«Миру интересна этника, потому что все остальное уже всех достало»

Стены пяти домов в дагестанском Дербенте скоро будут встречать туристов муралами — огромными гаффити. В древнем городе проходит первый в республике стрит-арт фестиваль, куда пригласили уличных художников из разных регионов России. Среди них — питерский автор дагестанского происхождения Руслан Магомедов, больше известный как Руслан Odintri. Мы поговорили с Русланом о том, что круче — выставляться в галерее или на уличной стене, что такое техзадание для художника по-дагестански, как вернуться к корням и при чем здесь каллиграфия. Цигун на городской стене — Как вы выбирали тему для фестивального граффити? — Основная тема — это этника Дагестана, народный костюм, местные промыслы, ковер как элемент быта. У нас было некое техзадание, хотя формат фестиваля и не подразумевает такого. В идеале стритарт-фест проходит так: вот тебе стена, вот краски, рисуй. Но, как ни крути, когда работаешь на большом городском пространстве, надо учитывать мнение жителей, чтобы не создать негативный резонанс. В исламе нужно избегать изображения глаз, полного изображения человека — с учетом этого мы и создавали эскизы. — Как эти рамки восприняли художники? — Все авторы, которые приехали сюда, — профессионалы и все понимают. Моей задачей было объяснить, что не стоит относиться к этому грубо и резко. Это не техническое задание в его классической форме, это первый опыт Дагестана, и к этому нужно быть готовыми. — Понять и простить. Расскажите о вашей стене. Что изображаете вы? — Я делаю дагестанский ковер. Я изучил ковры разных районов Дагестана и пришел к единому пониманию геометрии ковра. В работе я использовал классическую цветовую палитру. А техника заполнения узора — каллиграфия, где текстом будут стихи Расула Гамзатова «Мой Дагестан». — Их можно будет прочитать? — Каллиграф это прочтет, остальные — вряд ли. — У вас уже были подобные работы. Чем вас так увлекает тема национальных ковров? — Моя мама из Белоруссии, отец из Дагестана. Мне нравится и славянская культура, и дагестанская, которую я стал открывать для себя, становясь старше. Быть дагестанцем в России — это достаточно непросто. В Питере я был чужим — не русским. И здесь, в Дагестане, я был не свой, потому что никогда не знал языка и не жил здесь. Так что я был ближе к русской культуре, изучал ее. Потом стал изучать разные культуры: мексиканскую, испанскую… И уже по-новому взглянул на свой Дагестан. Когда начал осваивать каллиграфию, увидел здесь площадку для изучения. — Как вы вообще пришли к этому направлению? — Сначала я рисовал граффити, был под влиянием братьев и их компании. Потом стал заниматься дизайном, делал логотипы. И в граффити, и в дизайне я много пользовался шрифтами. А со временем стал знакомиться с созданием авторских шрифтов. Японская компания Pilot как раз выпустила специальные ручки для каллиграфии. До этого были перья, которые нужно было макать в чернила, — это была грязная работа. Новые ручки были гораздо удобнее, что вызвало новую волну интереса в мире к классической каллиграфии. В то время я уехал в Дагестан на полгода, у меня были с собой эти ручки. Я начал изучать каллиграфию как инструмент для дизайна, для искусства. Не планировал заниматься этим профессионально, но техника меня затянула: каллиграфия как отражение даосской психофизической практики цигун. Ты не можешь, будучи во внутреннем дисбалансе, сесть и написать красивые буквы. — Нужно определенное состояние? — Да. И настроение выравнивается практикой — каллиграфией. Когда я не ощущаю вдохновения, то возвращаюсь к перу, начинаю работать и раскрываю в себе какие-то новые грани. Не безответственный персонаж — Как все началось? С детства понимали, что будете художником? — Началось все с моих старших братьев. Была вторая волна граффити в Петербурге. Было несколько команд, которые занимались этим. Ребята из Fat Caps были друзьями моих братьев, часто тусовались у нас дома, смотрели видео. Я, в общем-то, рос под их влиянием. Я рисовал, кайфовал от этого, но пришлось пройти долгий баттл с отцом, который никогда не воспринимал это как профессию. — Почему родители часто считают, что творчество — это так себе работа? — Мне