Основатель KupiVIP Оскар Хартманн рассказал о своих правилах бизнеса

Оскар Хартманн — серийный предприниматель, сооснователь проектов KupiVIP.ru, Carprice, Aktivo, CarFix. Родился в 1982 году в Казахстане в семье русских немцев. Окончил школу управления WHU (Германия) по специальности «Международная экономика», программу МВА в University of Hawaii (США). Его первым собственным бизнесом был интернет-магазин, который сначала продавал спортивное питание. С 2004-го по 2006 год работал в представительстве BMW в Малайзии, а с 2006-го по 2008 год — в московском офисе Boston Consulting Group. В 2008-м основал онлайн-магазин KupiVIP.ru, продающий одежду известных брендов со скидками. По версии бизнес-издания Manager Magazin, Хартманн в 2018 году вошел в топ-1000 богатейших немцев c оценкой состояния €100 млн. Нашу семью — как многих русских немцев — репрессии и войны XX века не обошли стороной, наши предки не раз все начинали с нуля. Поэтому с детства я привык к мысли, что единственный багаж — это мой мозг, тело, здоровье, навыки и знания. В возрасте 8 лет мы всей семьей эмигрировали из Казахстана в Германию, где началась новая страница моей жизни, нас поселили в миграционном лагере, потом в бывших французских казармах. Мама стремилась воспитывать во мне, моих братьях и сестре самостоятельность — иного выхода для работающей женщины с четырьмя детьми просто не было. Одно из решений, которое она приняла — не давать нам карманные деньги. Для мамы — сторонницы антропософской философии — деньги были всегда второстепенным ресурсом: в первую очередь она учила нас, что достоинство человека выше любых материальных благ. Но дети остаются детьми, а наша ситуация для Германии была необычной, если не сказать странной: у всех друзей, сверстников в школе, были карманные деньги. Да, у нас было все, что нужно для жизни, но без лишних «хотелок». На них мы должны были сами заработать. И Германия располагала такими возможностями для детей с 10 лет. Во мне вдруг включилась огромная креативность — я нашел 100 способов, как их заработать. Тогда был очень популярен актер Брюс Ли и его знаменитые нунчаки (холодное оружие, применяемое в восточных единоборствах), я научился их делать и продавать мальчишкам, разносил газеты и журналы, чинил радиоуправляемые машинки. Затем я смог купить себе компьютер, одним из первых среди сверстников, — и качал из интернета игры, фильмы, записывал на CD и неплохо зарабатывал не перепродаже контента. Не думаю, что это было законно, но тогда подобные вещи мало кого волновали. И все эти незначительные начинания стали для меня критически важным опытом, сформировали нейронные связи. Ты никогда не сделаешь оформленный бизнес в 18 лет, если у тебя нет накопленного багажа вот таких реализованных маленьких шагов — большинство идей умирает в головах людей, не успев родиться. В 2006-м, оказавшись снова в Москве, я особенно остро почувствовал разницу менталитетов. Я вырос в немецкой культуре, мне было немного не по по себе в российском мегаполисе в фазе экономического гиперроста. Казалось, все сошли с ума, мир слетел с катушек — я вспоминал врачей с мизерными зарплатами и видел людей, которые выкидывали купюры по €500 с балконов ресторанов. Люди даже не знали, на что тратить, просто следовали за ощущениями, навязанными рекламными стереотипами: самое дорогое значит самое лучшее. Германия, Франция и другие капиталистические страны прошли к тому моменту через множество кризисов, не знакомых России. Теперь позади 1998, 2008 и 2015 годы — и ценности у русских изменились радикально: тратя на любовь публики, ты больше не получаешь социального подтверждения того, что ты классный. С другой стороны, в 2007-м в России царил гипероптимизм, эмоциональный подъем, столь необходимый для предпринимателей. Москва была невероятно динамичным, энергетически заряженным городом. В тот момент я размышлял, какой бизнес начать. И люди говорили: «Любой, вот любой. Делай, что хочешь. Открывай немецкие пекарни — пойдут. Салоны