Душа нанайского народа. Чаcть I

«А у вас здесь опасные люди?» — удивляется гость. «Люди? Вы что, люди у нас хорошие! — отвечает директор. — Но на улицу ночью лучше не выходить. Особенно с этой стороны здания», — она неопредёленно махнула рукой. Гость не понимает: «А там что — привидения? Овраги? Змеи?..» Женщины переглядываются. «Там ходит ОН». — "Кто — ОН?" — «Ну, ОН. ОН!» — одна склоняется к его уху и тихо, одними губами добавляет: «Хозяин тайги». Вторая смотрит серьёзно — они не шутят. Тот-кого-нельзя-называть, оказывается, существует, и это не Волан-де-Морт. Считается, что медведь придёт к дому, где вечером упоминалось его имя, и беда придёт за ним. Чтобы узнать о том, кто такие нанайцы, достаточно запроса в поисковике: народ «нани» (по-нанайски «людей земли») этнографы изучают вот уже больше века. Сегодня это одна из самых описанных малых народностей России: сказки, мифы, правила охоты и рыбалки, торговли и войны, история древних родов, художественная культура и письменность, которая преобразовалась в узоры: сами нанайцы шутят, что всё это можно взять и переложить на любой другой народ — и он тоже станет «нани». Такое же отношение у них и к «приехавшим» русским: перенимая чужую европейскую культуру, коренные народы незаметно передали им свою. И хоть раз в жизни, но каждый дальневосточник повязывал ленту на дерево на перевале, подкладывал мелкие купюры к случайно найденному в тайге деревянному божку или подкармливал водкой Амур перед рыбалкой «на удачу». Межнациональные браки здесь привычны, и дети-метисы выбирают сами, кем себя определять: русским, нанайцем или представителем любой народности, кровь которой в них течёт. Нанайцы, потомки маньчжуров и близкие родственники современных китайцев, верят, что много веков назад они были крупнейшим народом региона, но монгольские завоеватели их захватили, перебили, а потом ушли с Дальнего Востока так же быстро, как и пришли. Далее последовало несколько веков спокойной жизни, пока в тайге не появились русские исследователи, миссионеры, а затем и переселенцы. В первой половине ХХ века советская власть начала активно осваивать малые народы: обучать в школах, социализировать, включать в общественно-политический процесс. Миссия «Красная юрта», например, в 1930-х годах занималась массовым обучением малых народов грамоте и правилам гигиены. И благодаря советским этнографам сохранились и национальная письменность, и национальная художественная культура, поэтому книги, песни и даже нанайская Библия теперь записаны на кириллице. Сегодня нанайцы исповедуют православие, активно участвуют в творческих конкурсах национальных культур, пишут книги на родном языке и защищают свои права в администрации Хабаровского края. У них есть и тотемные места: и село Сикачи-Алян, рядом с которым находятся древние петроглифы (им более 12 тысяч лет); и главное стойбище Бури (на месте нынешнего Хабаровска); и сакральное поселение Кондон; и неофициальная столица — село Нижние Халбы, где национальная культура сохранилась настолько полно, насколько это возможно в XXI веке. «Нанаец — это человек, который приносит пользу» Директор сельской школы в недрах приамурской тайги Марина Евсюхина родилась в Нижних Халбах в смешанной семье: её отец приехал на Дальний Восток «с запада» и остался. Её детство, как и детство всех её сверстников, — память о традициях нанайцев: шаманских камланиях и ежедневном быте, сеохорах и соромбори. Село находится глубоко в тайге, и вынужденная изоляция помогает сохранить традиционный уклад жизни: здесь до сих пор в каждом дворе стоят лодки, а один из основных праздников, наряду с Новым годом и Днём Победы — День рыбака. Именно здесь из 300 жителей почти 300 — представители коренного народа, и родная нанайская речь изучается с детского сада. — Нанаец — это человек, который сегодня живёт на природе и любит окружающий мир, а ещё человек, который приносит пользу. Я себя ощущаю так. Так было раньше и остаётся сейчас. Я ведь сама отсюда родом, у меня дедушка был шаман, и когда я была маленькая, я ходила на эти обряды, когда они камлали. И вот именно тогда это всё и было сказано: все правила, как надо жить, как воспитывать детей, как общаться друг с другом и с миром. Да, это может показаться несовременным, но всё это правда. Например, вечером нельзя говорить про медведей и про тигров. Это уже так заведено издревле, передаётся из поколения в поколение, потому что мир огромный, и что-то должно быть такое, чтобы ребёнок был осторожен. При этом мы все русские приметы знаем: и про чёрную кошку, и постучать по дереву, и «просыпал соль — к ссоре». Всё это есть. Плюс ещё нанайские поверья. Мы уважительно относимся и к медведю, и к тигру, и к другим животным, потому что они все — тотемы разных родов. Они — наши обереги. И это не просто суеверие. Вот я всегда рассказываю