Александр Баунов vs Иван Голунов

В этом выпуске «Нос к носу #media» журналист, публицист, филолог и главный редактор Carnegie.ru Александр Баунов беседует с журналистом-расследователем, корреспондентом отдела расследований издания «Медуза» Иваном Голуновым. Баунов Меня возле дома недавно останавливали какие-то участковые на предмет, не несу ли я что-нибудь в сторону закладки или оттуда. Я так и порывался их напугать, что я друг того самого Голунова. Что сейчас происходит с твоим делом? Голунов В первые месяцы расследование шло довольно активно. Я ходил к следователям, как на работу. Был проделан колоссальный объем работы, но потом неожиданно все остановилось. Последний раз со следователем мы встречались в конце августа, и договорились через неделю провести допрос по фактам, связанным с возможными заказчиками моего уголовного преследования. После этого наступила тишина. Сначала следователи говорили, что они заняты другими делами, и после выборов в Мосгордуму мы продолжим. Я видел своих следователей в сториз Алексея Навального, когда Следственный комитет пришел с обысками в Фонд борьбы с коррупцией. Потом только на суде — по моей жалобе на бездействие следствия. Баунов Суд отказал по твоей жалобе? Голунов Да, мне отказали. Сначала следователи не хотели показывать суду материалы уголовного дела. Сразу после первого заседания, руководитель следственной группы принял решение засекретить дело, наложив гриф «государственная тайна». На четвертом заседании судье удалось ознакомится с материалами дела, и она пришла к выводу, что следствие работает активно. Хотя за полгода они даже не побывали на месте преступления — в моей квартире. Баунов Есть подозреваемые? Пока официально никаких обвиняемых нет. Я не знаю, подозреваемый — это официальный статус? Если это официальный, то тоже такого нет. О работе полицейских Баунов Когда стало известно, что ты задержан, первое у меня чувство было такое: совсем стыд потеряли, прямо уже совсем невозможно. Потому что это явно не про то, и чисто человеческий облик у тебя такой немножко детский. И вдруг 10 лет тюрьмы. Голунов Вообще, мне грозило от 15 до 20 лет. Я раньше никогда не задумывался, какие там «особо крупные размеры». Меня удивляло, что вроде изъяли немного, и получился такой дикий срок. Когда я оказался на свободе и узнал, что эти пакетики наркотиков стоят около 65 тыс. руб., то стало совсем странно. Когда я целый день находился в отделе по борьбе с наркотиками УВД по ЗАО — одном из 12 отделов Москвы, я не видел там других задержанных. Они занимались только мной. И тут я немного офигел, что я из своих налогов содержу отдел, который целый день занимается каким-то барыгой с «особо крупным размером» ценой в 65 тыс. руб. При том, что рынок наркотиков сами силовики оценивают в 1,5 трлн руб. в год. УВД по ЗАО, в котором я оказался, мне кажется, неправильно называется. Скорее это должно называться ЗАО УВД — закрытое акционерное общество, так как это довольно коммерческое предприятие, и отношение у них к этому тоже соответствующее. Они понимают, что они делают, они понимают, зачем они это делают. Но, как выясняется, их семьи не знают об этом. Когда я нахожу каких-то близких родственников сотрудников и вижу у них аватарки «свободу Ивану Голунову», это выглядит довольно нелепо. Баунов У них такое было? Жёны, матери, дочери? Голунов Родственники не понимают, чем занимаются их близкие, более того, в соцсетях я вижу, что они живут какой-то вполне себе милой буржуазной жизнью. Не так, как мы привыкли считать, что «менты» — это какая-то отдельная каста, шансон и так далее. Это не так. А внутри система очень странно устроена. Я был очень удивлён, когда я смотрел материалы дела, читал показания сотрудников УВД, не связанных с отделом по борьбе с наркотиками, которые косвенно к этой ситуации имели отношение. Меня сильно поразило, что они дают показания, которые легко опровергаются камерами видеонаблюдения. Основное занятие полиции — это, получается, отвечать на телефонные звонки: «Когда убьют, тогда звоните». Всё остальное похоже на какие-то коммерческие игры, чтобы жена открыла свой милый хипстерский магазинчик. О долге перед обществом и политическом активизме Баунов Понятно, что твоя история заказная. Почему была такая мощная волна в твою поддержку? Потому что ты лет с пятнадцати