Век Константина Воробьева
Сама судьба писателя удивительна и как-то запредельно трагична. Если бы нашелся человек, решивший написать сценарий фильма о жизни Константина Дмитриевича, он, изучая его биографию, восклицал бы бесконечно, что такого быть не может. И это правда — жизнь богаче любого вымысла. Но жизнь Воробьева — вообще особый случай. Он не знал отца, всю жизнь хранил теплое чувство к усыновившему его отчиму, рано начав понимать, что порой чужие — роднее своих. Костя рано начал писать, но погорел на политическом стихотворении. В стихах на смерть Куйбышева вывел: «Ты не один, в аду с тобою и Сталин будет в краткий срок». Дурак? Нет, правдоруб. Конечно, тут же уволенный. Потом судьба вроде бы выправилась: армия, работа в газете, хороший слог, приглашение в газету Московской военной академии, направление оттуда в Высшее пехотное училище. Это же была мечта миллионов — попадание в роту кремлевских курсантов! Но тут началась война, и рота элитных красавцев-мальчишек полегла под Москвой почти в полном составе. Контуженный под Клином Костя Воробьев очнулся в плену. Там было все: дикая жестокость полицейских, голод, заставлявший людей есть снег и постепенно превращавший их в зверей, смертельная болезнь и унижения. Парадокс: он должен был умереть не раз и не два, но он выживал, будто некая силы свыше не давала ему смерти-избавления. Фантастика: Воробьев несколько раз бежал из концлагерей! Уникальная жажда свободы... Вынеся все, сбежав из лагеря в Прибалтике, повоевав с партизанами, он, патриот всего русского и малой родины, до конца дней своих ходил под подозрением — как бывший пленный. Он описывал то, что видел и пережил сам, его строки, сочившиеся преклонением перед силой духа и честью одних и презрением по отношению к другим, застревали в глотках более «правильных» коллег-литераторов, так что Воробьева не жаловали. На переднем крае литературы оказывалась помпезно-вылизанная неправда. Подладиться под нее он не мог: не давала память об увиденном и пережитом. Он считал, что война была выиграна народом не благодаря, а вопреки Сталину, а вождю надо было бы ответить за истребление военной элиты и жертвы. Повести и рассказы Воробьева ложились рядом, как патроны — «Дорога в отчий дом», «Крик», «Убиты под Москвой», «Это мы, Господи!», не военная, но обжигающая повесть «Друг мой Момич», открывавшая оборотную сторону коллективизации, написанная в противовес не принятой «деревенским» Воробьевым «Поднятой целине». Но патроны эти не стреляли. Кое-что печаталось, да, но имя писателя не попадало на орбиту. Чужой! Воробьев страдал от несправедливого непризнания и замалчивания, несмотря на поддержку Астафьева, Бондарева, Носова, любимой жены Веры. Основатель «лейтенантской прозы» умер в 1975-м в Литве, не успев вернуться на родину, о чем мечтал. Он был рожден писать правду. Юбилей — хороший повод вернуть его имя. Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции «Вечерней Москвы»
