Кама Гинкас: «Любой человек должен найти в театре что-то для себя»

Когда Андрей Сахаров вернулся из ссылки в Горьком, первое, что он посмотрел в московских театрах, был спектакль «Собачье сердце» в МТЮЗе. В сентябре в Ульяновске состоялось продолжение регионального проекта премии «Золотая маска». Горожане увидели шесть спектаклей-лауреатов и номинантов премии. Среди них – два спектакля Театра МТЮЗ: «Пьяный Амур» Евгения Попова в постановке Генриетты Яновской и «Вариации тайны» Э.-Э. Шмитта в постановке Камы Гинкаса. Режиссерская пара более чем с полувековым стажем супружеской жизни Гинкас и Яновская – ученики Георгия Товстоногова, Кама Гинкас за свою жизнь поставил более 60 спектаклей, в том числе за рубежом. «АиФ в Ульяновске» не смог упустить такую возможность как эксклюзивное интервью с мастером, мифы о котором бегут впереди его славы. Театр – сильное впечатление – Кама Миронович, список ваших спектаклей впечатляет, в нем десятки постановок. Но было и время, когда вам не давали работать. Что вы можете сказать об этом периоде? – Все журналисты задают два вопроса – про военное детство, и я лет сорок про это рассказываю (в младенчестве Кама вместе с родителями был заключён в каунасское гетто, откуда через полтора года семье удалось бежать – ред.), и второе: как же вы жили без работы, когда закрывали ваши спектакли? На что я давно уже отвечаю: жили прекрасно. Генриетта Наумовна собирала грибы, мы их сушили, она вязала кофты, юбки и куртки, мы носили это, театр иногда ей что-то заказывал, так и жили. А то, что мы испытывали творческий голод, – да, это было. Но в те редкие разы, когда нас все-таки приглашали, мы ставили так, как хотели, и то, что хотели, и в итоге спектакль либо кастрировали, либо закрывали окончательно. – Ваши спектакли и темы, которые поднимает ваш театр, – они очень «взрослые». Но ведь ваш театр называется «Московский театр юного зрителя»! – Нет, он называется – Театр МТЮЗ. Так и напишите – МТЮЗ. Во время приемки спектакля «Собачье сердце», который вышел в мае 1987 года, встал вопрос о смене названия театра. Мы года полтора выдумывали разные названия, но так ничего и не придумали. Уже тогда мы много ездили за границу, и в мире нас знали как «Театр нового поколения». А потом переименовываться стало уже поздно, потому что Московский ТЮЗ был брендом. Но дальше пошла волна переименований: Театр Ленинского комсомола стал «Ленкомом», ленинградский Ленком стал «Балтийским домом», и даже Центральный детский театр превратился в РАМТ. Тогда это название – театр юного зрителя – стало нас тяготить. Нам говорили, что театр должен быть не для детей, солдат, гомосексуалистов или негров, а для людей: любой человек должен найти в театре что-то для себя. Да, каждый театр должен в субботу и воскресенье показывать спектакли для детей. Обязан показывать! Но вечером дети должны ложиться спать, и не надо их будоражить сильными впечатлениями. А театр – это сильное впечатление. Но детские спектакли у нас идут, например, «Волк и семеро козлят на новый лад» – потрясающий спектакль с музыкой Рыбникова. Я сам сделал два спектакля – «Золотой петушок» (хотя Пушкин никогда не писал для детей, у него это скорее романтическая притча, точно так же и Андерсен не писал для детей, его сказки – для взрослых, это потом они стали детскими). Я поставил притчу о любви «Счастливый принц» по Оскару Уайлду, ее смотрят и дети, и взрослые. Вот вам реальная история. Драматург Александр Червинский, который делал инсценировку «Собачьего сердца», привел на спектакль своего пятилетнего сына. Понятно, что детского там мало. «Тебе понравился спектакль?» – спрашивают у мальчишки. – «Да». – «Все было понятно?» – «Да». – «А что ты понял?» – «Что хорошую собаку превратили в плохого человека». Он уловил суть. Мы не понимаем, что дети довольно тонко воспринимают театр. У меня