Рэпер Птаха: Если оппозиция придет к власти, мы будем жить в Германии времен Гитлера. Это будет ад — Daily Storm

Для большинства музыкант Давид Нуриев, более известный как рэпер Птаха, ассоциируется с группой Centr, снискавшей свою популярность в начале 2000-х. Впрочем, благодаря «Центру» о трех рэперах из ЦАО Москвы — Птахе, Гуфе, Слиме — заговорила вся Россия. Тогда все девушки и парни знали наизусть строчки из их «Города дорог». Вновь о Птахе заговорили в 2018 году, когда он в компании Ромы Жигана и Pra(Killa’Gramm) пришел в Государственную думу поговорить с депутатами за жизнь. Для большинства не из рэп-тусовки казались неожиданными заявления Нуриева о том, что рэперы пришли в парламент не просто поговорить и разойтись, а за «решением проблем». «Нас клюют со всех сторон, — жаловался исполнитель. — Говорят, что мы идем сюда к вам на поклон. Нам действительно зашкварно здесь появляться, потому что у нас другое мировоззрение». С того момента прошел год, и в интервью главному редактору Daily Storm Алене Сивковой музыкант Давид Нуриев рассказал о своих политических взглядах, отношениях с оппозицией, борьбе с наркотиками и дружбе рэпера Тимати с мэром Москвы Сергеем Собяниным. — Давид, привет. В последний год тебя нередко замечают на политических мероприятиях с политиками. Наверное, чаще, чем самих политиков. Почему? — Я пытаюсь донести до масс, которые смотрят это все, что есть другая позиция. И до депутатов хочу донести эту мысль, чтобы они понимали. Они (депутаты) живут в другом мире, реально в другом. Они живут по цифрам, которые приносят им помощники, они думают, что в стране происходит все именно так, как им приносят в бумагах. На самом деле это все вранье. Все по-другому. Я хочу, чтобы и они, и люди, которые это будут смотреть, услышали. Что не надо бояться, не надо молчать. Надо конкретно что-то говорить, без попыток кого-то оскорбить или унизить. Если есть проблема, то по факту о ней надо говорить. Потому что все вот эти манифестации, сборища на площадях — это круто, но это ничего не дает. — На круглых столах или заседаниях не было желания схватиться за голову и сказать политикам: «Что за херню вы несете»? — Всегда хочется сказать: «Вы вообще где живете?» Они не понимают, как на самом деле обстоят дела в России. Москва — это не Россия из окна своего мерседеса. Я пытаюсь им объяснить: очнитесь, скоро будет бунт. А русский бунт — он страшен и беспощаден. — Среди рэперов не считается зашкварным приходить к чиновникам? Помню, первым на диалог пошел ваш товарищ Вася Вакуленко. Теперь за ним ходит какое-то амплуа продавшегося. — Васе вообще пофигу, что о нем там пишут. Как и мне. Мы сделали для этой культуры больше, чем многие, если взять их скопом. То, что сейчас происходит в рэпе, убивает культуру. Мы ее создали, мы ее подняли. Подняли тогда, когда ее нельзя было поднимать. Когда никто не относился к нам серьезно. Сейчас все скачут на готовеньком и говорят «а мы рэперы»! — Но о новеньких не так долго помнят, как о вас... — У них выстрел ушел. Они быстро выстреливают и быстро уходят. Это большая проблема, значит, в них нет души. Эти треки — они бэнгеры, они выстреливают, но быстро уходят. Они не остаются в истории. По поводу Басты... Я не вижу в нем продажности никакой. Человеку 40 лет, он умеет вести и строить диалог. Он умеет петь. Имеет большую подушку сделанного для культуры. В его случае сработало «политическое SMM». Если ты идешь на контакт с правительством, то для решения проблемы нужно вести диалог. Оппозиция в нашей стране не позволяет, чтобы думал не так, как они. Если ты думаешь иначе, то ты продался. Как по мне, что правительство, что оппозиция — без разницы. Все они бьются за трон. Они бьются не за нас, а за место у