своим детям один случай, он произошёл в 60-х годах. Однажды на большом торжестве один человек так громко рассказывал, что может с одного выстрела уложить медведя, так хвастался, и что вы думаете? Пошёл на охоту, выследил его медведь и напал, снял скальп. Человека потом спасали вертолётом, но жил он недолго… И я сама это помню, я этого человека знала. Поэтому нельзя бахвалиться, нельзя вообще говорить о Них — Они всё слышат. И это правило я запомнила на всю жизнь. Или вот наши национальные узоры и традиционная одежда из рыбьей кожи: то ведь не музейный экспонат, а часть нашей жизни. Я помню, как отец ходил на охоту, и у него были большие туфли из кожи кеты, он набивал их сеном и сухой травой для тепла. И я помню это ощущение: когда он приходил с охоты, надо было скорее, раньше всех братьев, надеть его туфли и бегать по комнате — в них было очень тепло и мягко. И в то время, в 1960—1970-е, все бабушки носили традиционные халаты и большие серьги из серебра, купленные и выменянные у китайцев. В ушах было много дырок для серёг, а на пальцах — тяжёлых серебряных колец. Это наше детство, и мы передаём его внукам. Все дети знают «Заветы предков» — правила, по которым нужно жить. «У нас нет жадности» — Вообще, обучать нанайской культуре мы начинаем с детского сада: у нас есть и книги на нанайском языке, и игрушки, которые мы сделали сами, и оформление кабинетов. В самом маленьком возрасте дети узнают традиции предков: как рыбачили, как охотились. Конечно, в современном мире мальчику, может, и не нужно знать про традиции охоты, но всё же у нас все дети рыбачат сами, и первую крупную рыбу мальчик приносит старшему в семье. Этот завет основан на мотивации, чтобы у ребёнка маленького не отбивать охоту к рыбалке, охоте, то есть чем лучше он похвалился, тем больше у него будет желание заниматься этим дальше. И охотиться, и рыбачить они начинают рано: с шести-семи лет с родителями и старшими братьями, а лет с девяти — уже сами. Например, у нас есть ученик в десятом классе, охотник: приносит соболей, лис, и он выполняет этот завет, и он не один такой. Этим у нас занимается Совет старейшин: он приобщает детей к традиционным видам работы или искусства — и многие мальчишки занимаются традиционной охотой и рыбалкой так, как научили их деды. С первого класса дети ходят на берег Амура, и старейшины им варят уху, рассказывают различные истории о жизни народа, о рыбалке, все случаи, которые происходили, потом они ставят сети, учат снимать рыбу, варить уху. Ещё они организовали Клуб молодых мам — это обучение мамочек национальным ремёслам, вышивке, родному языку, рассказам и сказкам, которые они потом могут рассказывать своим детям. А Клуб молодых пап — это охота, рыбалка. При этом, если наши люди рыбачат — они берут столько, сколько нужно, а лишнюю рыбу выпускают в реку. Только русские могут выбросить тушу в овраг — вот недавно выбросили, из-за этого медведь в посёлок и пришёл. А нанайская семья знает, что, к примеру, пять бочек им пригодится на обмен на продукты, какие-то туши подвялить, какие-то закоптить — и не больше. И даже если небогатая семья, люди всё равно первую рыбу несут старейшине. Это приезжих всегда удивляет: у нас нет жадности. Может показаться, что нанаец не соотносится с современным миром, но это только кажется. У нас такой характер: мы очень скромные, тихие, но где надо, мы себя всегда покажем. Наши дети все сострадающие, понимающие боль другого человека. Я нисколько не жалею о том, что мы сегодня применяем старые методы воспитания, бабушкины и дедушкины. У нас нет наказания, но можно пожурить и на примерах рассказать, что ребёнок сделал неправильно. Воспитание происходит на наших тотемах, рассказах про род. Например, говорят: «Наш тотем — тигр. Он придёт и заберёт тебя. Он смотрит за тобой». Я не скажу, что наши дети отсталые. Они и умные, и воспитанные. Да, им трудно бывает, но они справляются с этими трудностями. Например, у нашего учителя дочка поступила на подготовительное отделение в медуниверситет, и её всё удивляло: те же городские нанайцы — они понаглее, потому что в городе больше возможностей. И ей было трудно полгода, но сейчас учится нормально, адаптация прошла. Я сама, когда поступала в наш педуниверситет в 1976 году — мне тоже было сложно: я столкнулась с тем, что есть хамство, ложь, обман… Но ничего, справилась. Ведь самое главное — родители нас учили видеть мир и понимать людей: прежде чем с человеком общаться и заводить дружбу — присмотрись внимательно, какой он. И это всегда работает. Когда мы видим, как ненанайские родители наказывают своего ребёнка, мы удивляемся: как можно так издеваться над ним? Ведь ребёнок родился для того, чтобы жить, так? Он же человек, такой же, как и взрослый, и почему такое насилие? Да, бывают очень беспокойные дети, но нанайцы не такие. У нас никогда