«Мы живем во множестве реальностей»

Книга Энтони Данна и Фионы Рэби — это манифест концептуального дизайна, который создает не новые формы, а новые идеи, позволяет увидеть наше общество с неожиданной стороны и предлагает проекты его радикального переустройства. Фрагмент заключительной главы книги Энтони Данн и Фионы Рэби «Спекулятивный мир. Дизайн, воображение и социальное визионерство» публикуется с разрешения издательства Strelka press Спекулятивный мир В книге «Мечта: новый образ прогрессивной политики в век фантазии» Стивен Данкомб утверждает, что ультралевые слишком полагаются на рассудок, игнорируя роль фантазии и выдуманных реальностей в нашей жизни. Сегодня мы живем во множестве реальностей: от тематических парков и мыльных опер до брендов, нравится нам это или нет. Данкомб считает, что радикалам нужно принять этот факт и использовать его, прибегая к критическому подходу, чтобы «прервать спектакль» ради всеобщего блага и прогрессивной политики. Это настоящий вызов дизайнерам, поскольку обычно мы на стороне действия — создаем то, что подталкивает людей потреблять еще больше. Может ли спекулятивный дизайн взять на себя социальную и, возможно, политическую роль, совместить поэтический, критический и прогрессивный подходы, применив глубокое образное мышление к решению серьезных масштабных вопросов? Несмотря на системный характер, масштабное спекулятивное мышление отличается от дизайн­мышления и социального дизайна. Дизайн­мышление ориентируется на решение проблем, социальный дизайн, хотя и отходит от чисто коммерческих проектов и уделяет внимание сложным социальным вопросам, тоже концентрируется на решении определенных проблем. Спекулятивный дизайн входит в оппозицию к «официальной реальности», являясь формой инакомыслия, выраженного через альтернативные дизайнерские идеи. Спекулятивный дизайн — вдохновляющий, заразительный катализатор идей; он отходит от общепринятого и обращается к истинным ценностям и этике. Он стремится преодолеть невидимую стену, отделяющую мечты и воображение от повседневности, стирая различия между «реальной» и «нереальной» реальностью. Первая существует «здесь и сейчас», тогда как последняя находится по ту сторону экранов, на страницах книг — заключена в человеческом воображении. Дизайн­спекуляции придают форму мультивселенной наших миров, показывая, каким может быть наш мир. Принято считать, что настоящее обусловлено прошлым, но можно утверждать, что настоящее формируется будущим — нашими надеждами и мечтами о завтрашнем дне. Свободные личности Перемены приходят различными путями: с помощью пропаганды, семиотической или подсознательной коммуникации, убеждения или аргументирования, искусства, терроризма, социальной инженерии, чувства вины, общественного давления, иного образа жизни, законодательства, наказания, налогообложения или действий отдельных людей. Дизайн может совмещать в себе все эти аспекты, но больше всего ценится последний — индивидуальные усилия. Мы считаем, что изменения начинаются с отдельного человека и, чтобы сформировать мнение, нужно представлять потребности разных людей. Фото: Eva Plevier / Reuters Когда дизайн обсуждается в контексте изменений, зачастую всплывает понятие «подтолкнуть». Это значит, что дизайн может повлиять на наше поведение, подталкивая нас как клиента сделать определенный выбор. Например, чтобы дети питались здоровой пищей, можно переместить фастфуд на нижние полки магазинов, а здоровую еду — повыше, на уровень глаз. Психолог Б. Дж. Фогг из Стэнфордского университета работает в этой области с начала 1990­х годов, окрестив ее каптологией. Каптология сосредоточена на взаимосвязи техники убеждения (Captology (CAPT) — computers as persuasive technology, компьютеры как технология убеждения (англ.).) и компьютерных технологий и, как правило, используется в частных случаях, а не для крупных социальных изменений. Однако, если взглянуть немного шире, эта сфера больше похожа на социальную инженерию. Это одна из сложностей, с которыми мы сталкиваемся, когда дизайн­мышление используется разработчиками услуг для проектов по обслуживанию населения. К каптологии можно прибегать для изменения