работал в 10 главных СМИ, и просто вся тысяча журналистов лично знает, что это неправда. И вот эта дистанция между реальностью заявленной следствием и известной эмпирически твоим коллегам, она настолько всех взбесила, что все сказали: «Нет, это мы не съедим». Ведь если бы это был какой-нибудь начинающий корреспондент какого-нибудь нового издания, хрен его знает. Факт личного знакомства, корпоративность в хорошем смысле сработали. Голунов Было довольно много людей, которые не читали моих статей, и даже может быть, не знают «Медузу». Обычно это только нам кажется, что среднестатистический читатель обращает внимание на авторов. Баунов Есть люди, которые делают селфи на фоне своих статей, и возникает четкая связка между жанром, текстом, лицом, именем. В твоём случае этого скорее не было. Была масса людей, которые знали содержания расследования и не знали имени автора — твоего имени. Про квартиры Бирюкова, про «Мою улицу», про медицинский бизнес знали все. Голунов Да. Сейчас я смотрю ролик Навального про Бирюкова и понимаю, что это на 90% моя фактура. Многие люди из тех, кто выходил, не знали меня лично, они выступали против какой-то несправедливости. Баунов Поскольку ты стал символом борьбы с государственным произволом, после выхода от тебя ожидали каких-то символических действий, и отказ громко высказываться воспринимался болезненно. Что ты с этим делаешь? Часто ли это случается? Голунов Максимум моей публичности до этого — поехать куда-нибудь в Челябинск и рассказать местным журналистам, как сделать расследование. Это мне всегда было интересно, особенно когда был какой-то фидбек от аудитории. Я получал удовольствие, потому что ничего другого, никаких денег, гонораров я за эти лекции не получал. Баунов Сейчас, я думаю, надо начать получать. Селебрити может получать гонорар просто за факт своего появления в публичном пространстве. Голунов Да, но мне всё это как-то претит. У меня есть свои эмоции, и мне их теперь нужно постоянно соотносить с окружающими, и вот это немножко тяжело. На следующий день после освобождения — 12 июня — я зашел в интернет, и понял, что хочу пойти на митинг, сказать всем спасибо, обнять всех и так далее. Я даже оделся, и даже вышел, но люди, мнению которых я доверяю, мне объяснили, что это небезопасно, как для людей, которые туда пришли, так и для меня. Могут быть какие-то провокации, плюс вокруг меня начнут скапливаться люди, и это будет поводом для начала задержаний. Баунов К этому митингу была претензия: свободу человеку, который уже на свободе. А ты понял, чего хотят люди, которые пошли туда на следующий день после твоего освобождения? Голунов Для себя я это воспринимаю как митинг против полицейского произвола. Баунов Ты бы мог перейти от журналистики к публичной деятельности, и стать гражданским активистом. Голунов Мне пишут огромное количество писем. Когда я открыл после освобождения соцсети, посчитал нужным и важным всем ответить. Там кроме каких-то общих слов поддержки было очень много историй от родственников людей, осужденных по статье 228 УК РФ и другими случаями полицейского произвола. Последний раз, когда пару недель назад я считал, было больше 7 тыс. писем. Даже физически невозможно их прочитать. В начале у меня был момент, когда я считал, что должен заниматься историями, связанными с наркотиками. Я связался с родственниками нескольких обвиняемых по наркотическим статьям, стал читать материалы дела, и действительно в каких-то случаях были истории, похожие на подброс. Но в результате я понял, что мне не хватает специальных знаний по этой теме. Я ведь не адвокат, не юрист, я журналист, который к тому же специализируется на историях про коррупцию. Баунов Как ты относишься к коллективным письмам? Голунов У меня открыт Facebook, любой человек может меня тегнуть. Еще выяснилось, что у меня написан мой номер телефона. И меня каждый раз удивляет, когда мне звонят или пишут, требуя в ультимативной форме что-то сделать. «Надеемся, он не зассыт и придет на суд к тому-то». Баунов Именно в такой постановке вопрос? Голунов Да. И тут я не понимаю, эти люди знают в какой ситуации я нахожусь? Они где-то видят, что я сижу каждый вечер в баре и не знаю, чем себя занять? Почему я должен прийти на этот процесс, а не на какой-то процесс в соседнем зале? Баунов Потому что тебе скажут: «С