Семен Штейнберг: «Получилось так, что я исполнил сказанную однажды ложь»

Актер рассказал в интервью о необычном начале творческого пути — Семен, вы появились на свет в Саратовской области, в семье, далекой от актерства. Какова была логика прихода в профессию? — Все началось с вранья. В десятом классе, переходя из одной школы в другую, я почему-­то сказал бывшим одноклассникам, что уже досрочно поступил в Театральное училище им. Б. В. Щукина в Москве, поэтому ухожу. Сам не знаю, зачем. Возраст был подростковый, и хотелось громко, красиво хлопнуть дверью. Мне почему-­то поверили, и на финальном родительском собрании все поздравляли мою маму с сыном — столичным студентом. Помню, тем вечером у нас состоялся дома жесткий разговор. Мне было ужасно стыдно. Но после реального окончания средней школы пришлось исполнять обещанное, и я действительно впоследствии окончил именно этот вуз. — Но все-таки какие-­то творческие способности у вас наверняка были. — Да, еще десятилетним мальчиком я участвовал в самодеятельности и вроде даже имел успех. Надо сказать, мне очень понравилось, что после выступления меня за кулисами все хвалили, обнимали, качали… Но в то, что стану артистом, сам я до конца никогда не верил. У меня же все близкие далеки от театра: бабушки-­дедушки — инженеры и учителя, мама — психолог, папа — ученый-­социолог. Но родственники, стоит отдать им должное, с будущей профессией меня никак не ориентировали, предоставляя полную свободу выбора. Вот получилось так, что я исполнил сказанную однажды ложь. Со стихотворением Есенина «Русь советская», с басней Михалкова поступал сразу во все театральные вузы Москвы. Прошел в РАТИ к Бородину и в Щуку к Борисову. Мне эти имена тогда ни о чем не говорили, даже кто такой Вахтангов, не мог ответить, но был горяч и амбициозен. В итоге выбрал Щуку — сдержал слово. — Теперь родители вами гордятся? — Наверное. Но у меня есть старший брат Евгений — гораздо более крутой. Он одаренный математик, программист и сделал потрясающую карьеру в знаменитой Силиконовой долине в Штатах. Уже десять лет как он туда уехал. Я пока у него дома еще не был, но он к нам нередко прилетает: и ко мне в Москву, и к родителям в Саратов. Правда, пока ни разу Жене не удавалось попасть ко мне на спектакль, и он может судить о том, чем я занимаюсь, лишь по киноработам. Мама не может смотреть на меня отстраненно. Она видит не персонажа, а своего родного ребенка. Обычно ей субъективно все нравится. А папа способен порой на критику. — Факты говорят о том, что вы отличный семьянин, одиннадцать лет в браке, у вас есть десятилетний сын Лев и шестилетний сын Григорий. Опишите себя как отца. — Этот вопрос надо адресовать сыновьям. Мне сложно о себе говорить в данном аспекте. Если сравнивать с моим отцом, то он был по отношению ко мне достаточно мягок и лоялен. Во мне ненавязчиво воспитывали уважение к людям, к себе. Я тоже внимателен к своим детям, в курсе, что у них происходит, всегда, как бы ни был занят, нахожу время, чтобы сходить с ними вместе на спектакли, на выставки, в музеи. Раньше еще помогал старшему с уроками, но потом сошел с дистанции, поскольку не силен ни в математике, ни в русском языке. Скажу больше — обладаю чудовищной безграмотностью, и моя бабушка, учитель русского языка и литературы, в свое время очень переживала по этому поводу. Хотя я в школе был «хорошистом», но все предметы давались мне с трудом. Любил я только историю, и то по причине талантливого педагога. — Сыновья тоже растут гуманитариями? — Лев и Гриша — ребята любознательные, с интересом читают книги, в отличие, кстати, от меня в их возрасте. Я, несмотря на то, что имел читающих родителей, к поглощению литературы приобщился только в вузе — азартно пытался наверстать упущенное. Брался как за художественные произведения, так и за дневники, письма, воспоминания личностей, оставивших свой яркий след. Я до сих пор неравнодушен к мемуарам. Недавно закончил изучать записки Гете — его итальянские дневники, и подумал, что было бы неплохо проехать по его маршруту. (Улыбается.) И, безусловно, я доволен, что сыновей мне не приходится заставлять читать. Кроме того, оба они ходят в бассейн и в музыкальную школу. Гриша играет на фортепьяно, а Лева на кларнете. Неважно, свяжут ли они в дальнейшем свою судьбу с музыкой или нет, главное, погружение в эту среду с ранних лет невероятно развивает человека. Жаль, что у меня эта практика отсутствовала, так как мою маму девчонкой насильно гоняли на музыку, и она поклялась себе, что своих детей не станет так мучить. (Улыбается.) Этим, конечно, она обеспечила нам с братом