были в спектаклях некоторые рискованные вещи, некоторые мамы протестовали и уводили детей: «Эти ужасы нельзя показывать». Я спрашиваю у детей шести-семи лет: «Ну как вам?» Они: «Интересно, смешно». «А как же, – спрашиваю, – там же с лестницы бросают тачку с отрубленными ногами-руками в крови?» «Так это же театр, это ненастоящее, это краска!» – говорит он мне как дураку. Дети сами рассказывают друг другу страшилки, любят в это играть, прятаться в темной комнате. Мамы плохо знают своих детей. Признание по уровню дарования – В этом году исполнилось 55 лет вашей совместной жизни с Генриеттой Яновской. Насколько трудно было двум людям одной профессии прожить под одной крышей так долго? Ростропович и Вишневская прожили вместе 52 года, но они все время были на гастролях, что, как говорят, и спасало их брак: их редкие встречи были приятны и душевны. А как это было в вашем случае? – Не знаю, как они удержались, но все-таки он был музыкант-инструменталист, а она певица, и это тоже разные вещи. Семей, где оба супруга режиссеры, немного. Была семья известных режиссеров в Эстонии, да и то к семидесяти годам они развелись, о чем мы с удивлением узнали. Говорят, что наш случай уникальный. Конечно, мы сосуществуем очень непросто. Во-первых, у нас очень разные характеры и темпераменты. Разные представления даже об основополагающих вещах. Но есть вещи, которые нас абсолютно объединяют, я уж не говорю про школу (Супруги вместе учились на курсе Георгия Товстоногова, - Ред. ). Понимание вопросов социальной справедливости, национальности, самое общее понимание, что такое хорошо и что такое плохо, у нас почти идентично. Она прекрасно знает, как я отреагирую на что-то, как я отвечу на ваш вопрос, например, а я знаю, как отреагирует она. Жизнь была трудна, наш быт долгие годы был очень трудным из-за безработицы, наличия ребенка и отсутствия денег, из-за отгороженности от советского общества по причине инакомыслия, из-за национальной принадлежности и так далее. Но мы всегда держались друг за друга, мы питались друг другом. Она гениальный режиссер, ни на кого не похожий. Это сейчас появились женщины-режиссеры, а раньше в силу традиционного шовинизма их были единицы. Но при этом народ больше любил ее спектакли: мои были более заковыристыми, а у нее – очень человеческие, очень мужественные и при этом новые по форме. Она открыла ряд способов, которые сегодня применяют другие. Ей гораздо тяжелее приходилось доказывать свое право на существование в режиссуре. Кстати, за границей с этим проще: там ее признали не по половому признаку, а по уровню дарования, и ее «Собачье сердце» объехало весь мир. От Генриетты до Генриетты – Ваш театр в будущем году отметит столетний юбилей, и вы, как пишут, ставите к этой дате «Маугли», с которого когда-то начинался МТЮЗ. Каким вы сегодня видите этого Маугли? – Тут есть одна смешная «рифма», о которой надо сказать. Ошибочно считается, что московский ТЮЗ основала Наталия Сац. На самом деле основательницей первого в России государственного детского театра сразу после революции была актриса Генриетта Паскар, которая поставила «Маугли» и что-то еще, что уже тогда посчитали непедагогичным и антисоветским, и поэтому ее изгнали. Так что МТЮЗ – это театр «от Генриетты до Генриетты». Мы хотели бы поставить «Маугли» к столетию театра, но мы не знаем, как это сделала Генриетта Паскар. Очевидно, это тоже будет сказка, притча, про человека и его окружение, про то, что ему близко и что враждебно. Вообще, одна из тем нашего театра – это превращение животного в человека и человека в животное. Да, это моя тема. В «Скрипке Ротшильда» по Чехову, например, главный герой только перед смертью открывает в себе какие-то человеческие качества. Так что «Маугли» ложится на тему, которая нас всегда интересовала. Но как и кем это будет поставлено, пока неизвестно.