поведения пользователя незаметным образом. Например, на сайте секретариата кабинета министров Великобритании написано следующее: «Правительственная служба по изучению человеческого поведения была основана в июле 2010 года с целью найти инновационные пути, предназначенные, чтобы подтолкнуть людей сделать оптимальный выбор в своих же собственных интересах». Мы уверены, что поведение должно меняться, но этот выбор остается за отдельным человеком (в случае со здоровьем и физической нагрузкой) или за правительством, которое может запретить то или иное поведение (например, курение, которое вредит всем вокруг, а не только курильщику). В этих примерах вполне очевидно логическое обоснование изменений. Дизайн может играть важную роль для выявления того, что может случиться, если поведение не изменится, чего можно достигнуть путем изменений, или просто показывает, что именно нужно поменять и как. Конечно, это идеалистический взгляд на человеческую натуру, в которой не учитывается низкое образование и другие факторы, но мы предпочитаем, чтобы наш дизайн основывался на этом идеале, вместо того чтобы считать, что люди слишком слабо влияют на свой выбор. Мы видим людей как свободных личностей, не всегда рациональных, но способных на самостоятельный выбор. Как потребители мы можем отказаться покупать продукты, произведенные компаниями или странами, чьи ценности не совпадают с нашими, как граждане можем голосовать, ходить на митинги, протестовать, а в экстремальных ситуациях устраивать бунт. Как пишет Эрик Олин Райт в своей книге «Представляя реальные утопии», «настоящие границы достижимого отчасти зависят от убеждений людей насчет того, какие альтернативы кажутся им целесообразными». Мы считаем, что как раз здесь в игру вступает спекулятивный дизайн. Он предоставляет для выбора целый спектр осязаемых возможностей, жизнеспособных и не очень. Райт продолжает: «Утверждения о социальных границах отличаются от утверждений о физических и биологических пределах, ибо в первом случае убеждения людей о границах систематически влияют на то, что, по их мнению, возможно. Поэтому развитие систематических аргументированных мнений о жизнеспособных альтернативах существующим социальным структурам и институциям власти и привилегий — один из компонентов социального процесса, с помощью которого могут измениться социальные границы достижимых альтернатив»6. Мы считаем, что даже нежизнеспособные, вымышленные альтернативы также имеют ценность. Спекулятивный дизайн выступает здесь в роли катализатора: он пробуждает воображение и вызывает ощущение того, что возможно если не все, то хотя бы чуть больше, чем кажется. Спекулятивный дизайн способствует не только переосмыслению реальности, но и нашего отношения к реальности. Но чтобы это произошло, необходимо выйти за рамки спекулятивного дизайна — к порождению множественных взглядов на мир, идеологий и возможностей. То, каков мир вокруг, обуславливается способом нашего мышления; идеи внутри нас формируют окружающий нас мир. Если же наши ценности, ментальные модели и этика меняются, то и мир вслед за ними тоже изменится — надеемся, в лучшую сторону. О ценности литературы и силе искусства Кейт Оатли пишет в книге «Такие вещи, как мечты»: «В случае с искусством мы переживаем не только эмоции, но и обещание чего­-то большего. Наше мироощущение может меняться, мы сами тоже можем меняться. Искусство не просто показывает нам озабоченность и пристрастия по определенной привычной схеме. Искусство позволяет нам испытывать некоторые эмоции в тех контекстах, с которыми мы обычно сталкиваемся нечасто, подумать о себе в том ключе, в каком, как правило, думать не привыкли». Может ли дизайн достичь похожего эффекта, если отстранится от узкого коммерческого использования? Мы полагаем, что может. Воплощая идеи, идеалы и этику в спекулятивных предложениях, дизайн может играть важную роль в расширении нашего понимания пределов возможного. Миллион маленьких утопий Что, если каждый человек живет в своем уникальном мире? В мире, отличном от тех, что обжиты и изучены другими людьми? Размышления об этом привели меня к вопросу: если действительность меняется от одного человека