тайского массажа — пойдут. Открывай рестораны, привози любой товар. Что угодно, все зайдет». А сейчас если спросить, многие скажут: «Лучше вообще ничего не делай». Если ты стал состоятельным человеком, появляется огромное количество соблазнов, множество людей, которые тебя атакуют. И думаешь: а вдруг счастье — оно там? На частном бизнес-джете, в самом люксовом отеле, на дорогой яхте? Тут я пошел экспериментальным путем, попробовал многое — и понял, что роскошь обрекает человека на одиночество. Люкс — сугубо индивидуальная вещь, ты все в время в стороне, в изоляции от людей. Для меня как для крайне общительного человека это было нестерпимо. Я люблю быть с людьми, поэтому я попробовал «буфет мира», примерил на себя и ощутил, что это не мое. Кроме того, я продавал luxury-товары и знаю индустрию премиум-брендов изнутри, поэтому сейчас уже никак не попадаю на их крюк. Параллельно развивался мой фонд, и он настолько наполнял меня смыслом и эмоциями, что совершать бессмысленные траты становилось для меня невыносимым — когда ты знаешь, сколько талантливых людей можно поддержать за $2 млн, на сколько человеческих жизней можно повлиять. Мне очень повезло, что я нашел альтернативные кнопки — ведь все, что мы делаем, мы делаем в конечном счете для себя, чтобы получить эмоциональные дивиденды. Наверное, я хочу стать бессмертным, потому что через фонд, через развитие предпринимательства передаю свою философию, которая переживет меня. Примеры других стран дают мне надежду: Англия в поддержке предпринимателей достигла невероятного прорыва с 2012 года — страна ушла из минус 100 000 компаний в год до плюс 300 000 компаний в год. Я хочу и дальше в жизни доставать идеи из своей головы и делать их реальностью. Это стоит действительно дорого. Но я плачу за возможность быть самим собой. Самый большой люкс в жизни — позволить себе быть самим собой, быть свободным, формировать и продвигать собственные идеи, миссию. В этом смысле деньги для меня — промежуточный носитель, который позволяет предпринять действия и получить эмоции. В конечном счете все мы платим за эмоции, нам нужны эмоциональные дивиденды — например, я трачу на свой YouTube-канал и Instagram примерно €100 000 в год. Я сделал много ошибок, но сделанного не вернуть. Например, в 2012 году одновременно три из всех моих компаний потерпели банкротство (а я там был крупным инвестором). Тогда я воспринял это очень болезненно, переживал и не спал месяцами. Более опытные люди просто рассматривают успешные и провальные проекты в совокупности — как инвестиционный портфель, у каждого есть свое поле низких вероятностей. Что-то срабатывает, что-то — нет. Но рационализация не становится утешением для создателя проекта, потому что это его детище. Я убежден: если проект умирает и никто не плачет, этого проекта не существовало. Любой проект существует только вместе с небезразличным человеком, который идентифицируется с ним и несет за него ответственность. Иногда я думаю устраивать символические похороны, ритуал прощания несостоявшимся проектам. В Германии демонстрацией потребления ты получишь только порицание — критику в СМИ, осуждение и зависть окружающих. Конечно, состоятельные немцы тратят деньги, но их потребление направлено не вовне, а на себя, на личную сферу: оторваться в отпуске, позволить себе дорогой отель или очень дорогостоящую косметику, создать в доме роскошный интерьер. Никаких бессмысленных поступков — невозможно представить себе немца, покупающего 10 бутылок шампанского за €5000. В Германии состоятельные люди основывают Stiftungen — фонды. Stiftung — не сколько печать добродетели, сколько показатель того, что ты решил финансовые проблемы в жизни. В Германии никто не отменял и иерархию, и доминацию, но в общественном пространстве она преподносится более тонко и деликатно, потому что построена за счет социально полезных инструментов, направленных на развитие и поддержку общественной жизни. На средства подобных фондов строятся детские площадки, выдаются