Интарс Бусулис: «Поспорить, разозлиться, уйти и хлопнуть дверью — у нас в семье так»

Артист оказался нетипичным прибалтом. Подробности — в интервью Звезда Интарса Бусулиса засияла на российском небосклоне десять лет назад, когда музыкант из Латвии принял участие в конкурсе «Евровидение−2009». Позже он напоминал о себе то в телешоу «Голос» и «Точь-­в-точь», то очередным хитом с Еленой Ваенгой. Красивый тембр голоса, любимый и узнаваемый еще с советских времен прибалтийский акцент, интеллигентные манеры, отменное чувство юмора. В плане личных отношений тоже можно брать пример: больше двадцати лет в браке, четверо детей. Однако когда-­то за свое счастье Интарсу пришлось бороться с кулаками. Подробности — в интервью журнала «Атмосфера». — Интарс, для русского человека Новый год — великий всенародный праздник. А с чем он ассоциируется у вас? — С большой пьянкой, в которой я обычно не участвую. Потому что, ну сколько можно уже? (Смеется.) Я Новый год не воспринимаю как праздник, это просто точка отсчета нового периода, обычно я работаю в этот день. Я больше люблю Рождество: вот там и волшебство, и доброта, и тишина, и что-­то чистое, как в сказке. — Вы верили в Деда Мороза? — Конечно, будучи маленьким, я писал ему записки. Помню, мне очень хотелось получить в подарок хоккейную клюшку. Хотя в хоккей я играть не умел. В деревне, где мы жили, не было пруда или озера, но отец заливал каток. И (о, чудо!) эта клюшка у меня появилась на Новый год. Родители стремились устроить нам, детям, праздник. Были какие-­то сюрпризы, наряжали елку. Почему-­то еще у меня этот праздник ассоциируется с большим количеством шоколадных конфет: «Маска», «Серенада», «Кара-­Кум». В советские времена они были дефицитом, а тут родители их как-­то доставали. Но почему-­то на елке часто оказывались пустые обертки, завернутые как конфета. — Может, кто-­то съел их до вас? Вы же росли в многодетной семье. — Да, у меня две старших сестры и два младших брата. Не знаю, может, кто-­то успевал к елке раньше, чем я. (Смеется.) — Как родители с вами справлялись? — Это нелегкий труд. Сейчас у меня самого уже четверо, так что я это понимаю. Был конец восьмидесятых, всем жилось трудно, бедно, но мы, дети, этого не замечали. И мы все время были заняты в каких-­то кружках. — В российских семьях, где много детей, тем более одного пола, донашивают одежду друг друга. Но вам повезло: вы старший из братьев. — Да (смеется), братья совсем чуть-­чуть пожили в советском времени, в их детстве уже никакой проблемы с одеждой не было, можно было все найти в супермаркетах. А вот я, помню, носил какие-­то сумки старшей сестры, сандалии. Они выглядели, как бы сейчас сказали, унисекс. Их можно было надевать и мальчикам, и девочкам. — Какие у вас сейчас отношения с братьями-­сестрами? — Очень хорошие. Все вместе собираемся на праздники, юбилеи, дни рождения, не только свои, но и наших детей. — Вы еще в школе определились, что будете заниматься музыкой? — Мои родители не были музыкантами. Мама в детстве пела в каком-­то ансамбле, играла на балалайке. Но балалайка — это легко. Меня всегда интересовала музыка, я любил слушать пластинки. Мне очень нравились композиции Раймонда Паулса, саксофон, джаз. Моя сестра старше меня на год, она училась в музыкальной школе. Когда она пошла в первый класс, я был в старшей группе детского сада. Мама забирала дочку со школы, меня из детского сада — и мы вместе ехали в музыкалку. Я сидел рядом с сестрой и слушал ее урок. Может, отсюда моя любовь к музыке. Потом мы вместе с сестрой поступили в музыкальный колледж в Вентспилсе. Сейчас она преподает в студии, играет на флейте. — А вы выбрали тромбон. Это сложно? — Это как с виолончелью, не то что играть на пианино, — ноты надо искать. Но когда ты учишься, не отлыниваешь от занятий, то все легко. Я закончил колледж по тромбону на десятку (высший балл). Играл я круто. Сейчас, конечно, уже не так — не могу играть часами, губы не выдерживают. (Смеется.) Эта практика помогла мне в дальнейшем как вокалисту. Техника игры на духовых инструментах и пения похожа — надо держать диафрагму. — Вас, наверное, привлекали к ведению школьных дискотек? — Я был диджеем. Работал на радио, крутил диско и музыку девяностых. На самом деле я закончил эту карьеру всего три года назад. — С женой тоже на дискотеке