момента, когда общество спасло тебя, ты должен». Голунов А кто формирует этот темник? Вот я открываю сообщения в соцсетях, и там мне уже сформировали повестку, что я должен высказаться по этому поводу, а также про это и про то. «Я бы на твоем месте...», — пишут мне. Ну давайте вы сначала окажетесь на моем месте, и я точно не буду давать вам советы. Я могу, получив какую-то премию, отправить все деньги в фонд политзаключенным. Баунов Есть такая претензия по твоему поводу: своего они сразу освободили, а сколько людей сидит с подкинутыми наркотикам, и никто за них не вступается, потому что они непубличные. Голунов Мне кажется, каждый решает сам, в какой ситуации ему присоединиться. Мне приходят какие-то темники, какие-то обвинения о том, что я должен что-то сделать, о том, что я должен писать теперь только про 228 статью. Почему я должен писать только про нее? Я в этом ничего не понимаю. Я занимаюсь расследованиями про коррупцию. Я это умею, это знаю, мне это понятно. А если бы по статье 228 задержали бы врача. Он что после этого должен забыть про то, что он хирург и заниматься только правозащитной деятельностью? Баунов С врачом, кстати, хороший пример, потому что по нему видно, насколько люди воспринимают журналистику не как профессию, а как общественную деятельность. Еще одна из претензий к тебе: ты никогда не переходишь на политические обобщения. Открыл зло с фактами на руках — сделай следующий шаг, люди ждут. Скажи, что всё прогнило, страной руководит организованная преступная группировка, режим пора менять. Почему ты не переходишь эту грань? Режим тебя посадил, а ты не говоришь, что его пора менять. Голунов Я не только не провожу никаких таких обобщений, я очень не люблю никаких вердиктов и моралитэ. У меня нет в текстах: смотрите, всё своровали, они воры, они коррупционеры. Давайте вы разберетесь в этом сами, вот вам факты, вот есть ссылки на официальные документы. Вывод делайте сами. У меня есть обязанность информировать, но у меня нет обязанности выносить вердикты, это делают в суде. Баунов Тогда другая претензия, потому что так, как ты говоришь, должно происходить в свободной стране, где есть журналисты и есть политики. Поскольку у нас страна несвободная и политики нет, то каждый честный человек как гражданин должен участвовать, условно говоря, в освобождении родины. Почему ты не участвуешь? Голунов Я рассказываю истории, основанные на фактах, и не в праве говорить, что хорошо, а что плохо. Пусть оценочные суждения дают другие люди — политики, публицисты, активисты. Я же рассказываю: вот смотрите, плавает в воде, с перьями, крякает. Баунов Утка, возможно, гусь. Голунов А возможно гусь, почему я должен утверждать, что это утка. Я так же могу ошибаться. Баунов А у тебя никогда не было желания перейти к оценочным, эмоциональным суждениям или обобщениям? Голунов Нет, потому что это какая-то другая профессия. Я рассказываю факты: вот есть чиновник с зарплатой 7 млн руб. в год, а вот есть пентхаус, который стоит 1,6 млрд руб. Баунов Потребитель, читатель, он не всегда жаждет объективной информации, он жаждет информации, которая подтвердит его правоту. Голунов Так же и люди в Facebook считают, что я не знаю, за что и кого заступиться, поэтому думают: «Мы сейчас его застыдим, расскажем, за кого заступиться». Почему нельзя доверить это решение мне? Баунов В общем, ты отказываешься от политического активизма, при этом продолжаешь критически мыслить и работать в форме расследований. Значит ли это, что ты веришь, что страну под названием Россия, российскую власть и систему можно изменить изнутри, работая с конкретными недостатками? Голунов Не думаю в таком ключе. О работе чиновников Баунов А почему у тебя есть желание всё время быть в рамках профессии? Голунов У меня последний год нет желания быть исключительно в рамках профессии. Все-таки журналистика — это профессия для молодых. Со временем у тебя всё меньше и меньше сил, меньше любопытства. Пытаешься встроить историю в какой-то шаблон, с которым уже встречался. Например, история с Шиесом, с мусорным полигоном в Архангельской области, о котором мне начали рассказывать в апреле: смотри, люди возмущаются, что у них сделают мусорный полигон. Мне казалось это безумием — есть проблема с мусором, но кто будет возить его за 1000 км. Наверное, есть какие-то более