судит индивидуально, не стрижет под общую гребенку. Во всяком случае, никаких безобразий у нас не происходит, сложные моменты мы разруливаем — с нас и довольно", — рассуждает священник. Владимир, его первый подопечный, говорит, что верит в Бога, но Бог у него свой: "Он со мной беседует, утешает". Отец Борис жалеет, что так и не нашел тропинку к его сердцу и не смог помочь простить родных. Но Володя старается не грустить — даже пишет книгу. Предисловие к ней уже составил известный петербургский писатель. "Про нас всех пишу. Мы смешные. Подростковая группа детского сада такая. Мне вот уже полтинник, а я маленький", — то ли шутит, то ли всерьез говорит собеседник. "Жду Арнольда на чай" Однажды один из волонтеров, Максим Якубсон, снял документальный фильм про дом в Раздолье. На международном кинофестивале в Боливии лента получила Гран-при в номинации "игровое кино" — там, за океаном, никто не поверил, что это реальная жизнь. "Люблю фотографировать! — показывает мне Юля свой телефон. — Когда гости, праздники. Потом отсылаю всем — во "ВКонтакте", вотсапе, инстаграме. И мне пишут: "Ой, какие красивые фотки!" Друзей, наверное, тыща уже во "ВКонтакте". А с фейсбуком не дружу — не умею. Зато котиков сфотографировала. И цветы! А вот это мы с Максимом ходили на озеро. А это мои рисунки. Только объектива, как на фотоаппарате, не хватает". Сережа совсем недавно перестал говорить о себе в женском роде — в ПНИ его окружали только женщины. Сейчас он ждет в гости Арнольда Шварценнегера, который приедет на два дня в Петербург в начале октября. Очень хочет напоить его чаем и поговорить о жизни. "Посмотрите, какие они. В 18 лет за ними в детский дом приезжает машина и увозит туда, откуда не возвращаются. Мы принялись их искать, когда увидели, что там они просто умирают. Добились, чтобы их переводили хотя бы в один ПНИ, а не в восемь разных. А после нашей Дины поняли: нужно начинать работать", — говорит президент "Перспектив" Мария Островская. На то, чтобы вытащить Дину из интерната, потребовалось 15 лет. Сейчас огромный ПНИ на четыреста мест строится даже в Севастополе, где никогда не было подобных заведений. Остановить это пока не может никто.