счастливое детство. Я рос компанейским, много гулял с приятелями во дворе, посещал кучу спортивных секций. Потом, у нас же за окном простиралась Волга, и все, что связано с водой и с плаванием, присутствовало. — Внешность вашей супруги абсолютно как у итальянской кинодивы эпохи неореализма. Читала, что вы с ней встретились в театре у Армена Джигарханяна, где служили десять лет… — Ирина — потрясающая актриса! Она выросла на Украине, закончила театральную академию в Воронеже, играла в Москве, но сейчас занимается домом и воспитывает наших детей. (Улыбается.) Хотя иногда она берется за какие-­то театральные проекты и очень хочет сниматься. Было бы здорово, если бы она получила интересные предложения. (Улыбается). — Понятно, что когда-­то Ирина произвела на вас впечатление… — Бесспорно, я не мог остаться равнодушным к такой девушке. Начал ее познавать. Не разочаровался. Ира обезоруживающе честный человек. Она никогда не лукавит, всегда говорит то, что думает. И моментально в ней подкупает то, что она крайне ответственно относится к важнейшим, базисным элементам жизни. При этом она необыкновенно легкая, веселая, непредсказуемая. С ней не бывает скучно, и не можешь догадаться, что тебя ждет в следующую минуту. — Дом у вас открытый? — Мы с Ириной не прочь пригласить гостей. Но наш круг друзей, близких по духу, довольно узкий. И он как-­то сохраняется, особенно не пополняясь. — Как проводите отпуска? — В основном в автопутешествиях: садимся в машину всей семьей и едем на юг. Это в нашей стране. Но и по Европе накатали немало километров. Природа везде меня, конечно, необыкновенно вдохновляет. — Огромный кусок жизни у вас связан с театром Армена Джигарханяна. Вы там набирались опыта, а ушли, потому что почувствовали стагнацию? — После института у меня не было большого выбора между театрами — куда позвали, туда я и пошел. И я там действительно рос, развивался, приобретал навык. Я играл прекрасные роли в хороших произведениях. Армен Джигарханян — мощнейший актер, и он многое в меня вложил, привил определенный вкус, научил правильному отношению к роли, к партнерам, к сцене, к зрителям. Именно с ним я нашел понимание себя в театре. Хотя до конца это состояние все равно не исследовать. Но «волшебными маячками», которые входят в твою матрицу, он поделился. Это был великолепный жизненный этап. И потом он сменился другим, не менее захватывающим — я получил предложение от Кирилла Семеновича Серебренникова и шесть лет назад стал актером «Гоголь-­центра». — Как-­то по течению вы плывете… — Думаю, это не совсем верно. Мой нынешний театр — счастливая удача, но этот случай не просто так меня нашел. Серебренников увидел меня в спектакле, над которым я провел колоссальную работу… Так что все не просто так, и на тебя обращают внимание, когда приходит время. — Серебренников не был вашим мастером в институте, как у большинства актеров в этом театре, и вы ему достались уже сформировавшимся, зрелым артистом, который весьма органично влился в коллектив. Многие «Гоголь-­центр» воспринимают как актуальную, ведущую диалог, обучающую площадку… Что этот театр представляет для вас? — У меня нет сомнений, что обучение не должно заканчиваться в течение всей жизни. По-­моему, постоянно имеет смысл познавать что-­то новое. «Гоголь-­центр» — это команда талантливых, неравнодушных людей, которым чужды пресловутые театральные интриги и которые сконцентрированы лишь на рабочем процессе. Такая здоровая, энергетически подпитывающая атмосфера. Естественно, Серебренников — наш вдохновитель. Его артисты выходят к зрителям не в жабо и лосинах, которые пропахли нафталином, а как настоящие современники, с острыми репликами дня сегодняшнего, оттого и находят немедленный отклик. Со всей смелостью и амбициозностью, ему присущей, он в качестве художественного руководителя бросает своих артистов в какие-­то самые темные углы русского театра, заставляет искать, смешивает одно с другим, экспериментирует и добивается живого результата. Кирилл Семенович — уникальный режиссер. — Вы играете совершенно разноплановые роли: это и Чичиков, и Манилов в «Мертвых душах», и Дон Гуан в «Маленьких трагедиях», и Кафка в одноименном спектакле… Кажется, вы о них даже и не мечтали… — Так и есть! Ну, я, в принципе, не из тех, кто мечтает о конкретных ролях — меня заинтриговывает эффект неожиданности. Любопытно воплощать образ, вдруг к тебе пришедший. — В кино вы попадаете в проекты довольно громкие, будь то «Куприн. Яма», «Содержанки», «Домашний арест», фильм «Юморист», «Селфи»… По каким критериям выбираете материал? — Никогда ни от чего не отказываюсь