Олег Нестеров из группы «Мегаполис» – о 90-х, неонацистах и связи с Германией. ЭКСКЛЮЗИВ
Он был специалистом по передаче дискретной информации, а по ночам работал диджеем. Он писал песни для немцев, но его композиции неожиданно полюбили в России. Он мыл чужую собаку, чтобы собрать деньги для выпуска альбома на виниле. Сидел в архиве, чтобы создать музыку к несуществующим фильмам. Интеллектуал, интеллигент, поэт, знаток немецкого языка, переводчик, автор «изящной» музыки и «изящных» текстов для своего «изящного» коллектива, как он сам называет группу «Мегаполис». Олег Нестеров прокатился в купе «Ночного экспресса» Алексея Кортнева и рассказал, как ему пришло в голову сочинить немецкую версию песни «Ландыши», за что его невзлюбили неонацисты и где лучше всего писать книги. Станция «Карл-Маркс-Штадт» Алексей Кортнев: Олег, скажи, ты сам бывал когда-нибудь в городе Карл-Маркс-Штадт (сейчас город называется Хемниц – «МИР 24»)? Олег Нестеров: Никогда. Я бывал почти во всех городах восточной Германии, почти во всех городах западной, но Карл-Маркс-Штадт проехал мимо. А.К.: Я слышал, что это был один из самых унылых городов ГДР. Это ты его назвал «Городом красных роз»? О.Н.: Это была такая странная история, когда Германия объединилась, а стена рухнула, мы подумали, что не хватает там песен немецких, без американизмов. И мы начали переводить русские песни на немецкий язык. «Течет река Волга», «Трус не играет в хоккей» и так далее. Вот и решил перевести песню «Ландыши». А в ритм никак не удавалось уложить припев. Так что я решил вставить туда название города Карл-Маркс-Штадт. И песня получилась о городе красных роз, в котором герой дарит героине белые цветы – майское чудо. А.К.: Кому вообще в голову пришла идея переводить русские песни на немецкий язык, чтобы там прославиться с ними? О.Н.: Если честно, это была открытка от моей подруги. Она журналистка из Кельна. В 1989 году она мне написала, что все у них хорошо, только не хватает песен. «Переведи парочку, цены не будет». Это была такая супертонкая шутка, но я не понял. Меня же в ансамбле иногда называют «Толстолобиком». Я подумал, раз просят – то надо перевести. Так и пошло. А.К.: А когда вообще началась группа «Мегаполис»? О.Н.: Если по-честному, то в 1986 году. Михаил приехал ко мне с гитарой. Мы в квартире расположились со звукорежиссером. Начали записываться, и в том же году пластинку сделали. Но тогда мы еще назывались «Елочный базар». А потом мы вышли на концерт в ДК им. Горбунова уже как «Мегаполис». Станция «Двушник» А.К.: А что вообще такое «Двушник», Олег? О.Н.: Ты помнишь, когда был в стране сухой закон? И на двух дискотеках в Москве разливали алкоголь: это бар «Молоко» и бар «Чайник». Вот потом бар «Чайник» закрыли и открыли на его месте бар «Двушник». Мне сказали: «Хочешь быть диджеем?». Я ответил: «Да, конечно». Вообще, я работал инженером-электроником на международной телефонной станции №1. Я обслуживал американский вычислительный комплекс. Собственно, мои ребята из сектора управления вычислительным комплексом и делали дискотеки и все такое. Они и сказали: «Послушай, мы поставили аппаратуру, а вот диджеев не хватает». И предложили мне. Меня за музыку любили. Особенно бармены, потому что я им делал кассу. Во-первых, я хорошо собирал музыку. И я чувствовал настроение, я поднимал зал. Зал поднимался, выручка росла. Они мне выпить приносили, спрашивали: «Олег, тебе как?». Я говорил: «Без вишенки». Ну они мне и приносили без вишенки. А.К.: А про 90-е у тебя есть истории? О.Н.: Было такое казино в Москве, даже не буду говорить название. Если в обычном казино такой мафиозный генералитет собирался, то там были всякие сержанты и бойцы. А арт-директором был американец. Он говорил: «Я их научу хорошую музыку любить». И приглашал только «Моральный кодекс», «Ногу свело», «Квартал» и «Мегаполис». Не все доигрывали до конца. У Макса Покровского забрали микрофон на второй песне и сказали: «Все, свободен». На нашем выступлении тоже. После первой песни ладно не было аплодисментов, ладно молчание, но тут кто-то кричит: «Я сейчас его порешу! Пустите меня, порешу!». И Миша тогда сказал: «Какая прекрасная смерть будет, на сцене!». Станция «Жупа-Дубровачка» А.К.: Чтобы выпустить пластинку «Супертанго» вы обратились к краудфандингу. Почему вы на это пошли? О.