кормушки. Мне пишут, что я продался. Кому я продался? Где меня купили? Я и одним говорю, что они мудаки, и другим. — То есть ты центрист? — Я гражданин этой страны. Я хочу, чтобы люди здесь жили хорошо. Мне плевать на кормушку. Одни хотят власти, а другие не хотят эту власть отпускать. Давай по факту. Вот есть такой депутат, как Бондаренко (депутат от КПРФ Николай Бондаренко, Саратовская область). Он там пытается у себя что-то поменять. Я не вижу, чтобы его особо поддерживала оппозиция. Зато, если кого-то пытаются посадить, то они прибегают, как утки на хлеб, и начинают крякать: «Вот, смотрите, его пытаются посадить!» Так вы объясните молодежи, что не надо кидаться в полицию бутылками, за это есть статья. За которую, конечно, будут сажать и будут делать это показательно. Не надо звать людей на несанкционированные митинги. За это сажают и сажают не тех, кто зовет, а тех, кто приходит. Они пользуются просто людьми. Мне неприятно на это смотреть. Я не хочу, чтобы моих людей использовали в целях собственной наживы. И я не хочу никуда относиться: ни к власти, ни к оппозиции. — На твой взгляд, какие основные проблемы есть в стране? Тема наркотиков, о которой внезапно все заговорили? — В правительстве появились люди, которые начали работать. Инициаторами выступает молодежь. А оглашают это, конечно, взрослые. Молодые начали понимать, что происходит из-за наркоты. Их интересуют так называемые дизайнерские наркотики — супы, насваи. Молодежь дохнет, а старики в своих кабинетах не видят. Для них уже слово «даркнет» — это что-то страшное. Не все так плохо. — А что вы своей дочке говорите про наркотики? Она, понимаю, уже не маленькая. — У меня дочке 19 лет. Я ей говорил уже: что хочешь — пробуй. Но смотри, что с тобой может произойти. Ты можешь сгнить. Мама ей объясняла, что будет, если она будет колоться. Я говорил: «Смотри, вот мой друг Денис, царствие ему небесное, начал гнить». Мы не можем остановить ребенка, трястись над ним и все запрещать. Они найдут, как мы находили в свое время, как наши родители. Потому что если есть спрос, то есть и предложение. Надо объяснять, вести просветительскую работу. А то запретили детям показывать наркотики с негативной стороны по ТВ. И они думают, что если по телику не будут показывать, то дети не будут употреблять. Ты понимаешь, насколько люди живут в другой плоскости и другом мире? Они где-то там живут. Надо выводить детские просветительские передачи. Показывать, к чему это приводит. К чему приводит употребление солей. Я уж и не говорю о травке, об экстази. Мне кажется, по сравнению с тем, что сейчас происходит, — это вообще не наркотик. Раньше мы боролись с героином, когда Centr появился. Мы говорили: хватит, остановитесь, перестаньте! Сейчас, когда я говорю о дизайнерских наркотиках, мне говорят, что я их предал. Кого предал? Людей, которые дизайнерскими наркотиками и солями торгуют? Так я никогда не был с ними! Я всегда был против них, против тех, кто торгует барбитурой, героином, методоном, солями и всем этим. Я всегда относился позитивно к людям, которые торгуют травкой. Для меня они — те, кто дарят радость. — Но ты же пропагандируешь в песнях этот красивый образ жизни: телочки, закладочки… По крайней мере, в твоем последнем альбоме. — Я как раз там и хотел сказать, что по закладкам не шарюсь. Я представил себя в 40 лет, как я там ковыряюсь где-то в кустах. Я такой ерундой не занимаюсь. Это по молодости хорошо. У меня друг рассказывал: он в районе увидел, как двое ночью лазают с фонариком и ищут закладку. Он к ним со спины подошел, фонарик включил и говорит: «Ну где она лежит, где она лежит?» Они испугались и убежали. Но проблема не в закладках и молодежи. Почему я говорю о «проблемах в погонах»? Мне не нравится