не бывает, чтобы ребёнок катался по полу, орал. А в смешанных браках такие беспокойные дети появляются, но если там есть бабушка-нанайка и дедушка-нанаец, то дети всё равно воспитываются в традиции. В 2007—2008 годах к нам приезжали индейцы из Канады, они заинтересовались именно тем, как мы воспитываем новое поколение. Мы рассказали им всё: и про Совет старейшин, и про клуб молодых мам и пап… Они посмотрели и внедрили всё это у себя. Мы приехали к ним через год — и были поражены, как они это сделали в резервациях у индейцев: и пребывание после обеда в Совете старейшин, и воспитание всей семьёй. Ведь там так же, как и у нас, есть трудные семьи, есть дети в социальной опасности, от которых никак не избавиться, они были и будут всегда. Я была очень удивлена, как отлично у них это получилось. Конечно, там богатейшая материально-техническая база. Но и мы тоже стараемся: вот продаём национальные халаты, которые вышивают наши учителя, и вставляем в школе новые окна. Сейчас у нас большой вопрос — как продать халат за 80 тысяч? Современный нанаец отличается от старого тем, что постоянно думает, где заработать денег. Нам очень нужен новый оверлок и ещё окна в кабинетах. Наши мастерицы — наши же учителя. Они учат детей и мам вышивать, а попутно сами создают все костюмы, в которых выступают наши дети на разных смотрах и в которых даём мастер-классы мы сами. «Нас распирает изнутри» Выездные мастер-классы — одна из немногих причин для жительниц села выехать в город. На них мастерицы учат детей и взрослых изготавливать поделки из рыбьей кожи, шить кукол «хакаан», клеить обереги и вырезать узоры из цветной бумаги. Одна из мастериц, Наталья Серова — учительница нижнехалбинской школы, представительница древнего нанайского рода Дигор и потомственная вышивальщица. Для неё участие в таких мастер-классах — это и поддержка нанайской традиции, и хобби, и уважение к предкам. — Я нанайка наполовину, у меня папа русский из Московской области. Он в 60-х годах строил эту школу, встретил маму и решил остаться. А я себя ощущаю… Какая разница, какой национальности. У меня даже нет такой мысли. Мы все одинаковые, и нанаец — это просто человек, все черты перекликаются между собой, они серединны, и у всех народов все те же люди. Мастерица — это громко сказано, я просто вышиваю халаты. Начала вышивать, потому что мой сын стал заниматься национальными танцами и песнями — а ему же надо во что-то одеваться, и я ему стала делать костюм. Закончила его за полгода — и это очень мало, но если поставить цель, можно сделать что угодно. Ведь я вышиваю, потому что не могу не вышивать, это заложено с рождения. У меня бабушка была мастерица, но я об этом не знала, и только когда уже после института сама стала вышивать, мне мама рассказала о бабушке. И тогда всё сложилось: я всегда была немножко другая, с художественным видением, мне никогда не давалась математика и точные науки, а в творческих вещах я всегда была сильна. И мама мне тогда сказала: «Я смотрю на тебя, и у тебя руки бабушки». То есть, понимаете, я ведь даже не знала её — и всё равно это передалось. У нас в школе все умеют вышивать. Например, когда делали свадебный халат на заказ для музея Амурского государственного университета, четыре мастерицы работали целый год. Халат стоил 150 тысяч, но они все ушли на нужды школы. Но мы не за деньги это делаем: нам важно показать свою национальную культуру, традиции, в нас это заложено, нас распирает изнутри. Мы не умеем всё это продавать. Чаще нас находят по сарафанному радио: встречают где-то на ярмарках, конкурсах, потом связываются, делают заказ — и мы работаем. И вышиваем очень качественно. Конечно, у нас не фабрика, мы не штампуем эти халаты. Да и мы все работаем же, помимо вышивки. Традиционный нанайский орнамент появился много веков назад, и сначала это была такая письменность — люди могли прочитать, что написано на костюме или на утвари, передать сообщение, рассказать о себе. Но сейчас этого языка никто не знает, теперь мы вышиваем сценические халаты так, чтобы было красиво и ярко. В старые времена ежедневные халаты были сделаны из рыбьей кожи и имели орнаменты приглушённых природных цветов. А праздничные костюмы наших дедушек и бабушек были цветные — они их украшали разными нитками и шили из тканей, которые меняли у китайцев на пушнину. На камлание, например, всегда одевались ярко. А сейчас вышивка — это скорее творчество: каких-то канонов цвета нет, я просто слушаю себя. Иногда бывает, стежок не идёт, и приходится откладывать работу. Ведь нам важно, чтобы дети красиво смотрелись на сцене и узор был заметен издалека. И я очень рада, что мой сын пошёл в танцы: он несёт нашу нанайскую культуру в мир — и это моя гордость, я этого не ожидала. Но и мы сами тоже постоянно ездим с мастер-классами, поэтому халаты вышиваем и для себя.