Дизайнер Карим Рашид о вреде пластика, технологиях и стагнации в мире моды
Долгое время дизайн воспринимался обществом как часть высокого искусства и элитарной культуры. Промышленная революция изменила ситуацию, сделав дизайнерскую продукцию доступной для массового потребления. Такое мнение в беседе с ведущей RT Софико Шеварднадзе выразил промышленный дизайнер Карим Рашид. В эксклюзивном интервью он рассказал о своей идее «роскоши свободы», концептуальной стагнации в мире моды, а также о том, как цифровая эпоха изменила подход к дизайну. Кроме того, Рашид объяснил, почему разрабатывает проекты, не ориентируясь на прошлое, и дал прогноз на тему использования пластика в обозримом будущем. — Один из ваших девизов — нужно стремиться к роскоши свободы вместо роскоши материального мира. При этом вы очень известная личность, на вас невероятный спрос, и вы, в числе прочего, разрабатываете дизайны для фешенебельных пятизвёздочных гостиниц. Как это согласуется с концепцией «роскоши свободы»? — Здесь вы немного ошибаетесь. В основном я сотрудничаю с более демократичными отелями — две-три звезды. Если мне не изменяет память, лет семь назад я работал с немецкой двухзвёздочной гостиницей. В общем-то, звёзды тут неважны. Ночь в той гостинице стоит €39. — По сути, это уровень хостела. — Почти, но с отдельными номерами и отличным дизайном — очень удобным, нестрогим, практичным. Эта гостиница прекрасна. В каком-то смысле я доказал миру, что деньги в данном случае — не главное. Многие девелоперы и люди вообще считают, что дизайн всегда предполагает большой бюджет. Дизайн очень долго воспринимался как часть элитарной культуры или высокого искусства. Однако это совсем не так. Промышленная революция научила нас тому, что дизайн должен присутствовать в товарах массового потребления и быть доступным. — Если говорить о ваших дизайнах в целом, то сколько это стоит? Вы абсолютно правы: дизайнерские предметы, будь то мебель или что-то ещё, воспринимаются как произведение искусства, как часть элитарной культуры. Такое не может быть доступным для всех. — Верно, но ситуация изменилась. Отличным примером перемен в мире дизайна может служить произошедшее в мире моды. Многие бренды класса люкс сталкиваются с трудностями, причём не только в финансовом плане, но и в концептуальном. Большинство даже не знает, в каком направлении двигаться дальше. Хотя если вернуться на 30-40 лет назад, то у каждого модного дома были собственный дух, стиль и своя уникальная концепция. У каждого была индивидуальность. Скажем, Chanel очень отличался от Gucci, а Gucci, в свою очередь, — от Prada. Сегодня же разница размыта, поскольку все следуют за трендами. Это отчасти обусловлено тем, что мы живём в цифровую эпоху. Но у них как будто кончаются идеи и больше нет своего видения. Единственное, что позволяет им оставаться конкурентоспособными, — это имя. Я каждый раз поражаюсь, когда листаю журнал и вижу рекламу женских спортивных брюк с большой полоской сбоку, на которой написано Moschino или Prada. Единственным отличием в наше время становится название бренда. То же самое начинает происходить и в дизайне. В мире моды конкуренцию люксовым брендам составляют H&M, Mango и прочий масс-маркет, который имеет огромные возможности и, по сути, открывает обычному потребителю доступ к модным вещам. А в мире дизайна это магазины вроде IKEA, которые демонстрируют людям, что красивый современный диван может стоить в десять раз дешевле дивана класса люкс. Он доступнее. Мне кажется, это прекрасно. Я всегда верил в то, что называю дизайнократией — демократичным дизайном, который доступен большинству людей и позволяет нам жить лучше. Начало этому было положено благодаря цифровой эпохе. На днях я прочитал, что сейчас по всему миру смартфонами пользуются полтора миллиарда человек. — Что вы подразумеваете под «роскошью свободы»? — В течение сотен тысяч лет нашей истории — так сказать, в аналоговую эпоху — роскошь определяли материальные вещи: драгоценные камни, дорогостоящие материалы, какие-то искусные изделия. 