к другому, вправе ли мы рассуждать о единой реальности — или же нужно перейти к разговору о множественной действительности? И если есть множество отличных друг от друга реальностей, являются ли какие­-либо из них более истинными (более реальными), нежели другие? Фото: Brendan McDermid / Reuters Филип Дик написал эти слова в 1974 году, когда медиа только начинали влиять на реальность и размывать границы между внутренним и внешним миром. Мы согласны с утверждением Филипа Дика о том, что больше не существует одной­единственной общей реальности — есть 7 миллиардов разных реальностей. Вопрос в том, как придать им форму. Индивидуалистский подход, который ассоциируется с либерализмом правого толка, — это тоже толчок к индивидуальным микроизменениям реальности, обычно с целью удовлетворить какие­то желания, в чем не может помочь официальная культура. Например, нетрадиционные политические взгляды или специфические сексуальные фантазии и фетиши. Проект Тимоти Арчибальда «Секс­машины: фотографии и интервью» 2005 года — прекрасный пример того, как люди работают с окружающим миром, чтобы удовлетворить свои желания. Неловко конечно, что секс­машины получились такими фаллическими и технократичными, но тем не менее с технической точки зрения изобретательность конструктора поражает. Проект «Имиджклуб» 2003 года Тсудзуки Кийоти — задокументированные в фотографиях места, реквизиты и оборудование, созданные, чтобы претворить в жизнь сексуальные фантазии. Они концептуальнее устройств на фотографиях Арчибальда, потому что раззадоривают более ум, нежели тело. Обычно это штучные пространства для реализации фантазий, специально созданные параллельные миры, где действие традиционных правил человеческих взаимоотношений приостанавливается. Не важно, что собой представляет место — вагон метро, школьный класс, лес, рабочее место, — в нем всегда присутствует постель. В отличие от секс­ машин места эти воссозданы не так тщательно; однако в них имеется достаточно деталей, чтобы у зрителя разыгралось воображение. Художники также исследуют построение этих одноразовых микроутопий, созданных вокруг желания одного человека или маленькой группы людей. Мастерская вана Лисхаута экспериментировала с фантазийными пространствами в рамках художественного контекста, хотя никогда не бывает до конца ясно, сколько в проекте собственных фантазий художника, а сколько — интерпретации. Ранние работы Лисхаута — это комнаты и пространства, созданные для комфортного и беспрепятственного проведения оргий. В 2001 году он завладел неиспользованным участком земли в портовой зоне Роттердама, назвал его AVL­ville и добивался того, чтобы его признали свободным государством. Как­то во время лекции ван Лисхаут невзначай упомянул, что AVL­ville привлек нежелательное внимание инспекторов и полиции, после чего последовали бюрократические проблемы. В итоге ван Лисхаут решил закрыть AVL­ville, чтобы полностью сконцентрироваться на искусстве, а не на разбирательстве с властями. Возможно, самой успешной формой микроутопии является коммуна или же ее более радикальная версия — секта. Больше всего нас заинтересовала японская Pana Wave. Одно из главных убеждений ее последователей состоит в том, что электромагнитное излучение вредно для человека и поэтому его следует избегать любым путем. Они верят, что белый цвет защищает их от вредоносных лучей, и покрывают белой тканью свои машины, жилища и личные вещи. Они передвигаются группами по всей Японии в поисках места с наименьшим уровнем электромагнитного излучения. Впервые членов секты стали повсеместно обсуждать в начале 2000-­х годов из­-за конфронтации с полицией после того, как они спровоцировали огромную автомобильную пробку, когда искали спасительное убежище. Белые ткани, ленты и униформа для защиты членов секты и лидера от электромагнитного излучения привели к появлению в прессе эффектных фотографий их временных поселений. Вам они могут показаться забавными эксцентриками и неугомонными идеалистами. Тем не менее создатели и пользователи всех этих пространств и вещей бросают вызов строгим правилам западного общества с помощью разных альтернативных видов реальности. Они