рациональные пути его использования. Была информация, я её несколько раз недооценил. Потом я общался со своими знакомыми рабочими в РЖД и спросил, насколько вообще такое физический возможно — возить мусор железной дорогой в Архангельскую область. Они говорят: «В Архангельскую область вообще нет проблем, и более того, мы здесь приняли давеча нулевой тариф на вывоз мусора, который никогда железная дорога не возила, а тут почему-то она приняла этот тариф». И я начал изучать, это всё действительно оказалось так, хотя чиновники старалась запрятать свое участие в этом. Но заметка об этом могла бы выйти не в сентябре, когда она вышла, а ещё в мае. И я понял, что с возрастом появляется «а мы знаем, как это закончится, всё уже было» и так далее. Когда ты пытаешься загнать всё в какой-то шаблон, тебе не любопытно в этом разобраться, и, наверное, это проблема для твоей работы журналистом. Баунов Это же вопрос просто про часть и целое. Тебе 80% Facebook и 30% «ВКонтакте» скажут, что бесполезно с недостатками бороться, нужно уничтожить, и тогда уже имеет смысл что-то улучшать. Голунов Тогда под арестом у меня тоже были светские беседы с сотрудниками полиции, что власть всё проворовала, народ в бедности и так далее. Баунов Следователь тебе говорил? Голунов Не будем уточнять. Я, конечно, чувствовал себя странно, когда, сидя в наручниках, пытался защитить власть. Я всегда пытаюсь понять логику героев своих расследований — сознательно ли они это делали. Может быть, мне только кажется, что они это делают сознательно. Может быть, там есть какое-то мое недопонимание, где-то есть ошибка. Я как-то приехал в какой-то регион, и там было действительно очень странный губернатор, просто очень. Человек говорил: «Я пришел в кабинет, и здесь дурацкие панели из ДСП, а у меня богатый регион, у меня всё должно быть в золоте. Посмотрите, это позолота с таким-то добавлением золота». Баунов Класс. Голунов Даже не смешно. И я в какой-то момент задумался, как это вообще может быть? Причём человек изначально готовился возглавить совершенно другой регион. Но неожиданно возникли проблемы, и концепция поменялась, его вызвали в Кремль и сказали: «Ты едешь туда-то». Он не знал вообще ничего о регионе, не знал даже в какой город он летит на утверждение губернатором. И я стал думать, откуда всё это берётся, откуда берутся такие люди. В какой-то момент я довольно неплохо понимал логику кадровых решений Кремля, и даже когда я понимал, что сейчас должны снять какого-то губернатора, я часто угадывал. Это довольно сложная безвыходная система с кадровыми резервами, которых нет. Если ты хочешь найти нормального чиновника, депутата какой-нибудь думы, это очень сложно сделать. Люди, которые занимаются кадровой работой, которые подбирают губернаторов — это люди, которые совершают титаническую работу, выбирая вообще из ничего. Это всё довольно плохо контролируется. Довольно часто я являюсь источником знаний для человека, курирующего отрасль, что меня каждый раз поражает. Это показывает некий ужас всей этой системы. Баунов Хорошо ладно, вот кадровый голод. А если бы тебе предложили позицию внутри системы, с которой можно было бы этим заниматься. Тем более, что журналистика — это занятия для молодых, а тебе берут и предлагают какую-то позицию, с которой можно заниматься устранением недостатков, ты бы принял или нет? Голунов Не знаю, я не очень много чего знаю, не очень много чего умею. Мне важно рассказывать какие-то истории. Готов ли я рассказывать какие-то истории и вскрывать какие-то проблемы, не называя это журналистикой, а чем-то еще — да, я не вижу в этом проблемы. Баунов Я тоже не могу представить, что это. Но это будет ассоциироваться, условно говоря, с позицией внутри системы. Голунов Что это за позиция такая может быть, даже страшно представить. Баунов Министерство расследования. Министром расследования в Московской городской думе пойдёшь? Голунов Может быть депутатом Московской городской думы, как мы говорили в интервью с Ксенией Собчак. Мне это показалось немножко безумием, а потом я понял, что на самом деле, это та вещь, в которой я более-менее разбираюсь. Возможно, депутатом я бы пошёл, потому что я понимаю, как это устроено. Более того, в рамках моего взаимодействия, я что-то подсказываю чиновникам. Я вижу, например, что один департамент что-то