Балерина Диана Вишнева о языке тела, стертых ногах и толковании сновидений

В середине сентября на сцене Мариинского театра в Санкт-Петербурге, а затем и в московском «Крокус Сити Холле», прошла российская премьера «Снов спящей красавицы» — шоу столь яркого и необычного, что определить его жанр в общепринятых терминах представляется практически невозможным. Звезда классического балета Диана Вишнева танцевала в костюме, на котором были укреплены 17 сенсоров, реагирующих на движение, изображение передавалось на огромный 3D дисплей в виде фантастических аватаров, музыку к шоу написали известные голландские электронщики Nosia, постановку танца осуществил знаменитый словенский хореограф Эдвард Клюг, а всю техническую поддержку — мощная международная команда передовиков продвинутых цифровых технологий. Корреспондент «Ленты.ру» встретился с Дианой Вишневой и расспросил ее о сенсорах, снах, аватарах, современном танце и языке тела. «Лента.ру»: Давайте начнем с самого очевидного вопроса. Что заставило вас — признанную звезду классического балета принять участие в столь необычном и рискованном проекте? Диана Вишнева: Наблюдая за тем, что происходит сегодня в мире танца, я постоянно задавалась вопросом, каким будет спектакль будущего, куда все это будет двигаться дальше. У нас молодые пока еще ходят в театр, а заграницей, особенно в Америке, я вижу в основном, пожилую аудиторию. Молодому поколению интереснее посидеть в компьютере. Из телефонов их не выгнать. Понятно, на рок концерт идут все, а вот на серьезное и правильное искусство не особенно. Мне захотелось найти такой формат, который бы смог затрагивать людей одновременно эмоционально и интеллектуально, говоря с ними на привычном им языке, через приемы сегодняшнего дня. А насколько современны «Сны спящей красавицы»? Как они связаны с сегодняшней реальной жизнью? Прогресс постоянно идет вперед, развиваются технологии. Театр должен быть отражением современного мира. Одним из его отражений. Мы же современные люди, живем сегодняшним днем, пользуются соцсетями, знаем, что такое виртуальные миры. Я человек очень современный, но я впитала в себя опыт разных поколений — и систему работы, и школу, и традицию, и историю. Для меня быть современным, это не значит стать таким тинэйджером, который только про компьютеры. Я из того века человек, где не было интернета. Мы последние из могикан. Потому, что после меня люди уже родились в мире с интернетом. С технологиями ход времени абсолютно поменялся. Поменялось отношение ко времени. И вот здесь мы хотели показать, что спектакль будущего — он совершенно другой. Говорят, театр застыл, театр умер… Это не так, потому что технологии тем или иным способом внутри театрального пространства все равно присутствуют. Пусть даже декоративно. А мы попытались сделать это не декоративно, а интерактивно. Есть вероятность, что классический балет постепенно отомрет? Ну мы же любуемся сегодня картинами Рембранта... Что-то обязательно сохранятся, но спектакль не должен пылился, он обязан быть живым за счет жизни, которую руководитель или прима-танцовщик привносят в него. Сейчас все главные театры имеют две сцены, что прекрасно. Можно продолжать ставить классику и одновременно работать с современным материалом. Иначе новое поколение и классику не будет хорошо танцевать, потому что классику тоже надо сегодня танцевать по-другому. Идет прогресс и каждое поколение привносит свои нюансы. Но творчеству обязательно нужны личности и таланты. Ревность какая-то существует у классического балета к современному танцу? В Советском союзе уделяли мало внимания современному танцу, поэтому мы сильно отстали. Хорошо, хоть классический танец сохранили, могли и его как имперскую забаву угробить. Но получилось наоборот, балет стал частью идеологии. А вот на современный балет, только последние лет десять начали обращать внимание с появлением новых людей. Я тоже своими силами, своим именем, брендом стараюсь это делать. Мне как танцовщице этот процесс интересен. Интересно быть не только классической, но и универсальной балериной. Классический балет, contemporary dance и технологический современный танец, который мы сейчас наблюдаем, достаточно разные по технике. Вы как-то меняете в связи с этим свои занятия? Я занимаюсь одинаково одним и тем же классическим уроком, но вкладываю в классический урок все, что я уже знаю из современного танца. Это разная гравитация. И нагрузка на разные группы мышц? Мышцы тоже, но самое главное гравитация. Весь классический балет направлен вверх, contemporary направлен вниз, независимо от того, что именно ты танцуешь. А гравитация