познакомились? — Да, можно сказать и так, на дискотеке в баре. Это была очень интересная история. До этого я видел ее в городе, она гуляла с подругами, и я знал, что у нее есть парень. На тот момент я тоже встречался с девушкой — юношеское увлечение, ничего серьезного. А тут мы с Ингой познакомились, разговорились. Я сказал: «Поспорим на бутылку шампанского, что завтра мы уже будем гулять как пара?» Мы поспорили, и мой друг разбил наши руки как рефери. И все — на следующий день вышло так, как я говорил. — То есть Инга проспорила вам шампанское? — Почему? Мы все выиграли. И выпили эту бутылку на троих с другом. (Смеется.) Но на этом история не закончилась. Ее парень очень на меня злился и даже челюсть мне сломал. — Надо же… — Да, мы оба были такими крутыми пацанами, рэперами. Как-­то я зашел в клуб, а он сидит там с компанией. Говорит мне: «Пойдем, выйдем». Ну вышли, его друзья окружили нас плотным кольцом, и он неожиданно ударил. Разбил мне челюсть, я полгода не мог играть на инструменте, ходил с шиной. Думал, все, конец нашему роману с Ингой. Но она пришла ко мне с извинениями за поведение своего бывшего и принесла тестер мужских духов в качестве подарка. Такие дают в отделах косметики. Мы поговорили и решили, что все-таки будем вместе. — В ее глазах вы стали героем: это же круто — драться за девушку. — На самом деле он хотел подраться, не я. Но в итоге все отлично сложилось: мы с Ингой вместе больше двадцати лет, есть общие планы и цели. — Какие? — Жить, развиваться, растить детей счастливыми, достойными людьми. Давать им положительный пример. Как-­то так. (Улыбается.) — В интервью вы сказали, что семья — это любовь, нежность и психоз. — Конечно, кто же не психует в семье? Поспорить, разозлиться, уйти и хлопнуть дверью. Но потом, конечно, вернуться и помириться. У нас все время так, но все хорошо заканчивается. — Вы опровергаете сложившееся мнение о прибалтах, что они сдержанные, флегматичные люди. — В Латвии, как и в Италии, есть разные регионы. Мы — гордый народ, который живет на побережье, пропитан соленым морским воздухом. Талси — небольшой по российским меркам, но древний город. Как маленькая Сицилия или Челябинск, здесь живут крутые парни. Чуть что-­то не нравится, сразу начинаем выяснять отношения. С возрастом я, правда, стал немного сдержаннее, теперь уже не завожусь с ходу, сначала выслушаю другого человека. Психануть всегда успеется. — Вы с Ингой изначально так договорились о разделении обязанностей: вы занимаетесь карьерой, она детьми? — Нет, так получилось. Было время, она тоже делала карьеру — то хотела стать психологом, то физиотерапевтом. А я в это время сидел в декрете. Мы не брали нянь, справлялись сами, в какие-­то моменты родители выручали. Семья — это единое целое, мы дополняем друг друга. Можно сказать, что моя карьера — это и ее карьера тоже. Сейчас у нас четверо детей. Думаю, на этом можно остановиться. — Я читала, что песню Раймонда Паулса «Маме» вы разучивали в туалете. Не хватает творческому человеку личного пространства? — Да, мы тогда жили в небольшой квартире — и у меня не было кабинета, где я мог бы уединиться, порепетировать без свидетелей. А туалет — это хорошее, тихое место, прекрасный звук. Наверное, по трубам соседи тоже его слышали. (Улыбается.) Я готовился к юбилейному концерту нашего маэстро. Надо сказать, песню «Маме» я до этого слышал не раз, но не мог ее прочувствовать. А в туалете произошел какой-­то коллапс, и она меня тронула. Это старая песня, она звучала в одном популярном латвийском фильме. «Мама, на небе появляются звезды, мама, дует северный ветер. Спой мне еще раз колыбельную, как в детстве». И тут, когда я учил ее, у меня на глазах появились слезы. Можно сказать, с этого туалета тринадцать лет назад по-­настоящему начался мой путь артиста. — В семье нет к вам пиетета как к творческой личности? Вы рассказывали, что никто даже не интересуется вашими концертами. — Просто я им уже надоел (улыбается) со своими гастролями, выступлениями, съемками. Как-­то спросил: «Ну почему вы не следите за моими концертами?». «Да надоело уже» — отвечают. Ну и ладно, главное, чтобы меня поддерживали. Я тоже не навязываюсь, не требую включить телевизор в семь часов, когда идет мой концерт, или посмотреть «Х-фактор» с моим участием. Так что никто не углубляется в мои