40 лет назад для того, чтобы собрать Rolls-Royce, требовалось 40 человек и три месяца работы. Сегодня всё автоматизировано. Его собирают так же, как и обычный Nissan. Понятие роскоши стало переосмысливаться. Но, в отличие от аналогового века, в цифровую эпоху роскошь определяется возможностью беспрепятственной коммуникации. Мир становится единым. Роскошь ― это иметь тысячу друзей по всей планете или одновременно работать в 45 странах, как я сейчас. Только представьте, сколько всего могли бы сделать сейчас Фрэнк Ллойд Райт (американский архитектор. — RT), Ле Корбюзье (французский архитектор. — RT) или Пабло Пикассо, будь они живы. Они были плодовиты и в своё время, но сегодня для этого куда больше возможностей. Вот они, новые формы роскоши! Последние несколько лет я задавался вопросом: что является роскошью конкретно для меня? И пришёл к заключению, что это — свободное время. Большинство людей так заняты работой, что настоящей роскошью для нас становится то редкое время, когда мы можем побыть наедине с собой, с теми, кого любим, с семьёй; время, когда можем помедитировать, поупражняться, заняться какими-то личными делами. Есть у меня и второе определение роскоши: ты в этом мире для того, чтобы заниматься вещами, ради которых создан. Вот тогда ты ведёшь роскошную жизнь. Другими словами, если ты сможешь заняться делом, к которому испытываешь страсть, то более роскошную жизнь и представить сложно. — Вы говорите, что люди не должны искать вдохновения в прошлом, и что не стоит ностальгировать. Но очень много нового появилось благодаря переосмыслению старого. Основой для неоклассицизма стала античная культура, а для стимпанка ― викторианская эпоха. Зачем забывать всё, что было в прошлом, если с его помощью можно создавать что-то красивое — сейчас или в будущем? — Вопрос в том, красота это или же какая-то мимолётная вспышка, тенденция. Когда мы что-то называем «красивым», для нас дело не только в эстетическом виде, но в чувстве, в эмоциональном отклике. Наверное, можно черпать вдохновение в прошлом и творчески его переосмысливать, создавая что-то интересное и красивое, но на самом деле я не особо в это верю. И вот почему: такой процесс похож на создание ремиксов. Я выступаю как диджей уже 40 лет и прослушал такое количество композиций, что понимаю, от какой мелодии берёт начало любой трек. И мне этой начальной композиции достаточно — её вовсе не обязательно обрабатывать по-новому. Дизайнеры, люди творчества ставят себе целью создать что-то новое и необычное, служить прогрессу и эволюции человечества, в каком-то смысле менять мир к лучшему. Поэтому за какой бы проект я ни брался, мне очень важно, чтобы он был отражением своего времени, а не подражанием чужому стилю. В этом и кроется опасность. Проблема человечества заключается вот в чём: мы живём в страхе. И больше всего сейчас боимся, каким невероятным и манящим окажется цифровой век. Поэтому мы цепляемся за то, что, как нам кажется, обеспечивает некую безопасность, — за прошлое. — У нас есть возможность пойти куда угодно и даже путешествовать по всему миру без всякого багажа — достаточно отпечатков пальцев. Но всегда найдётся человек, который захочет следить за всем этим и вас контролировать. Вам не кажется, что такой риск существует, всё будет контролировать «большой брат»? — Давайте посмотрим на это под другим углом. В прошлом около 2% людей в мире были богаты, а остальные 98% — бедны. В новейшее время появился средний класс, и сегодня к нему относится треть населения мира. Центральную роль в нашей цивилизации всегда играл аспект массовости, можно даже сказать, подавление масс — при власти фараонов и королей, а затем и политиков. Они притесняли большинство. Изгоняли, казнили или клеймили «анархистами» даже людей творческих. Всех их считали чудаками. Тем не менее массы нужно было контролировать, что и происходило на протяжении всей истории. Сегодня мы стоим на пороге цифрового века и беспокоимся по поводу существования «большого брата». Но на деле, если вы порядочный гражданин, хороший человек, вам нечего скрывать. Какая разница, знает ли кто-то о вашем существовании? Самым благоприятным из возможных следствий этого развития может стать то, что на виду окажутся проявления продажности, жадности, насилия и всего «не вполне законного». У меня есть теория, которую я называю «веком транспарентности». Эта эпоха грядёт. Что я понимаю под «транспарентностью»? В Шанхае я останавливаюсь в гостиничном номере, расположенном на 98 этаже здания, и от мегаполиса меня отделяет только стекло. Я могу к нему прислониться — и вот, всё на виду. Это и есть транспарентность — на физическом, метафизическом и духовном уровнях. Мы движемся к эпохе подлинной честности. Любой