требует очень высокой интеллектуальной координации. Это как язык, ты думаешь на русском языке, а говоришь на английском, французском, итальянском. Также и здесь, я занимаюсь классическим уроком, но этим я подготавливаю себя к тому или иному языку танца, к разным стилям. Я понимаю, какие нужны ключи и как адаптировать свое тело, чтобы не травмировать его. И чтобы не выглядеть по-идиотски. Не быть такой классической балериной, которая танцует карикатурный contemporary. Надо себя менять, и я меняю себя через мышление и через работу мышц. Но это не значит, что ты какую-то мышцу сильнее или легче напрягаешь, работая ты меняешь формулу использования своего тела. Эта тебя обогащает. У меня одно из лучших классических балетных образований, но я так же работала с Морисом Бежаром, а теперь работаю с Эдвардом Клюгом. Это дополнительное образование, это делает богаче и умнее прежде всего мое тело, дает ему новые возможности движения, передачи эмоции, силы и индивидуальности. Вы очень долго танцевали классический балет «Спящая красавица» на музыку Чайковского. Есть ли хоть что-нибудь, что из того балета вы сюда перенесли? Я была классической Спящей красавицей, но ничего общего… То есть это совсем другая история? Я ничего не использую, но у меня есть данность. Это глубоко во мне. Есть мой шейп, мое классическое тело, есть опыт. И это меня обогащает. То есть хореографу со мной интереснее. Не каждый готов к экспериментам, когда нужно забыть все, что было с тобой до. Это определенная ломка, но ты должен через это пройти… Человек, который танцует этот спектакль, не станцевав классическую «Спящую красавицу», выглядит по–другому. Но школа есть школа, и классическую школу никуда не спрячешь … Мы все вышли из одной школы. Одна из ста стала тем, кем стала. А дальше? Насколько ты вообще готов идти дальше? Насколько ты готов себя ломать, насколько готов укрощать? Если ты дошел до выпуска — тебя уже можно записать в герои. Но если ты уже решился идти дальше, ты должен готов быть аскетом, терпеть, держать себя в узде и идти. Это же боль, это же бесконечная боль. Если вы не получили травму, вы просто танцуете, у вас потом болят мышцы? Всегда, если не болят, значит что-то не то. Если ты двигаешься на максимуме и делаешь больше того, что ты способен делать, естественно все болит, естественно все стирается. Не просто же так балерины выходят на пенсию в 36 лет. Кто-нибудь просто так у нас пенсию даст? Не даст! Стерто все, болит все. Балет — это очень короткий, спринтерский бег. Дистанция короткая, а жизнь длинная. И это очень сложно. Тем, как вы двигаетесь, я сейчас два часа любовался. Это же фантастика! Так перекладывать свой вес, даже кошки так не умеют. Это очень просто, наблюдаешь за тем, как животные это делают и пробуешь повторить. Вообще много всего берешь из жизни. Обожаю вдохновение, талантливых людей, будь то беседа, будь то работа … У меня очень хорошие глаза, внутреннее видение. Все это легло на то, что я стала балериной. Если бы не стала, нашла бы что-то другое. Давайте вернемся к «Снам спящей красавицы». Расскажите о своих взаимоотношениях с аватаром. Когда вы танцуете, то, что вы ощущаете, и то, что видите на экране, насколько отличается одно от другого? Мы специально изучали, как все это ложится на экран. Материал подбирался по аватарам и исходил из их эмоциональных характеристик и возможности повтора ими тех или иных движений. Но мы не хотели становиться рабами аватара, заложниками технологии. Важно было понять, что первично: ты должен подстраиваться под него или ты должен заставить его танцевать, образовать его, заставить развиваться... Это трудно, бесконечный такой барьер, но в итоге мы не стали рабами аватаров, потому что иначе это было бы очень банально, очень плоско для хореографа и для танцовщицы. Мы нашли компромисс: где-то pro-recording, то есть используем материал, который был записан заранее, где-то live-recording, где-то абсолютная трансляция в real time. И такой баланс, все время нужно поддерживать, чтобы не пропадала линия концепции и не было скучно. Потому что, если все делать только в реальном времени, сначала это тебя потрясает, а затем становится скучно, словно ты в мультик попал. То, что вы видите, когда перед зеркалом танцуете, и то, что делает на экране аватар, сильно различается? Насколько это разные вещи? Это как тело живое и тело-изображение. Тело мыслящее, тело с определенным интеллектом и картинка без интеллекта. Есть такие движения, которые аватар совершенно не способен повторить? Гибкости, пластики ему не хватает. И техники ног. Аватары без ног, только сама принцесса с ногами. Но она не