кажется, все связано с материальной стороной вопроса. Есть шаблон: художник — такой безответственный персонаж, который и подбухивает, и семьи у него нет, и материальных возможностей. Каждый родитель думает, по сути, о себе, чтобы его прокормили потом. «Я в тебя вложил, и ты мне должен будешь отдать, поэтому я не дам тебе отойти от намеченного пути». — Как вы с этим боролись? — Я младший ребенок в семье. Родители уже как бы поэкспериментировали на первых детях. Мое мнение так категорично не оспаривалось. Так что я все-таки отучился на факультете графического дизайна Университета культуры и искусств в Питере. У меня всегда было желание зарабатывать этим и кайфовать от своей работы, а не ходить в офис. В офисе я работал максимум три месяца. — Вы сказали, что всегда хотели зарабатывать своим делом. Как это может делать художник-каллиграф? — Создание логотипов, индивидуальных печатей, подписей, оформление открыток, стен, офисов, ресторанов, одежда, проектирование, архитектура… — То есть вариантов, где развернуться, полно? — Да. У меня куча идей, но нет времени. В арабских странах очень развиты идеи каллиграфии в архитектуре. Например, Эль-Сид (eLSeed), я бы назвал его старшим в каллиграфии, делает очень крутые вещи: как бы «обшивает» дома каллиграфией. Мне это близко. — Еще популярен дизайн одежды… — Я уже выпустил две коллекции. Я расписываю полотно, мы его фотографируем и создаем печать. Сейчас я смотрю в сторону индивидуального пошива, своего бренда. В прошлом году работал над тем, чтобы выстроить свое ателье. Планирую делать верхнюю одежду и футболки. Отказаться от мнения большинства — В Дагестане сейчас культ бойца смешанных единоборств Хабиба Нурмагомедова. Как быть тем, кто хочет быть не как Хабиб, а как Руслан Магомедов? С чего начать? — С себя. Понять, что тебе интересно, и отказаться от мнения большинства. Есть все возможности для этого. Я бы посоветовал художникам, которые здесь работают, обратиться к тому, чем я сейчас занимаюсь, — к своему этническому слою — и подать его по-новому. Если ты хочешь делать шмотки, это может быть современная шмотка, но с каким-то элементом, паттерная, дагестанская. К этому прислушивается большинство мировых брендов. Им интересна этника, потому что все остальное уже всех достало. Люди углубляются в то, что еще не изведано. Поэтому сейчас у Дагестана большие перспективы, если все пойдет правильным путем. Сам этот фестиваль — очень большой шаг. Если он пройдет с тем резонансом, на который рассчитывают, в следующие годы можно будет привезти уже каких-то именитых художников. Я бы привез как раз Эль-Сида: думаю, арабская каллиграфия здесь гораздо интереснее пойдет, чем что-то еще. Это близко людям. — На какие еще имена стоит ориентироваться тем, кто хочет стать художником-каллиграфом? — Я бы посоветовал Шу (Shoe). Это каллиграф из Нидерландов, автор названия «каллиграффити», он создал комьюнити, объединил людей, которые классическую каллиграфию стали переносить на большие форматы, на стены. Это Ретна (Retna) — как пример того, как можно коллаборировать с огромными брендами и зарабатывать огромные деньги. Интересный кейс для изучения. Это Зэфа (Zepha), Винсент Абади Хафез его зовут. Очень интересный автор. Я бы на месте интересующихся обратился к ним, нежели к автору, который известен в России и очень популяризовал направление, за что реально ему большое уважение. Как кейс, это безусловно, интересно, но с его стороны нет признания комьюнити, поэтому я не советую начинать изучение с него. Да, это Покрас Лампас. — У вас есть опыт выставок. Вам, как художнику, есть разница, как ваше творчество дойдет до людей — со стен домов или со стен крутых галерей? — Дизайнер должен как-то ловить эту середину между тем, что ты положишь в портфолио и тебе не будет стыдно, и тем, что понравится заказчику. Ты как бы лоббируешь определенное чувство вкуса. Скажу так: я на 70% ориентирован на то, как будет воспринимать мое искусство наблюдающий его человек. — Ну и в конце все-таки спрошу: почему Odintri? — Просто буквами прописано число. Я родился 13 числа. А еще нас три брата, а я один из трех. И мне интересена теория четвертого пути. Так что там, на самом деле, много всего.