делает, о чём мечтает другой, и можно объединить усилия, и получится лучше. Об освобождении и том, кто на это повлиял Баунов Вернёмся к моменту освобождения и общественных претензий. Как тебе кажется, в действиях, которые привели к освобождению, что больше имело значение — поддержка независимой прессы, поддержка государственной прессы, людей вроде Симоньян и Брилева, выход москвичей на улицу к зданию суда, поддержка мэрии, если она была, или какие-то просто министры, которые подходили на петербургском форуме к Путину и говорили: «Что они там совсем с ума сошли?» и так далее? Голунов Думаю, что всё вместе — какие-то общие концентрированные усилия. Я не много знаю о том, что происходило, если честно. До сих пор натыкаюсь на какие-нибудь интервью и открываю их с удивлением, хотя все знают, что вроде бы я должен их прочитать. Сначала я старался ничего не читать, чтобы не повредить своим показаниям, потому что понял, что если читаю, то начинаю подгонять свою память. Потом, это всё-таки и эмоционально довольно сильно. Когда я плакал в клетке, это было не от того, что 282 статья и 20 лет — я просто не ожидал такой поддержки, не ожидал, что перед судом соберется такое количество людей. А потом я всё больше и больше узнаю, кто был перед судом, и меня это поражает. Баунов Кто тебя поразил? Голунов Там были довольно высокопоставленные чиновники, с которыми я общался, условно говоря, один раз несколько лет назад. Почему-то я был удивлен, обнаружил сообщение от человека и стал отвечать. Он говорит: «Вот я у суда сорвал голос». Я думаю, а зачем ты туда пошёл? Ведь это может вызвать скандал или непонимание внутри самой его корпорации, но человек ответил, что не мог сидеть дома. И таких историй было много. Меня удивило, какое активное участие в моей защите принимали некоторые герои моих расследований. Баунов Кто? Голунов Не всё готов говорить. Много совершенно разных людей. Баунов А эти чиновники были из числа патриотов-путинцев или из числа системных либералов? Голунов В том числе патриотов-путинцев, которые, мне казалось, должны меня ненавидеть. Баунов Я лично знаю очень одиозных в глазах критически настроенной общественности людей, которые именно в этой ситуации были довольно активны, хотя их никто не просил. Это не был приказ Кремля и так далее. Почему они пытались тебя «вытащить»? Что это означает? Голунов Вот мне категорически не нравится слово «вытащили». Даже если многие считают, что произошло именно это. Я был бы готов на слово «вытащили», если б у меня реально были наркотики, если бы я употреблял наркотики. А мне их подкинули. Поэтому меня коробит слово «вытащили», как будто бы у меня была частичная вина. И я 100% не подписал бы, что это было хранение в личных целях в качестве компромисса — для меня это немножко диковато. Баунов Патриоты или системные либералы, они всё равно очень системные, они часть правящей корпорации, а ты не честь правящей корпорация. Зачем им это было надо? Что это говорит о стране? Они же не вписались, например, за Pussy Riot, а если вписались, то как-то иначе — не так открыто. Какое объяснение у тебя есть? Голунов Саша, ты у меня спрашиваешь, почему люди вступились за меня, но я вряд ли могу ответить на этот вопрос. Я недавно выступал на конференции в Норвегии, где было несколько журналистов из России. Я заканчиваю рассказ, и одна журналистка задает вопрос: «Да, это была эффективная кампания. В те дни в соцсети было невозможно зайти, даже мои подруги писали посты в вашу поддержку. Скажите, а каков бюджет этой кампании? Какой был средний CTR?». В этот момент я наконец понял, что означает выражение одного моего начальника «я тут как в жопу ору». Спросил, сколько получили подруги за свои посты? В первые месяцы после всех этих событий, ко мне часто подходили на улице люди и говорили: «Спасибо вам большое!». За границей очень многие подходят. В музее Орсе я был популярнее, чем картины. Сначала я просто не понимал, как реагировать. Потом стал вступать в дискуссии: «За что мне спасибо? Это я вам должен говорить, спасибо, что поддерживали!». С одним человеком мы разговорились, и он объяснил: «Я давно не ждал хороших новостей от России. Что вожди могут в чем-то сомневаться, задавать вопросы подчиненным. Не верил, что система может сдать назад и признать ошибку. Невероятное чудо, что такое может