может танцевать так, как танцую я на сцене. Поэтому мы даем ей какие-то достаточно простые движения, упрощенный вариант меня. А потом я дотанцовываю, или аватар делает зум, и мы видим только его руки или голову. Но аватар не может танцевать. Вы смотрите на экран, когда танцуете? На первом шоу у меня даже был свой специальный экран, чтобы постоянно видеть, что происходит с аватаром. Но должна же быть еще и некоторая задержка реакции, между тем, что вы делаете и тем, что аватар за вами повторяет… На полсекунды примерно. Сейчас я уже освоила этот темп, но все равно, часто поворачиваюсь лицом к нему. Я уже знаю с какой скоростью он движется, но все равно не отключаюсь, контролирую и себя, и его. И себя и того парня... И думаешь за него, и работаешь, и подтягиваешь его на себя, а иногда даже становишься им. Когда вы на сцене в темном зале один на один с огромным жутким аватаром, он вас не пугает? Экран очень большой, конечно. А воображение уводит тебя, уносит в этот мир виртуальный, и в какой-то момент приходит мысль — а вдруг я там потеряюсь, я же такая маленькая… Я чувствую, как меня затягивает туда, но потом меня как будто увеличивает зум, и я сама внедряюсь в этот экран. Я себя больше проецирую в экране, чем в зеркале. Есть такое ощущение. Сны спящей красавицы — это имеет какое-то отношение к вашему внутреннему миру. Или это просто хореография? Это просто subject, сюжет. Появилась хорошая идея. Принцесса спала сто лет, но что ей в это время снилось. Никто это черное пятно раньше не трогал. Неизвестно, что она переживала все это время. У вас был шанс как-то преломить это через себя. Это могла бы быть личная история? Сценарий был написан… И совсем ничего личного? Во-первых, это конечно сценарий. То есть, не я его писала, не я креативный продюсер этого всего. Нет. Была написана история и соответствующий этой истории сценарий. Под эту историю создавались аватары… Но, конечно, ты как-то все равно через себя это пропускаешь, определенные свои страхи… А как вы вообще к снам относитесь? Стараюсь относиться серьезно. Я, конечно, не веду никакие записи, но сны мне важны, стараюсь их разгадать. Вот, допустим, ты человека долго не вспоминал, а он тебе вдруг приснился, и ты понимаешь, что он приснился не просто так. Понимаешь, что есть какая-то связь с космосом и это что-то значит. В вещие сны верите? В вещие сны не особенно верю. Со мной не бывало такого, что приснилась картинка — и потом она дублируется на жизнь, а вот в интерпретацию снов верю. Если перед спектаклем какой-то сон мне приснится, то я его могу немножко интерпретировать. Представить, что будет со мной на спектакле. Иногда это происходит из-за того, что мозг перегружен, нервное состояние и сложно расслабиться. Вот сегодня мне вдруг приснилось «Жизель». Именно вот по тактам приснилась. И почему-то до начала спектакля я разбиваю балетную туфлю, и она становится мягкой. Мне надо выходить, а у меня вместо пуантов мягкая туфля и других балетных туфель нет. Это настоящий кошмар, в котором нужно найти смысл, как-то его интерпретировать. Иногда сны — это видения, иногда кошмары, иногда предвкушение, иногда они ведут тебя куда-то… Я знаю, какие сны мне снятся перед болезнью или перед смертью знакомого человека. Есть какие-то повторяющиеся сны. Как очень опытный человек, большая часть жизни которого связана с танцем, скажите, а можно решить какие-то свои внутренние проблемы именно посредством танца? Может танец быть терапией? Конечно. Танец, даже подготовка к танцу, это медитация. Медитация создает определенную гармонию движений, движения — это вибрация тела. А вибрация тела, которая откликается на какую-то эмоцию — это вибрация души. А дальше ты себя дисциплинируешь, контролируешь и твоя мозговая, физическая и эмоциональная составляющие входят в гармонию. Балет — это определенные правила и феноменальная дисциплина. Ты каждый день идешь к станку, совершенствуешь свое тело, а через тело — мозг, мышление, эмоции. Это как долг, как жертвоприношение. А можно танцем вылечить какую-то внутреннюю травму? Травма — это же потенциальная энергия, следствие какого-то психологического удара, чтобы от нее избавится, надо перевести ее кинетическую энергию ответа. Отдать, освободиться. Можно взять и вытанцевать травму? Вот когда в деревне умирал кто-то приходили плакальщицы, и они могли выплакать горе. А вытанцевать горе можно? Да, но это технически непростая задача. Если ты пришел на дискотеку потанцевать, ну да, ты можешь снять какой-то стресс. Но чтобы вытанцевать свою проблему — должна быть особая техника. Нужно психологически работать, работать через танец. Я