Последняя инстанция инакомыслия

Я тут прочитал совершенно анекдотический текст Александра Гениса: «После Крыма и в эпоху Трампа я живу так каждый день, и проблема инакомыслящих раздирает мне душу. Уже который день и который год я ложусь и встаю с одной и той же мыслью: что себе думают другие? Я не верю в тотальный идиотизм антагонистов, только частичный. Я не допускаю, что все они продались злу, многие отдались ему бескорыстно». Сначала долго смеялся, потому что давно обращаю внимание на то, как этика становится инструментом политических манипуляций, — а потом подумал, что поговорить о единственно верном инакомыслии никогда не лишне. Очень комично, когда в секту свидетелей Демократии принимают исключительно на основе единомыслия. И, казалось бы, странно, что никакого когнитивного диссонанса эта секта не испытывает, — разве что бесится от словосочетания «когнитивный диссонанс», что особенно смешно. «Я все равно мучаюсь, потому что не сомневаюсь в собственной правоте», — скорбит правоверный публицист, сетуя на то, что никакой диалог с оппонентами невозможен, так как никаких вменяемых аргументов, кроме «фашисты еще хуже», они не приводят. — «Надо примерить на себя чужую ментальность и ответить на вопрос: как стать трампистом, путинистом или принять всем сердцем Жириновского». По ходу текста, впрочем, не примеряет и не отвечает. Что ж, я готов оказать г-ну Генису когнитивную помощь на общественных началах. Думаю, мне не стоит обсуждать, как стать трампистом: видному «либералу» лучше поинтересоваться у доброй (или злой) половины его нынешних соотечественников, которые, видимо, живут несколько другой жизнью. А чужую жизнь представлять никому не хочется: страшновато. Вот живете вы на Манхеттене, или внутри Садового кольца. В вашей душе и в вашем окружении давно укоренились идеи демократии с идеалами свободы, равенства и братства. А где-то далеко от вашей пасторальной ойкумены живут не радостные пейзане-единомышленники, а мрачные люди, единственная забота которых — дождаться получки, чтобы накормить детей. Как объяснить им, что надо верить не популистам, а идеалистам? О каком равенстве и братстве с этими несвободными людьми может идти речь? Вы же не собираетесь пускать шариковых на порог, пока к вам не постучался Швондер? Ваша референтная группа тем и хороша, что настроена по одному моральному камертону, и никакой киксующий голос не должен выделяться из вашего хора. Ведь стоит допустить, что ваши нравственные основания где-то прохудились, как порушится вся конструкция. Конечно, в пятом управлении КГБ рассуждали точно так же, но вы понимаете, что «это совсем другое дело». Мне, например, несложно представить, как принять всем сердцем Жириновского, который обещает каждому мужику по бутылке, а каждой бабе по мужику. Точно так же, как всем сердцем принять гуманитарные бомбардировки Югославии или демократизацию Ближнего Востока, от которых всем должно было стать аналогично хорошо. В отличие от Гениса, я не считаю своих оппонентов вольными или невольными адептами зла. Напротив, я искренне верю, что они хотят как лучше. Как лучше, хотели и большевики. Даже фашисты хотели как лучше — правда, не для всех. Но кто хочет лучше для всех? Идея нравственного превосходства совершенно незаменима, потому что как можно быть правым, если вы априори не лучше и чище своих оппонентов? К сожалению, фашизм начинается именно с превосходства. В широком смысле, с идеализма. «Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы, не бойтесь мора и глада. А бойтесь, единственно, только того, кто скажет: «Я знаю, как надо!» Максима Галича оказалась давно позабытой его горячими поклонниками. Не то чтобы каждую максиму стоило принимать на веру, но любой акцептируемый вменяемым человеком тезис должен соответствовать его системе ценностей. Классические либеральные ценности, которые я полностью разделяю, всем известны. К сожалению, эпоха постправды ознаменовалась торжеством принудительного либерализма. Знаете определение постправды? Я заглянул в википедию: «Постправда (англ. post-truth) — обстоятельства, при которых объективные факты являются менее значимыми при формировании общественного мнения, чем обращения к эмоциям и личным убеждениям». Ну как тут не вспомнить давешнюю гениальную фразу Нэнси Пелоси, спикера Палаты представителей американского Конгресса: «С нашей стороны будет слабостью позволить, чтобы вопрос нахождения Дональда Трампа на посту был решен на выборах». Демократия – защита прав большинства при соблюдении интересов меньшинства. Хорошо это или плохо, но она кругом оказывается суверенной. Потому что демократические процедуры подчинены интересам государства — как в той же Америке, которой почему-то противопоказаны прямые выборы президента. Впрочем, и любая суверенная отличается в лучшую сторону от первой демократии, которая женщинам и рабам права голоса не давала. Считается, что в демократическом Афинском полисе к власти таким образом было допущено примерно 14% лучших людей (что, конечно же, может служить хорошим ориентиром для нашей оппозиции). Себя я вполне могу определить как путиниста, если кому-то требуются такого рода ярлыки. И объяснить это в очередной раз совсем несложно, потому что сегодня мы живем при самом либеральном режиме в истории России. Думаю, это совершенно объективный факт при всех издержках, на которые необязательно закрывать глаза. Самый либеральный режим в истории России, конечно же, далек и от моих, и от Генисовых, и от чьих угодно идеальных представлений, — как Россия от США, — но, к сожалению, кроме молочных рек, кисельных берегов и проплывающих мимо них вражеских трупов, ничто не может считаться идеальным режимом для всех. Люди вообще очень разные. Они отличаются политическими и кулинарными вкусами (русская интеллигенция никогда не сойдется в трех вопросах: что класть в оливье, чем заливать окрошку и как делать революцию). Они исповедуют разные религии и системы ценностей. У их голых королей разные новые платья. «Их истина так же наглядна и очевидна, как моя. Разница в том, что я стремлюсь, пусть и с отвращением, хотя бы рассмотреть их позицию, а они в этом не нуждаются вовсе», — жалуется толерантный Генис. А у меня считать себя носителем истины не получается. Разве что здравого смысла. Может, это единственное наше различие?