способен оказывать влияние в плане творчества — мы можем распространить своё «я», своё существование на других. К тому же в цифровом веке все мы свободны. Нет ни границ, ни ограничений. И все мы равны. — Тогда почему сейчас возводят больше стен, чем когда бы то ни было? — Вы знали, что за последние 40 лет возникло около 32 новых стран? Почему? Всё дело в страхе. В наш цифровой век без границ и преград люди становятся националистами и патриотами, потому что боятся потерять нечто важное. Они становятся более фанатичными, как и религия. Границы закрываются. Но это временно. По-моему, мы сейчас переживаем очень неспокойный период. Разверзлась пропасть, по одну сторону которой — 100 тысяч лет аналоговой информации, а по другую — 40 лет цифровой. Всё только начинается. Моей дочери сейчас шесть с половиной. Среднестатистический человек способен дожить до 120 лет. Возможно, она ещё застанет эти перемены. Я знаю, что будет с нашим миром в будущем. Сейчас люди запутались, им страшно. Но когда умрёт поколение, которое до сих пор контролирует политику по всему миру, к власти придут дети, выросшие в условиях новой свободы. Они гораздо меньше заинтересованы в материальных предметах, их это просто не волнует. Им даже автомобили не нужны. Они хотят жить рядом с местом работы и ездить на велосипеде. И такую тенденцию можно наблюдать повсеместно. Мир просто обязан двигаться в этом направлении. Перемены неизбежны. — Неужели люди утратят желание обладать физическими предметами? — Разумеется, нет. — Я люблю читать бумажные книги, ощущать их запах. Это бесценно. Никакое приложение на смартфоне никогда не сможет этого заменить. — Я недавно работал над дизайном смартфона для компании Oppo. Работа заняла у меня два года. Телефон был в продаже всего восемь месяцев. На днях я зашёл в магазин Oppo посмотреть на телефон, и увидел, что его уже нет. Он заменён другой моделью. Я согласен, что всё меняется слишком стремительно. Так что соглашусь с вами, поскольку имею дело и с физическими объектами тоже. Я вовсе не ярый поклонник всего виртуального и не мечтаю жить в космическом вакууме. Мне нравится материальный мир. Я люблю прикасаться к вещам, ощущать их запах, текстуру, слышать звуки, которые они издают. Мне нравится задействовать все органы чувств. Когда я работаю над дизайном гостиницы, меня волнует, чем там будет пахнуть и какая музыка будет звучать. Я всё это принимаю во внимание. Как и все мы, я обожаю физический контакт. Мы любим прикасаться друг к другу и ощущать запах другого человека. Ничто не сравнится с ощущением, когда ты держишь кого-то в объятиях. Это в нашей природе, не так ли? Но говоря об истории, я легко могу сходить в Каирский музей, там есть складные стулья трёхтысячелетней давности — просто прекрасные. Это настоящая реликвия, и мы должны их сохранить. Чего мы не должны, так это бесконечно их копировать, поскольку они уже утратили свою актуальность. Когда ты работаешь над дизайном, ты создаёшь его с учётом современных условий, с тем, чтобы формировать будущее. Я проектирую, так скажем, «стеклянные коробки», потому что это позволяют современные технологии. Возможно, через 30-50 лет у нас будут более совершенные технологии и появится что-то новое. Таков прогресс, такова эволюция человечества. Это не значит, что нам не нужно сохранять некоторые из этих кирпичных зданий, если они прекрасны и символизируют свою эпоху. Например, в Лондоне есть здания семнадцатого, восемнадцатого, девятнадцатого веков в идеальном состоянии... — Значит ли это, что лондонские красные телефонные будки в будущем заменят на другие, и мы их больше никогда не увидим? — Нет, но такую будку можно поместить в музей или галерею. Мы сможем про них читать. Сможем узнать их историю. Даже если книги, о которых вы говорили, когда-нибудь перестанут печатать, они останутся. Для нас это будет что-то сродни скульптуре, произведению искусства, чему-то, что можно повесить на стену. Возьмём кольцо прабабушки на пальце. Прекрасная вещь, отсылающая к традициям, истории, культуре. Но нет никакой надобности создавать подделку под такое кольцо. В этом вся проблема. В мире слишком много того, что можно описать немецким словом «китч». И по умолчанию это дешёвая имитация оригинала. Но зачем такое вообще нужно? Пусть оригинал так и остаётся прекрасным оригиналом. — Вам нравится работать с пластиком. И вы называете его