Н.: История такая. Это был 2010 год. Нам нужно было выпустить альбом «Супертанго» на виниле. Мы сделали для поддержавших рублем разные опции. Не просто там пластинка, приглашение на концерт, а, например, можно было перед концертом и после него распить в гримерке алкоголь. Но самая интересная опция называлась «Олег Нестеров купает вашу собачку». Мы делали этот проект с человеком из Лос-Анджелеса. Я спросил у него: «Слушай, а сколько вообще стоит искупать собачку?». Он ответил: «Ну, если это афроамериканец, то он охотно ее искупает за $8». Ну и мы поставили за $8 один такой лот. В общем, я приехал в Чертаново, искупал очень маленькую собачку очень красивой девушки. Привез ей пластинку. Вот с тех пор мы и дружим. А.К.: Понимаю, что сейчас переход будет очень контрастный, но что за волшебное место такое Жупа-Дубровачка? О.Н.: Когда говоришь «пошел ты в жупу» – это звучит очень мило. Потому что «жупа» – это побережье по-хорватски. А «дубровачка» значит, что оно рядом с городом Дубровник. А.К.: Чем для тебя так важно это место в Хорватии? О.Н.: Там домик моего друга. И как-то, когда я вообще не собирался становиться писателем, я был у него и подумал: «Если я когда-нибудь соберусь написать книгу, то я сделаю это здесь». И вот, подумалось, что я очень хочу написать роман о довоенной Германии. В общем, я поехал в эту Жупу, в поселок Млини, домок моего друга. Октябрь, несезон, поспели мандарины, лимон очень вкусный у него на дереве. И в день я говорил всего две вещи: «Один с сыром» – это я так утром покупал рогалик с сыром, а вечером – «сибас на гриле». Я приехал оттуда с романом. Сказал: «Миш, я написал роман. Но я поеду туда же в следующем году и обязательно приеду с альбомом». И приехал. Станция «Дрезден» А.К.: Что еще тебя связывает с Германией? О.Н.: Случай произошел такой. Я комсомолец, мне 14 лет, хожу по Дрездену. Заворачиваю за угол и вижу арку. И мне кажется, что я эту арку видел. А я в Дрездене был в первый раз. Вхожу в двор, думаю: «Вот, сейчас окна будут вот такие». Захожу – действительно, такие. Потом еще куда-то иду. Вижу колонны, которые я знаю. Потрогал – не сниться. И я понял, что я немецкий не изучаю, а вспоминаю. Видимо, в прошлой жизни я нашалил. И теперь я неофициальный уполномоченный карликовый амбассадор Германии в России. А.К.: А еще я слышал, что у вас был какой-то неприятный случай в местном «Зеленом театре». Можешь про этот случай вспомнить? О.Н.: Это был тур. Мы играли на фестивале в 1989 году. Мы ехали по маршруту Берлин – Лейпциг – Дрезден – Берлин. Это была территория ГДР, но уже через несколько месяцев должна была рухнуть стена. Мы играем на большой площадке, играем такой New Wave. То есть для этого стиля нужно было производить много странных движений, подкрашивать губы и так далее. А тогда к этому не все относились с пониманием. И тут какие-то нацисты прыгнули на скамейки «Зеленого театра» и начали кричать: «Смерть, смерть, смерть!». Потом, уже в 2000 году, когда я знакомился с Евгением Гришковцом, он мне рассказал, что тоже был на том концерте в тот день. И запомнил, как те же самые нацисты, когда увидели, как я танцую, схватились за головы и начали говорить: «Кошмар, кошмар!». Так я победил неонацизм. Станция «Крапивна» А.К.: Я однажды бывал в Крапивне, мы там с группой «Несчастный случай» выступали на местном фестивале. О.Н.: Вообще, Крапивна – это в трех километрах от села Левинское, где жили мои бабушка и дедушка, где родился мой папа. Так что я наполовину туляк. А.К.: Расскажи про этот дом, это село. О.Н.: Деревня называлась Левинское. Так же звали положительного героя в «Анне Карениной» Толстого. Я еще был совсем маленький, бегал, а бабушка с дедушкой говорили: «Ну, барин-то у нас был хороший». А барин был действительно хороший. Он построил кирпичный завод, обжигал глину. И поэтому дома там как в Копенгагене. Туда как попадаешь: бац, не Левинское, а Копенгаген. А.К.: А сейчас ты бываешь в своих родных местах? О.Н.: Иногда бываю. Однажды приезжаю на местный фестиваль, мне ребята говорят: «Хочешь к себе в Левинское свернуть?». Я говорю: «Хочу». Значит, на машине они меня везут, а там автолавка привезла хлеб. И я такой еду и смотрю: женщины стоят, старушки. Посреди деревни мы останавливаемся. Ко мне подходит женщина и говорит: «Пронинский?». А в деревнях ведь не по фамилиям, а по домам. Я – Пронинский. Она мельком меня видит, она меня не помнит, но сразу поняла, что Пронинский поехал.
