Дмитрий Крымов: никогда не пишу себя на афише режиссером
Сценограф и режиссер Дмитрий Крымов в особом представлении не нуждается. И не только потому, что родился в семье выдающегося режиссера Анатолия Эфроса и театрального критика Натальи Крымовой. Кстати, знаменитый отец доверял сыну оформление своих спектаклей, и тот достойно справлялся с поставленной задачей. Так что в профессии сценографа Дмитрий Крымов достиг значительных высот и давно считается признанным театральным художником. Как режиссер он тоже состоялся — на его счету целая обойма спектаклей, созданных в разных театрах. Но больше всего — порядка 20 спектаклей — Крымов поставил в московском театре "Школа драматического искусства", где на протяжении 14 лет (с 2004 по 2018 год) был художественым руководителем своей лаборатории, а потом ушел по собственному желанию. А еще он педагог — с 2002 года преподает в ГИТИСе, где ведет курс театральных художников, воспитывая талантливых учеников. Поводом к встрече с мастером послужил его юбилей — 10 октября Дмитрию Крымову исполняется 65 лет. "Приходите в Музей Москвы в 13 часов, там и поговорим перед репетицией", — пригласил Дмитрий Анатольевич. В интервью ТАСС он рассказал, как отметит юбилей, а также о том, хотел бы он возглавить какой-нибудь театр и пользовался ли в каких-либо целях именем своего отца. — Прежде всего, Дмитрий Анатольевич, позвольте поздравить вас с неожиданно нагрянувшим юбилеем. Не могу удержаться от комплимента, потому что на 65 вы никак не тянете. Так как же отметите юбилей? — Последние 15 лет отмечаю день рождения премьерами. Мы делаем премьеры в этот день, потом выпиваем и закусываем по двум поводам сразу. Началась эта традиция со спектакля "Недосказки", который я сделал со своими студентами, и решил устроить премьеру в день рождения. Мне тогда исполнялось 50 лет. Это была моя идея — сделать спектакль и позвать на премьеру моих друзей, а не накрывать стол дома. Чтобы тостов не было, чтобы стол не накрывать... А тут все приходят, смотрят спектакль, чокаются, и вроде не за тебя, как-то легче складывается ситуация. Мне понравилось. С тех пор все мои спектакли, которые я сделал и в театре "Школа драматического искусства", и в других театрах, выпускались в день моего рождения. Это были "О-й. Поздняя любовь", "Безприданница", "Сережа". Сейчас будет "Борис Годунов". Просто "Борис". — Надо понимать, что стол по случаю своего 65-летия вы будете накрывать в Музее Москвы? Ведь именно здесь состоится премьера "Бориса"? Кстати, кому пришла идея играть спектакль на этой площадке? — Это помещение нашел не я, а наши продюсеры из компании Леонида Семеновича Робермана, его компания называется Международное театральное агентство "Арт-Партнер XXI". Мне очень понравилось, из-за вот этого безразмерного масштаба. Непостижимого просто. В нормальных театральных условиях такого нет. Наш спектакль о России. Россия большая очень. И там сквозняк есть в этой пьесе, в замысле, с которым мы подошли к постановке, поэтому безразмерный масштаб этого пространства очень подходит. Раньше я бывал в Музее Москвы, но в первом корпусе. Мы же делаем спектакль во втором корпусе. Я просто увидел эту серую огромность, и мне понравилось. Большой такой размах, как снежное поле, русское поле. — Расскажите о спектакле. Как родилась его идея, кто в нем занят? — Идея родилась в начале этого года. Это была учебная работа на нашем курсе, где училась Аня Гребенникова, которая стала художником "Бориса". Она и принесла идею, от которой у меня пошла фантазия. Потом она, правда, сильно видоизменилась. Я написал пьесу по мотивам исторической драмы Пушкина "Борис Годунов". Пушкинские герои в ней сохранились, но не все. Из главных — Борис, Шуйский. В роли Шуйского — Михаил Филиппов, в роли Бориса — Тимофей Трибунцев. В роли Марины Мнишек — Виктория Исакова, Паулина Андреева и Мириам Сехон. В роли Лжедмитрия — Алина Ходжеванова и Мария Смольникова. Впрочем, в афише мы просто указываем список актеров, занятых в проекте. Мы так всегда делаем. Это больше подходит к тому стилю, в котором мы работаем. В спектакле принимает участие Академический хор ветеранов "Москворечье", а также поэт Герман Лукомников и учащиеся московской Школы искусств имени Балакирева. Есть несколько человек из МХТ: Валерий Трошин, Олег Тополянский, Сергей Щедрин. Есть ребята из брусникинской компании. Есть не актеры, их четыре человека. Они к театру не имеют отношения. Один — математик, другой — по заводской части, третий — бывший военный. У нас такая сборная "солянка", очень странная. Такая инкрустация разных типов в пьесе. Такой русский диапазон. Вот как торт "Наполеон", только большой очень. Много слоев надо разрезать. И слои разные, тесто разное. И так же Пушкин поступил. Он чувствовал эту страну, так же он сделал и срез этого общества. В этой короткой и быстрой пробежке по времени, территориям и людям: Россия, Литва, Польша, цари, солдаты, корчмари, иноки, дети... Поэтому наш пестрый состав исполнителей в какой-то мере рифма к его структуре, я надеюсь. — Окончательно заинтриговали. Интересно, а исторические костюмы хотя бы будут в спектакле? Или это современная версия? — Я боюсь, если скажу, что нет исторических костюмов, то люди не купят билеты. Зрители же на костюмы приходят посмотреть (улыбается). Кое-что историческое будет. Там же выставка Музея Москвы, которая одновременно станет частью спектакля. Так