очень податливым материалом будущего. — Он демократичен, и из него можно делать недорогие вещи. — Но сейчас люди предпочитают пластиковым бутылкам стеклянные, полиэтиленовым пакетам бумажные и хотят всё из дерева, а не из пластмассы. Тогда почему вы до сих пор так верите в этот материал? Что вас в нём привлекает? — Тут нужен небольшой экскурс в мою биографию. Когда я занимался дизайном в начале 1980-х, для того, чтобы сделать приятную вещь, доступную большинству покупателей, — будь то электрочайник или электродрель (вроде той, что я спроектировал для Black & Decker), или мусорное ведро, — нужно было брать за основу пластмассу. Мы многим обязаны этому материалу. За последние 150 лет пластик изменил мир. Но в то же время мы многого про него не знали. Это был слишком молодой материал, чтобы мы осознавали... — Угрозу загрязнения? — Да. То, к чему приведёт его использование. Загрязнение, токсичность и тому подобное. Тогда мы ничего об этом не знали, но сейчас накопили достаточно обширную базу знаний. К тому же есть полимеры, которые позволяют делать невероятные вещи, и их можно перерабатывать бесконечно. Недавно я использовал полиэтилен, полученный из сахарного тростника. Обычный полиэтилен производят из нефти, и для этого требуется семь этапов. «Зелёный» же материал делают в три этапа: из сахарного тростника получают этанол, а из него в конечном счёте — полиэтилен. Сахар нам не нужен — это не источник пищи и вообще он приводит к диабету, ожирению, сердечным приступам. Ещё 240 лет назад мы не употребляли в пищу сахар, а ели фрукты и овощи. Так что это здорово, что теперь из него можно синтезировать пластик. Только подумайте о жизни в современном мире. 70 или 80% того, что вы видите в больницах, сделано из полимерных материалов. Искусственное сердце — это пластик. Или контактные линзы. Список можно продолжать бесконечно. Пластик играет огромную роль в нашей жизни, он изменил человечество. Проблема в том, что мы не знали, какой пластик «хороший», а какой — «плохой». Мы не задумывались над тем, чтобы сделать его биоразлагаемым. Теперь же в своих работах я использую очень много именно такой пластмассы. Знаменитое мусорное ведро, которое появилось четверть века назад и с того времени продано в количестве примерно пятнадцати миллионов экземпляров, сейчас наконец-то производится из биоразлагаемых полимеров. Компании, выпускающие подобные продукты, начали активно разрабатывать такие материалы всего лишь 15 лет назад. И даже сейчас стоимость хороших полимеров, не загрязняющих планету, заметно превышает цену полимеров, синтезированных из нефти. Когда стоимость снизится, это будет напоминать выбор между органическим молоком и обычным. Чем меньше будет разница в цене, тем больше компаний станут использовать биоразлагаемые полимеры, хотя, конечно, они и так должны их использовать и это нужно сделать обязательным. Так что у нас по-прежнему будут прекрасные пластиковые бытовые предметы с мягкими формами, которые останутся демократичными и дешёвыми, но только все они станут биоразлагаемыми. И это произойдёт в ближайшие двадцать лет. — То есть, вся эта новообретённая популярность стекла, бумаги и дерева — лишь мода? — Вовсе нет. Это необходимость, обусловленная рядом причин. Многие из созданных нами полимеров выделяют токсичные вещества и представляют определённую опасность. Это касается даже ДСП, используемой в производстве мебели. Связующим элементом в ней является клей, а он не только токсичен, но и испаряется у вас дома. Люди, которые покупают разборную мебель самых разных производителей, живут в окружении токсичных веществ. Полиуретан, используемый в коврах и многих предметах мебели, выделяет токсичные вещества. И вот результат: темпы роста заболеваемости раком стали увеличиваться. В Америке раком болен каждый третий человек, в Западной Европе — каждый четвёртый. Это же безумие. Сто лет назад в США речь шла лишь о каждом трёхсотом. Здесь явно что-то не так. Все эти полимеры представляют серьёзную опасность. К стеклу необходимо было вернуться, чтобы не пить из пластиковых бутылок. Куда бы я ни поехал — ситуация удручающая. Пластиковые бутылки повсюду. Было приятно глотнуть воды из бумажного стаканчика. Многие компании и многие воистину талантливейшие люди активно работают над тем, чтобы изменить тот отравленный мир, который мы создали. Полную версию интервью смотрите на сайте RTД.