наводят нас на мысль, почему реальное «реально», а нереально — нет; кому решать? Стоит ли за этим рыночная стихия, злой гений, случайный каприз, технология или тайные элиты? Эти проекты воспевают умение человека воплощать в реальность свои собственные взгляды на мир — они становятся материальными. Дни, когда дизайнеры могли мечтать за всех, остались позади, но дизайнеры все равно могут поддерживать мечтания, которые пробуждают человеческое воображение. А подобные микроутопии служат источниками вдохновения, поощряя не мегаутопии, навязанные сверху, а 7 миллиардов маленьких утопий, развивающихся снизу, для которых подспорьем (но не определяющим фактором) служит дизайн. Дизайн с размахом: представляя невообразимое Какими бы вдохновляющими ни были мечты и фантазии, воплощенные в материи, они не могут похвастаться крупными масштабами — этот недостаток обусловлен работой вне официальной системы: в полуподполье или вообще в тени частных домов или студий. Конечно, есть и мечтатели, которые работают в промышленности, инвестиционных организациях, университетах или на рынке, — они стараются представить лучший мир для всех, даже если в этом иной раз отражаются и их личные пристрастия. Как пример, на ум обычно сразу приходит Бакминстер Фуллер, но его взгляды, по нашему мнению, чересчур технологичны и рациональны. А вот Норман Бел Геддес в своих работах сочетал современные повседневные технологии с мечтами, фантазиями и иррациональностью. Проект «Дороги и горизонты» Фото: Wikipedia Он шагнул дальше простого решения проблем, используя дизайн для придания формы своим фантазиям. Для проекта «Дороги и горизонты», больше известного как Футурама, в павильоне General Motors на Всемирной выставке в Нью­-Йорке в 1939 году он создал среду с крупномасштабными моделями федеральной сети автострад, иллюстрируя их значение и возможности в двадцатилетней перспективе. Например, с увеличением пассажиропотока и уменьшением времени в пути люди могли бы жить дальше от центра города, что повлияло бы на размеры территории города, пригодной для работы. В то время Футураму восприняли как ближайшее будущее Америки, реализуемую мечту, а не абстрактную фантазию. Другие же проекты были как раз ближе к фантазии. Авиалайнер № 4 (1929) — это девятиэтажный самолет­амфибия, вдвое превышающий размеры «Джамбо Джет» («Боинга­747»). На нем имелись пространства для настольных игр, оркестра, гимнастического зала, солярия, ангаров и кают для 606 пассажиров. Геддес хотел, чтобы авиалайнер построили и он мог курсировать между Чикаго и Лондоном, но, к его сожалению, проект не сумел собрать достаточно средств. В тени больших умозрительных проектов скрывается Герман Кан и стратегический исследовательский центр RAND. Корпорация RAND разработала множество методов, применяющихся сегодня в построении сценариев. Кан, автор выражения «представляя невообразимое» (thinking the unthinkable), действительно был способен убедительнее многих представить невообразимое. Однажды он переосмыслил целесообразность ядерной войны, размышляя о последствиях в рациональном ключе: какой ценой все обернется и как Америка будет восстанавливаться после ядерной войны. Книга взбудоражила многих, потому что возможность ядерной войны переместилась из сферы невообразимого в мир, близкий повседневной жизни, и стала очевидной высочайшая цена в масштабах человечества и нашей планеты. С послевоенного времени и до 1970­-х годов вымышленные технологии не просто предлагали решение проблем, но и разжигали воображение и стимулировали дерзкие мечты о том, какой может быть жизнь не только на Земле, но и вне Земли. О колонизации космоса люди много размышляли не только в Европе и США. В тот же период в СССР разрабатывали технологии, воплощающие мечты, ценности и идеалы параллельного мира: коммунистического. Экраноплан — героическая попытка создать совершенно новый самолет, который мог бы скользить над поверхностью воды, используя эффект воздушной подушки, и летать на огромных скоростях, доставляя морских пехотинцев в зоны боевых действий, разделенные озерами. Советские технологии, развивающиеся отдельно от западных идеалов и контекста, показали, что