творческие планы, что-­то отрывочно дети видят в Интернете или в моем аккаунте в Инстаграме. — Вы там подписаны на старших детей? — Да, они тоже музыкой интересуется. Кстати, сын недавно указал на ошибку в названии одной моей песни. Я сам знаю, что написали неправильно, но песня уже в альбоме, ничего нельзя изменить. Не знаю, слушал ли он ее, но прислал скриншот: ошибка в названии. Нет чтобы выразить восхищение: такая песня классная! (Смеется.) На самом деле не могу сказать, что вкусы у нас разные. Ему тоже нравится рэп, хип-­хоп, как мне в свое время. Дочка ходит в музыкальную школу, играет на духовых инструментах. Они приходят с цветами на мои большие концерты: в «Крокусе» были, в «Октябрьском». Но вечеринки в честь 50-летия Умара или 25-летия Анастасии им не особо интересны. А я эти приглашения тоже с удовольствием принимаю — изучаю публику, тренируюсь. — Вы же начинали как джазовый музыкант, даже получили Гран-­при на конкурсе молодых исполнителей Sony Jazz Stage. — Да, это было так давно… Я играл еще в детском диксиленде, это был популярный ансамбль, основа джаза. Потом выступал с биг-­бэндами: «Вентспилский биг-­бэнд», джаз-­бэнд в Wet Point, джазовый оркестр E. Y. J. O. бас-­гитариста из Дании Эрика Мусхольма. Мы гастролировали по Европе и Северной Америке, но я там играл, не пел. — Но джаз ведь круче, чем поп-­музыка? — Джаз — это красиво. И непросто. Как говорят, «в джазе играешь пятьсот аккордов для ста людей, а в поп-­музыке — пять аккордов для тысячи». Мне нравятся разные музыкальные направления: и джаз, и хип-­хоп, и данс-­мюзик. Я знаю, что многие джазисты не уважают такую музыку, но я к ним не отношусь. — Российская публика узнала вас благодаря конкурсу «Евровидение» в 2009 году. Как вы вписались в наш шоу-­бизнес? — Все мы люди. Кто-­то поймал звездную болезнь, ведет себя высокомерно, с такими я не тусуюсь. Но есть и те, кто с удовольствием идет со мной на контакт. И, как правило, самые большие артисты оказываются в общении простыми и открытыми людьми. — У вас получился отличный дуэт с Еленой Ваенгой, многим понравились песни «Нева» и «Гравитация». А с кем еще у вас сложились дружеские отношения? — Да, Лена Ваенга кому-­то может показаться очень жесткой, сильной, что называется, мужчина в юбке. Но на самом деле это не так. Она ранимая, хрупкая и нежная. С Филиппом Киркоровым у нас хорошие отношения. Всегда ждем нашей встречи на «Новой волне». У нас есть свои традиции, которые мы соблюдаем. Мне очень приятно общаться с Ани Лорак, она приглашала меня на свое шоу «Дива». У Саши Реввы я был на дне рождения. Сейчас Басков пригласил. — Вы производите впечатление очень цельного человека. Кризис среднего возраста до вас не дошел? — О, это случилось еще десять лет назад! Сейчас уже переживать и страдать времени нет. Очевидно, следует ожидать каких-­то болезней. В мужских туалетах распространенный постер — реклама таблеток от простатита и половой дисфункции. Знаете, поневоле случатся какие-­то проблемы, если на такие плакаты смотреть. В дамских комнатах они тоже висят? Нет? Ну, значит, нет у женщин кризиса среднего возраста. (Смеется.) — Московская тусовка, московская жизнь вас изменили сильно? — Я редко хожу на тусовки. Не зовут. — Почему? Вы плохо себя ведете? — Не знаю (смеется), вроде бы хорошо. Может, люди просто не знают, что я бываю в Москве? Я с удовольствием потусуюсь. Как пес, который сорвался с привязи. Шучу. В основном приходится в одиночестве смотреть сериалы или гулять. Могу по двадцать километров в день находить. Мне нравится открывать Москву, я замечаю красивые места, которые хотел бы показать детям. — Где у вас сейчас больше концертов — в Латвии или России? — И так и так. Сольных концертов, таких, на которые люди покупают билеты, мало. В основном корпоративы, сборные концерты, съемки. Но были у меня гастроли и в Перми, и в Астрахани, и в Питере. У Филиппа Киркорова, конечно, масштабнее выступления, но я такого уровня еще не достиг. — А публика где отзывчивее? — В России публика душевная. Здесь дарят цветы, подарки, уже с первых тактов люди начинают танцевать. В Латвии народ немного сдержаннее. Но в России я пока еще ощущаю себя как гость, не до конца понимаю, как общаться с людьми. Например, иногда очень хочется пошутить про политику. Но я не хочу никого обидеть или задеть.