стипендии для одаренных детей, поддерживаются футбольные клубы. Благодаря этим начинаниям возникает целая кровеносная система финансовых потоков, которые покрывают порой очень узкоспециализированные направления, например, больных с редкими заболеваниями. Это просто этап созревания капиталистического общества, признак его зрелости, к нему сейчас приближается Россия. Когда я продал свою первую компанию в 2012 году, меня охватило сумасшедшее чувство благодарности судьбе, словно я не заслуживаю такого. Тогда я получил все, о чем когда-либо мечтал — за пять лет я стал состоявшимся человеком, приехал в Россию без всего, и Россия дала мне все: семью, детей, друзей, я был свободным и финансово независимым. Это смешанное ощущение благодарности, ответственности и желания отдать обратно подтолкнуло меня к созданию частного фонда для поддержки будущих предпринимателей, потому что именно предприниматель создает реальную экономическую ценность, это главный двигатель для общества. Подобные программы существуют во всем мире. В Америке есть Kauffman Foundation, в Германии — Stiftung der Deutschen Wirtschaft. Я сам участвовал многократно в стипендиальных программах, вырос за счет них, получил образование. Для меня — маленького пацана из Коктерека — было очень тяжело поверить, что ты можешь стать одной из мощных фигур мировой экономики. А стипендиальные программы выступают как социальный лифт, поднимают уверенность в себе. Это было для меня очень важно. Поэтому я создал «Фонд русской экономики» — первую стипендиальную программу в России, которая нацелена на поддержку студентов, которые совмещают, с одной стороны, «академическое преуспевание», а с другой — предпринимательский склад ума. Только за этот год через фонд прошли или коснулись наших программ по развитию предпринимательства более 25 000 человек. Мы — наша нервная система, наш мозг — эволюционировали таким образом, что для нас оказались важны отношения. В первую очередь, хорошие отношения с близкими — с родителями, супругами, детьми. Если они разрушены, их ничем невозможно компенсировать. Это самый главный предсказатель счастливой, наполненной жизни, его нельзя купить. А мы все не homo forbes, а homo sapiens. Во-вторых, мы все завязаны на здоровье и энергию. Люди обесценивают маленькие ежедневные привычки, а больше всего влияет на здоровье стиль жизни — сон, движение, солнечный цикл, восстановление. Я тоже спал по четыре часа много лет, как это делают некоторые предприниматели. Я раньше жертвовал здоровьем, потому что думал, его и так нет. Полагал, что там, где мусор лежит, можно еще помусорить. Потом я изменил позицию, и успех в бизнесе, кстати, мне помог набрать уверенности. Сейчас я уделяю много времени поддержанию энергии, потому что энергия — большой предсказатель успеха в будущем. Нет дня, когда я не прохожу 7000 шагов. Я соблюдаю все тренировки, высыпаюсь и очень внимателен к питанию. В это я вкладываю время и деньги. Я создал себе семейную инфраструктуру здравоохранения и делаю check-up каждый квартал, а также нанял врачей, которым плачу фиксированную зарплату. Я не плачу, если я заболеваю — они получают деньги, пока я здоров. О смысле жизни задумываться страшно, это напоминает нам о ее конечности. Из-за моей болезни я очень быстро столкнулся со страхом смерти. Мои прогнозы, связанные с болезнью Бехтерева (хроническая болезнь межпозвонковых суставов — прим. Forbes Life), были достаточно пессимистичными. Это заставило меня задуматься, ради чего я живу, сколько времени осталось. Однажды на Рождество, когда мы собрались семьей, я вдруг четко осознал, что таких совместных праздников мне отведено не так много. Я себя вылечил. Сколько стоит продлить жизнь на 30-40 лет? Я не знаю. Но я это сделал, это самое большое достижение. Никакой бизнес рядом не стоит. С тех пор у меня изменилась перспектива, взгляд на жизнь как на дар. А вот бессмысленные действия вызывают стресс, который влечет за собой новые бессмысленные действия. Фото vk.com/oskarhartmann