категорически. Прихожу на пробы, и становится ясно, подхожу или нет. То есть все нормально или не очень. Это когда кино затевают незнакомые мне люди. С друзьями все проще. (Улыбается.) И сейчас мне бы хотелось побольше привлечь кинематографа в свою жизнь. Не стану этого скрывать. Я совсем еще не устал от съемочных площадок. — Вы в целом благополучный человек, востребованный профессионал, скажите, отчего вас накрывают депрессии, как вы признаетесь в некоторых интервью? Тем более что мама-­психолог может помочь… — Вот никогда специфика рода деятельности мамы не сказывалась на нашей семье. Она ни разу не садилась напротив меня, чтобы поговорить о моих проблемах. Этого, кстати, и нельзя делать с родственниками. И вряд ли я сам могу анализировать это свое состояние. Эмоции неподвластны разуму. Невозможно искусственно избежать этой беды. Для человека сомневающегося, рефлексирующего такие приступы, когда мир рушится, привычны. Тем более отрадно, что энергия этой гнили впоследствии питает творчество, выводит тебя, шаг за шагом, на качественно другой уровень. Но вы не пугайтесь, я не суицидальный человек (улыбается), цикличные моменты грусти и печали, когда я порчу настроение окружающим, а потом от этого же и страдаю, подступают все-таки редко. И они проходят. Как и все, собственно, согласно мудрому изречению. — У вас забавный Инстаграм… Вы выложили видео, где вокруг вас ходит и практически целуется сорока… Это ваш питомец? — Эта умнейшая птица по имени Цыпа живет у соседей родителей по даче. Те его подобрали птенцом, выпавшим из гнезда, выходили, и он стал действительно ручным, абсолютно домашним. Он улетает, но неизменно возвращается и обожает все блестящее, особенно фантики от конфет. За ним следить можно бесконечно. — А социальные сети вас затягивают? — Я сделал перерыв в ведении Инстаграма. И дело тут совсем не в трате времени. Просто, как мне кажется, социальные сети провоцируют тебя испытывать те чувства, которые лично мне не совсем приятны. Это и зависть, и тщеславие… Все это ненужная суета, которая сильно мешает, отравляет существование и не дает сконцентрироваться на себе настоящем, осознать, каково же именно твое мнение по важным вопросам дня сегодняшнего, вне зависимости от новостной ленты. В этом потоке легко затеряться, пропасть и забыть про свой внутренний голос. — Ныне модно признаваться, что из дома телеящик выброшен, а вы, наоборот, говорите, что обожаете отдыхать на диване перед телевизором… — Мне нравится то редкое состояние лени, когда ты валяешься, ни о чем не думая, и смотришь фильмы. Собственно, для этого нужен экран. Ну, и еще для мультиков мальчишкам, разумеется. — Вы из тех, кто строит планы, материальные в том числе? — Нет, у меня отсутствуют какие-­то грандиозные запросы, я не обещаю себе заработать миллион долларов до сорока лет. Но при этом не витаю в облаках, у меня же семья. Поэтому мне не безразлично, что будет завтра. Вот я рад, что год назад мы справили новоселье в просторной квартире в добротном доме со сталинской архитектурой. — Вы меня удивили, признавшись, что в последнее время размышляете над тем, только ли актерским ремеслом вы в состоянии заниматься. — Я ощущаю, что актерство — это мое, но полагаю, что это не единственное, что я умею. — Планируете открыть семейный бизнес? — Нет, как раз это меня мало интересует. Просто, понимаете, не хочется быть старым артистом. Да, есть примеры выдающихся мастеров, которые даже дряхлыми держали публику в тонусе, но есть и другие, гораздо более печальные примеры, когда тяжело самому человеку и тяжело на это смотреть со стороны… — А вы себя представляете благополучным пенсионером в кресле-­качалке на веранде собственного дома в окружении внуков? — Это заманчивый вариант. Но я имел в виду, что было бы неплохо начать параллельно заниматься чем-нибудь другим. Допустим, благотворительностью или поехать в зону экологических катастроф, чтобы спасать там каких-нибудь животных. Взяться за что-­то действенно-­полезное, стоящее. Или, знаете, меня всегда занимала археология. Эти раскопки в земле, в пыли древнейших ценностей… Еще в своих детских фантазиях я ходил с учеными в дальние экспедиции… А какие тайны хранят старые затонувшие корабли, которые поднимают со дна океанов! Я отдаю себе отчет, что это звучит как безумие, но это были мои ребяческие грезы, которые я так и не реализовал. Мегаполис, привычный образ жизни, сумасшедший график отдаляют от нас такие неосязательные вещи, но когда голова проветривается, опять тянет к этому вроде недостижимому — прямо кровь в жилах бурлит. Хотя нужно ли мне это всерьез, кто знает?