произойти в России». Еще я разговаривал с одним федеральным чиновником, героем одного из своих давних расследований, и был удивлен, что он вступался за меня в той ситуации. Тогда мое расследование помешало некоторым его планам, и я был уверен, что он как минимум недолюбливает меня. Когда я был под арестом, он по каким-то своим каналам рассказывал, что я, конечно, неприятный человек, но вряд ли наркоман. Думаю, человек понимает, что он может оказаться сам на этом месте, когда он, с одной стороны, старается действовать честно, но кому-то помешает. Об отношениях с героями расследований Баунов Вот это интересный момент, я не ожидал, что это один из героев расследования понимает, что... Голунов Какие-то мои постоянные герои, например, правительство Москвы — у меня на самом деле там со всеми нормальные отношения. Баунов Приглашают в свои обширные квартиры в гости? Голунов Нет, в квартиры не приглашает, но какая-то коммуникация есть. Они на неё идут, они пытаются что-то объяснить, пытаются состоять в доброжелательных отношениях. Какие-то департаменты ласково называют меня за глаза «касатик наш прислал нам вопросики». Это они про косоглазие. Баунов Придут люди и скажут, что это не такие страшные и настоящие расследования, потому что у Навального, например, нет доброжелательных отношений с героями расследований. Голунов Если ты занимаешься более-менее одной темой, если ты коммуницируешь с этими людьми и пытаешься узнать их позицию, у тебя так или иначе складываются какие-то с ними отношения, происходят какие-то встречи для общего понимания. Баунов А почему они идут на них? Голунов Потому что они понимают, что я могу ошибиться не в их пользу, и лучше объяснить самим, как все устроено. Они понимают, что наверху читают мои заметки. И иногда моё ошибочное понимание может привести к каким-то дурацким вопросам людей сверху. Поэтому лучше сразу попытаться либо объяснить честно, либо наоборот шарики-фонарики, запудрить мозги, переключить внимание — «ты сюда не ходи, сюда ходи, смотри, сколько тут всего интересного» и так далее. Есть разные мотивации. Кто-то пытается выяснить, что у меня в голове. Баунов Теперь я отчасти понял, как это устроено. Как только чиновник, назовём условно его вице-мер, попадает в поле твоего зрения, он понимает, что ты о нём что-то пишешь. Во-первых, он заинтересован, чтобы действительно не ошиблись ему во вред, коль скоро всё равно будешь писать. Во-вторых, ты становишься для него каналом коммуникации. Он понимает, что другие крупные чиновники, а то и сам Песков для файла Путину, а то и Медведев, который лазает по интернету, это прочтёт и лучше внутрь статьи вставить какое-то своё объяснение ситуации, потому что иначе его там не будет. Голунов Это в идеальном мире. Бывают ситуации, когда человек пытается узнать, что я про это знаю. Блокировать публикацию довольно сложно. Хотя ранее были такие ситуации, когда что-то неожиданно удалялось из заметки. Я с ними сталкивался. Баунов Не в «Медузе»? Голунов Нет, не в «Медузе». Баунов Они пытаются, общаясь с тобой, узнать, что ты про них знаешь и окольным путем повлиять на публикатора. Голунов Конечно, и такое происходило. О работе со СМИ и освещении ситуации Баунов А по поводу «застыдим», почему за интервью Собчак стыдили? В чём была проблема с Собчак? Почему ты не имеешь право выбрать интервьюера? Голунов Абсолютно непонятно. Я не могу рассказать всем одно и то же. Когда меня спрашивают: «А как вас задержали, а сколько их было?», — я начинаю себя ощущать каким-то механическим зайцем. Вот это какая-то дурацкая штука «а я бы на его месте». Окей, давайте вы окажетесь на моём месте, и дальше будете предпринимать те вещи, которые вы принимаете. Я на своём месте не сделал ничего, за что мне стыдно. Неизвестно что бы вы сделали на моём месте, как бы вы себя повели в такой ситуации. Зато знаете, кому надо дать интервью. Баунов А Собчак помогала сейчас в отъезде за границу, в каких-то перемещениях? Голунов Да. Не секрет, что я четыре года работал шеф-редактором программы «Собчак» на «Дожде». Баунов Многие не в курсе. Голунов Я не считаю, что я должен рассказывать об этом налево и направо. Мы прекрасно знакомы с Ксенией. Поэтому у меня не было никаких вопросов, с кем поговорить. Я поговорил с «Медузой», я, конечно же, поговорил с Собчак, потому что это и моя