что любителям старины будет на что посмотреть. А с другой стороны, люди на сцене всегда должны быть современные. Даже если они в латах и в кольчуге, они должны быть современные, не из старой жизни. Кому это надо. — Кого ждете на премьере? — Я был бы счастлив, если бы пришла Инна Соловьева (театральный критик, историк театра — прим. ТАСС). Она плохо ходит. Но я ей позвоню, узнаю. Хочу позвать Валеру Гаркалина, он просто мой талисман, первый зритель всех моих спектаклей. Отец Алексей Уминский с женой Машей, они очень важные для меня люди. С такой тонкостью смотрят спектакли. Моя работа на евангельскую тему, которая была на Биеннале в Венеции, отцу Алексею очень понравилась, он решил показать ее в своем приходе. Это обсуждение — сильное впечатление для меня было. Еще хочу, чтобы пришли Алексей Борташевич (театральный критик), Владимир Урин (генеральный директор Большого театра). Впрочем, Леня Роберман мне больше билетов не дает, говорит, что я свой лимит исчерпал. — Ну, хорошо, премьера пройдет, а дальше чем займетесь? — После этого иду в "Мастерскую Петра Фоменко". Буду там репетировать одну вещь, дальше еще что-то, еще что-то. Похожу, кости разомну. — Вы бродячий художник? — Если б я мог не бродить, я бы не бродил. Не сидеть же дома. Писать книжку воспоминаний? Или про студентов? Олег Львович Кудряшов издал книжку про свою работу со студентами. Я читаю — просто мои слова. Думаю, ну не писать же еще одну такую? Зачем? Она уже есть. У Марии Осиповны Кнебель замечательные книжки. У Корогодского. У самого Станиславского. Да много... Что можно новое написать, я не знаю. Пробовал несколько раз. Начинает быть стыдно после первой страницы. Форму не нахожу. А со студентами очень интересно. Я систему нашел. Занимаюсь этим в общей сложности лет 18. Сейчас у меня чудный курс. Вот, я думаю, они мне и помогут организовать "юбилейный стол", а потом выкинуть все в мешках для мусора (смеется). — Не жалеете, что ушли из "Школы драматического искусства"? — Я проработал там 14 лет. И в прошлом году ушел по собственному желанию. Почему я решил покинуть ШДИ? Я почувствовал, что в наш театр начало вползать художественное мещанство, и мне становится душно в этой атмосфере, поэтому и подал заявление об уходе. Вы спрашиваете: не жалею? Нет. — Вы бы хотели руководить театром? — Знаете, медведь зайца за шиворот поймал и спрашивает: "Жить хочешь?" А косой говорит: "С кем?" Так вот и я, с кем-то хочу, а с кем-то нет. Впрочем, никто мне не предлагал стать худруком, так что выбирать пока просто не приходилось. — Между прочим, ваш папа дважды был худруком: сначала в "Ленкоме", потом в Театре на Таганке. Скажите честно, вы когда-нибудь пользовались именем отца? — Это было давно. Я звонил кому-то, кто мог не отреагировать на: "Здравствуйте, это Дима Крымов". И я добавил: "Сын Анатолия Васильевича Эфроса". Было, было. Не помню уже, кому я звонил... — Кем вы себя сейчас считаете — художником или режиссером? — Наверное, я режиссер. Но "художник" — могу сказать более спокойно. Этому я учился. Режиссуре я не учился. Тонкое дело. — В общем, пошли по папиным стопам? — В том, чем я занимаюсь, да, как раз пошел. Я только этим и занимаюсь. Я бросил живопись, театральные декорации. — Чувствуете гены? — На удивление — да. Я чувствую за собой право заниматься этим делом. Режиссер это или постановщик, художник, который ставит спектакли, или как-то по-другому, это не важно, главное — дело. Это всегда было дело. И Станиславский, и Немирович-Данченко этим занимались. Они вообще поначалу не писали, что они режиссеры, хотя вдвоем ставили спектакли. Профессии такой не было, а театр их был. — Считается, что театр живет десять лет... — Да, я думаю, что это правильно, если под театром понимать художественное течение. Мы 14 лет продержались, значит, превысили. А десять лет можно в счастье быть. — А 20, 30, 40 лет? — МХАТ так выжил, потому что его государство начало укреплять и возводить в образец для всех, цементируя материально его положение. Кругом много стреляли, а там внутри немножко меньше. Или, скажем, Большой театр. Руководит им сейчас замечательный Урин, это администрация. Есть такой театр, как "Комеди Франсез", или американские театры. Их мало, но они есть, это стационарные, финансовые структуры. Они могут жить долго. А если это художественное течение, то оно умирает. Может, даже раньше, чем его создатель. Но оно не переживает его в любом случае. — Есть ли такая вещь, которую вы не сделали бы никогда? — На словах я бы не стал зарекаться... Деньги могу, наверное, не отдать, ребенка тоже, наверное, мог бы обидеть, если очень противный. Женщине грубость сказать мог бы: они такие разные бывают... Схалтурить тоже мог бы. А потому так зарекаться опасно. Жизнь — сложная штука, подкидывает такие коктейльные решения и задачи. Я б не зарекался ни от чего. — А мечта у вас есть? — Во-первых, хочу, чтобы все мои близкие были здоровы. Во-вторых, чтобы те планы, которые я придумал и которые придут еще в голову, осуществились. Это и есть мечты. Одна из них — "Борис Годунов" — близка к завершению. Думаю сейчас над чем-то новым. Сейчас даже больше идей, чем можно осуществить. Очень не хочется заканчивать что-то, а потом утром просыпаться и думать: что же еще делать, ведь все закончено. Это ужасно. А так на другой день ты идешь на репетицию другого спектакля, и жизнь продолжается. Беседовала Ольга Свистунова