технологии наравне с наукой могут быть воплощением идеологии, политики и культуры. Не может не удивлять, что идеология способна служить источником инноваций в том смысле, что новые идеи и мышление рождаются из нового, отличного от других видения мира. Складывается впечатление, что эра больших идей и фантазий осталась позади. Но есть некоторые исключения, например правительственная организация DARPA (Управление перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США), где разрабатываются самые творческие, смелые и затейливые абсурдные идеи, к примеру плащ­невидимка или дыры во времени; и коммерческие организации — такие, как подразделение Google X Lab, которое работает над созданием космических лифтов и бурением на астероидах. Многие сегодняшние мечты о технологиях сформированы военными приоритетами или же краткосрочным, сугубо рыночным мировоззрением, которое основано на стандартизированных мечтах и желаниях потребителя. А смелые предложения, выдвинутые архитекторами из Terreform ONE и BIG (Bjarke Ingels Group), не включают в себя подразумеваемые альтернативные взгляды на мир и идеологии предыдущих дизайнеров, мыслящих масштабно. Даже «Бурение астероида», Planetary Resources Inc., 2012. Группа низкозатратных космических кораблей-роботов сможет добывать полезные ископаемые на астероидах, пролетающих около Земли. Фото: Peter Power / Reuters Мечты о межпланетных путешествиях превратились в товар, в очередное коммерческое предложение. Это то, к чему художник Джозеф Поппер обращается в проекте «Билет в один конец»: предложение отправить одного человека в путешествие в дальний космос, откуда он никогда не вернется. Он снял короткометражку о ключевых моментах — уникальные психологические коллизии, которые могут случиться во время полета в дальний космос в один конец. Но кто станет этим космонавтом — волонтер с неизлечимой болезнью, осужденный на пожизненное заключение, выбравший смерть, а не тюрьму? Хотя в проекте и муссируется тема космических путешествий, его никак нельзя назвать романтичным. На передний план выступают неприятные человеческие черты — этические, психологические, физические. Социальные мечты Постепенно в масштабных размышлениях исчезло социальное измерение — его заменили наука, технологии и логика. Где же развиваться новому мировоззрению, как использовать новые взгляды на мир, чтобы генерировать новые взгляды на повседневность? Этим должны заниматься интеллектуальные центры, однако Адам Кертис пишет следующее: «…вопрос в том, не препятствует ли большинство интеллектуальных центров тому, чтобы люди размышляли над новыми взглядами на организацию общества — а именно как сделать его справедливее и свободнее. В реальности у них появился «бронированный панцирь», окружающий их внутреннюю политику и постоянно предоставляющий повестку дня с помощью PR­ходов, которые они затем скармливают прессе. Именно это мешает вырваться новым идеям наружу». Другие организации, например Институт систейдинга, развивают интересные проекты в рамках существующих систем, создавая новые экономические зоны за счет лазеек в законе. Одним из их предложений было пришвартовать судно около берега Калифорнии и создать на нем платформу для высококвалифицированных экспертов, которые хотят работать в Кремниевой долине, но не могут получить рабочую визу. Хотя нам и понравилась юридическая хитрость этого проекта, мы не очень уверены в успешном результате. У проекта Брюса Мау «Масштабный проект изменений» (2006) есть даже свой слоган: «Речь не о мире дизайна. Речь о дизайне мира». Будучи замечательной отправной точкой, проект «изучает наследие и потенциал, обещание и силу дизайна в деле улучшения благосостояния человечества». Но опять же, спустившись с небес на землю, мы видим, что фокус проекта — это решение проблемы. На сайте Центра дизайна и геополитики Калифорнийского университета в Сан-Диего сказано, что проект рассматривает Калифорнию как дизайн­ проблему, которая хорошо отражает масштаб, амбиции и дух миссии пересмотреть всю геополитику вместо того, чтобы пытаться решить проблему в рамках существующих политических систем. Это уже ближе к нашим интересам предоставить новые