уверена, что люди, которые приходит в студию заниматься танцем, а таких много людей, непрофессионалов, именно за этим и приходят. Чтобы через движение гармонизировать свои внутренние вибрации. Когда есть гармония вибраций, то очень много шансов, что ты токсины свои душевные отпускаешь. Не зря же говорят, что движение — это жизнь. Но, в то же время, есть и профессиональная история. Балет — это стресс на стрессе. Выйти на сцену оголенной, когда десять тысяч человек на тебя смотрят, а ты там что-то делаешь. Это невыносимо. Это груз и стресс. За всем этим стоит целый Эверест. Ты вроде поднялся на Эверест, раз — и второй вырос. И вот так всю жизнь. Чем выше ты поднимаешься, тем тяжелей, воздуха меньше… дышать тяжелее. Хочу спросить вас о костюме с датчиками, насколько сложно было привыкнуть к ним? Было очень неудобно для привыкания. Датчики то выпадали, то отключались, то не работали, то калибровка куда-то девалась — ты постоянно двигаешься, сенсор смещается и теряется правильное изображение. Только настроишься на работу — стоп. Это только на репетициях, или на спектаклях тоже происходило? На спектаклях тоже бывало. Отвалился сенсор, и нога у аватара на экране подвисала. Естественно, это не удобно. Потому что в современной танце, много партерной техники, движений на полу. А в этом костюме ты не чувствуешь свое тело как раньше — кожу, и мышцы. Потому что на тебе появилось что-то инородное. Нужно было привыкать к этому. Привыкли? Привыкаю от спектакля к спектаклю. Потому что одно дело сенсоры на репетиционной сцене, другое дело во время спектакля. Но ты живешь, набираешь опыт, адаптируешься от спектакля к спектаклю. Хочу спросить о музыке. Вы все-таки были воспитаны на классике. Мусоргский, Чайковский…, а здесь электронная музыка. Когда в спектакле симфоническая музыка, там многое зависит от человеческого фактора, очень важно кто дирижер, какой оркестр. Иногда исполнение дает тебе дополнительное вдохновение. Здесь же, ты привыкаешь к определенному темпу и объемному звуку. Это совсем другое. Людям, привыкшим к симфонической музыке, это может не понравится. Но мы не затачиваемся на какую-то ограниченную аудиторию, мы хотим охватить максимум. Танцевать современный танец под электронику проще? Если бы я на эту музыку стала делать классические движения, меня бы выворачивало, это невозможно. Хореограф, приступая к работе, слушает музыку и, если она ему нравится и соответствует сценарию, он ставит соответствующий танец. Электронная музыка вполне соответствует происходящему на сцене. Есть хореография, сценарий, а какие-то элементы импровизации в танце возможны? Не импровизация, а интерпретация. Она позволительна, когда ты уже все точно заучила и хореограф сказал: все, все на мази! Дальше можно включать свое видение того, что ты делаешь. Потому что сначала ты заучиваешь, повторяешь, повторяешь, и только когда это становится твоей органикой, ты можешь вкладывать в нее артистическое наполнение. В каждое движение. И это движение начинает протекать по-другому, оно уже не становится таким выученным. Оно становится твоим. Существует концепция языка тела. О том, что язык тела гораздо более честный, чем язык слов. Когда человек врет, тело его выдает. Вы профессиональная танцовщица, вы можете контролировать язык своего тела? Нет. Я могу его полностью контролировать только физически, но на психологическом уровне я оголена. Вас выдадут какие-то движения? Да. Человек, который выходит на сцену, не может ничего соврать. Он оказывается в таком мистическом месте, где это всегда видно… А в обычной жизни? Насколько вы можете контролировать свои движения? Могу, конечно, когда задаюсь такой целью. Другое дело, хочу ли я. Скажем, если я персона Диана Вишнева — то я это делаю. Но когда я в своей частной жизни, зачем мне это? Мне не нужна ложь, я искренна во всем. Моя репутация, мое воспитание, моя семья не предполагают этого. Я — воин, боец во всем, поэтому мне не нужно за что-то прятаться, где-то вилять, что-то скрывать. В моей истории этого нет. У меня так сложилась жизнь, что не было серьезных жизненных травм, которые мне нужно было бы скрывать. Вы осторожный человек? Я — осторожный. Всегда сначала осмотрюсь, прежде чем нырну и сделаю свой выбор. Я нырну со своими условиями, понимаете. Не буду подстраиваться под систему, а буду стараться, чтобы система не травмировала меня и не меняла мой путь. Поэтому я очень скрупулезно отношусь и к выбору проекта, и с каким человеком мне работать… или не работать. Я делаю выбор, чтобы иметь возможность оставаться свободной и искренней. И я очень дорожу свободой и оберегаю ее. Поэтому я очень свободна.