программа отчасти тоже. Баунов И остался RT. Голунов У меня нет никаких предубеждений «наши—не наши». Захожу во второй день в кабинет следователя, там следователя нет, адвоката нет, а есть Эдуард Петров. Баунов Это кто? Голунов Программа «Дежурная часть», большой ведущий, одна из звёзд канал «Россия-1». Главный телевизионный журналист-расследователь. Я, наверное, должен кричать «кремлевская пропаганда, кремлевская пропаганда». Предложил позвать адвоката и пообщаться. Он сказал: «У вас есть такая возможность, больше такой не будет». Я понимаю, что там можно что-нибудь нарезать, поэтому, когда отвечал, я думал, о том... Баунов Чтобы быть максимально коротким? Голунов Думал о том, чтобы не отвечать странные вещи. Нарезано это было странно, они сделали какой-то очень трогательный сюжет. Там было какое-то очень трогательное замедление, чтобы у меня было немножко странное поведение. Хотя я не знаю, какое поведение может быть, я там не спал двое суток. Там показан какой-то странный документ, который невозможно теперь выхватить из уголовного дела, там показана позиция наркоконтроля и много всего другого. В итоге эта история скорее в мою пользу, ничего он там такого ужасного не нарезали. Хотя, конечно же, трогательно *******[обманули]. Он был с какой-то заданной позицией. Очень большая часть нашего с ним разговора не вошла. До задержания в последний момент я делал публикацию, связанную с квартирными мошенничествами, и он делал ровно про это же фильм. Мне было просто интересно с ним говорить. Еще там были какие-то идиотские вопросы типа: — «Кто вам дает редакционное задание?» — «А вам?» — «А мне никто не даёт, я сам всем даю». Я говорю: «Прикольно. А мне тоже никто не даёт, вот я не помню, когда последний раз мне редактор советовал обратить внимание на какую-то тему». Баунов Тоже понятно, почему. Голунов Когда попросили интервью для Russia Today, я подумал, что всё складывается идеально, и что я ограничусь тремя-четырьмя интервью для разных аудиторий. Довольно странно одной и той же аудитории рассказывать одно и то же. Баунов Один из способов монетизировать довольно тяжелую ситуацию, раз уж она произошла против твоей воли, это, конечно, принимать приглашения на разные конференции, потому что, во-первых, посмотришь мир, во-вторых, связывает такие нейронные глобальные цепочки, в-третьих, ты лучше донесешь информацию о том, что такое Россия, чем тем, кто повторяет одни и те же оценочные суждения. Голунов Мне бы хотелось всё-таки монетизировать всю эту историю каким-то ресурсом в решении каких-то проблем. Но тех проблем, которые мне кажутся важными, а не тех проблем, которые нужно по чьему-то темнику осветить: сегодня все выступаем за это, завтра за то. Звучит совсем по-идиотски, но если вы за меня выходили, если вы мне как-то доверяете, то можно доверить и вопрос, как мне себя вести себя в той или иной ситуации. А во всём остальном мне может подсказать мама. И уж точно не какие-то люди с риторикой, что мы за тебя выходили, а ты зассал. Что зассал? Нужно немедленно провести расследование, почему всех сажают? Какое расследование, почему всех сажают? Как они это видят? Баунов Потому что люди не очень понимают, что такое расследование. А второй совет: книжку ты не стал делать или стал? Голунов Я думаю об этом. Чем больше я рассказываю об этой истории, тем больше я понимаю, что это нужно. Баунов Я советую сделать книжку еще и потому что у неё есть переводной потенциал. Голунов Пока какой-то такой четкой структуры у меня не вывелось. В какой-то момент я отбросил эту идею, а сейчас я понял, как это сделать. То, что я рассказываю, на самом деле проще было бы описать. Как в честь домашнего ареста надо мной взмыли залпы салютов над Кремлем. Это абсолютная реальность. Я сорвал чужую свадьбу, потому что на свадьбе все сидели и занимались только тем, что обновляли информацию в телефонах. И там был заготовлен салют, и всё время спрашивали «когда же», им говорят «не до вас сейчас». И потом, когда меня отправили под домашний арест, невеста сказала «пли», и разразился салют. А потом в Facebook были какие-то сообщения: «Наверное, собянинские *****[проститутки] гуляют». Баунов Но это же прекрасно! В следующем выпуске Иван Голунов пообщается с совладельцем, главным редактором и ведущим радиостанции «Эхо Москвы» Алексеем Венедиктовым.