перспективы, зажечь воображение и расширить масштаб творческого мышления в этой области. Безусловно, писатели занимаются этим уже не первый десяток лет, и многие утопии и антиутопии — это формы политического вымысла. Одной из первых работ дизайнеров является книга Уильяма Морриса «Вести ниоткуда» 1890 года, в которой изложены его взгляды на альтернативную Англию в утопическом будущем. С 2000 года издается множество книг о дизайне, в которых изучаются идеи альтернативных моделей повседневности — от экономики до языка. Архитектор Бен Николсон в книге «Мир: кому это нужно» описывает новый мировой порядок, финансируемый США, при котором решаются различные сложные проблемы при помощи нецелесообразных воображаемых методов. «Серия решений» издательства Sternberg Press приглашает авторов переосмыслить уклад современных государств. Во фрагменте «Решения 239–246: Финляндия: благополучные игры» Мартти Каллиала, Йенна Сутела и Туомас Тойвонен излагают 8,5 идеи о новой Финляндии, включая хранение ядерных отходов со всего света и отправку молодежи в путешествие по всему миру для популяризации финской мифологии, чтобы продвигать туристический бизнес. В части «Решения 11–167: книга Шотландий (Каждая ложь порождает параллельный мир. Мир своей правды)» Момус описывает сотни выдуманных Шотландий — одна причудливее другой. Эта серия задействует фантазию, чтобы исследовать проблемы от национальной идентичности и мифологии до современных социальных и экономических вопросов так, чтобы вдохновить читателя на размышление и подключить его воображение. Инсталляция Facestate Фото: walkerart.org В книгах нет дизайн ­предложений, однако есть захватывающие проекты. Может ли дизайн разворачиваться в таком контексте, заимствуя методы из литературы и искусства и применяя их в реальном мире как мысленные эксперименты? Дизайн­ коллектив Metahaven разработал последовательную критику неолиберализма с помощью серии некорпоративного стиля для выдуманных стран с корпоративно­-государственным симбиозом. Они рассмотрели стратегии брендинга и корпоративной идентичности с точки зрения графического дизайна. Инсталляция Facestate (2011) для выставки «Графический дизайн: теперь в продуктах» в Центре искусств Уокера изучала параллели между социальным программным обеспечением и государством: «Этот проект — о политиках, прославляющих детище Марка Цукерберга, о неолиберальной мечте минимального вмешательства государства, об управлении соцсетями, о технологии распознавания лиц, о долгах, о будущем денег и валюты в соцсетях и о мечте всеобщего участия». Metahaven с помощью дизайна сочетает результаты обширных исследований с повествованием о гибридах вымышленного корпоративного государства. Если Metahaven целятся в самое сердце системы стимуляции производства политического вымысла, выраженного с помощью корпоративного брендирования и корпоративного стиля, то нам интересно исследовать, каким образом последствия деятельности различных политических систем способны повлиять на производство пищи, транспорт, энергетику и работу. Было бы идеально, если бы в результате получились удивительные, непредсказуемые результаты. Также мы изучаем то, как различные политические системы влияют на переживания повседневной жизни. Проект Eneropa исследовательского подразделения AMO и Рема Колхаса — часть исследования под названием Roadmap 2050 Европейского климатического центра, изучающего энергетические стратегии в Европе. Главная идея состоит в том, чтобы создать AMO, Рем Колхас. Roadmap 2050 Eneropa, 2010 в Европе сеть энергостанций, основанных на возобновляемых ресурсах. Весь проект состоит из очень обстоятельного доклада, но нас зацепило одно изображение — вымышленная карта альтернативной Европы с регионами, названными в честь источников энергии, которые используются в границах этих регионов: «Острова ветра», «Прибойное государство», «Солярия», «Геотермалия», «Биомассбург» и т. д. Мы видим простое изображение сложной идеи, но оно эффективно тем, что может вызывать дискуссии о смене европейской идентичности, которую повлечет за собой совместное использование энергоресурсов обществом, управленцами и энергетической индустрией.