то, что маленьких и глупых детей 19-летних, а сейчас другое поколение, ловят и сажают. Они пачками их закрывают. Хорошо, если какой-нибудь 20-летний пацан смог объясниться. А если нет? Кем он оттуда выйдет? Жуликом, криминальным персонажем. Или опущенным, зашкваренным со сломанной психикой и душой. Наше государство просто убивает поколение детей. — Богатые откупятся... Хотя, вот дело Ивана Голунова — это победа. — Богатые откупаются. А бедные садятся. Голунов — не оправдательный приговор. Нет победы, это проигрыш. Три года условно. Страна давит молодежь, душит и перекрывает. Решать вопросы надо не криками и писком, и топаньем ног — мол, я так хочу. Надо идти и договариваться, нести проекты по изменению законодательства. Вот были митинги — 1000 детей вышли и ножками потопали на улице, а деды посмотрели и подумали: «Ну дите балуется и балуется». От этого никакого серьезного переворота не произойдет. Переворот должен быть в сердцах и головах людей. Молодые приходят и что-то начинает меняться. — Главный вопрос: когда в политику? — Не собираюсь, иначе стану таким же, как они. Я не хочу вставать в ряд с ними. Я пытаюсь что-то поменять не для того, чтобы стать депутатом. Хотя это прикольно. Если я стану депутатом Госдумы, то мне придется играть по их правилам. Если я буду делать что-то не так, то мне по шапке дадут. Только кажется, что если ты стал депутатом, то все поменял. Нет. Отсюда легче менять сознание людей, восприятие людей, сердца. — Как люди реагируют на ваши походы в Госдуму? — Мне много пишут гадостей. Когда вышла «Свобода 2017», меня съели. Когда Алексей Навальный только сказал про меня, пошел большой поток негатива. Больше половины было ботов, но люди подхватили эту историю. Это как с Тимати и Гуфом я не видел пропаганду Собянина. — Так Тимати же пел: «Хлопну бургер за мэра»… — Ну и что? Тимати просто рифмует плохо. Я не вижу Собянина там никакого, либо я очень наивен. Либо это маразм, за уши притянутый. Леша (Долматов, он же Гуф) так вообще всю жизнь про Москву читает: то про Лужкова, то про Собянина. Любое инакомыслие от оппозиции наказывается большим потоком негатива в интернете в твою сторону. Не дай бог эта оппозиция придет! Мы тогда будем жить в Германии времен Гитлера. Это будет ад. Инакомыслие будет наказываться. Я не хочу этой оппозиции. А светлых голов не вижу. — Ты сказал про Навального, но есть же Соболь! — Хорош, это одна контора. У всех у них одинаковый способ достижения целей и одна стратегия. Я бы пошел за тем человеком, который действительно придет что-то менять. Который не будет пачкаться, считать чужие деньги и запускать квадрокоптер над домами, показывая, что у него есть какой-то дом. Да и хрен бы с ним! Тебя туда посадят — у тебя будет такой же дом. Люди идут во власть за баблом и властью. Надо прямо смотреть в глаза этой проблеме. Мы любим власть и деньги. Мне повезло, во мне больше аскетизма, чем желания власти. — А что ты скажешь про прессинг рэперов? Почему он был и пропал? — Основная часть закрытых концертов — вранье. Были непродажи билетов, а преподносилось это как запрет. Были звонки о заложенных бомбах, но снова говорили: запрет концертов. Были и такие моменты, но на самом деле это вранье. У Хаски действительно были запреты. Тут сложная ситуация. На местах власть имущие хотят запретить. С их точки зрения аморально это. У них не хватает мозгов понять, что запреты — не решение проблем. Что рэп озвучивает проблемы. Смотря на рэперов, можно понять, что происходит с молодежью. — Если говорить про рэп, в твоем последнем альбоме Free Base ты сильно повзрослел... Но некоторые темы прошлого проскальзывают. — Это круто! — Ты делал совместки с Pra(Killa’Gramm). Он порвал интернет с трэком «Курим дурь» и пропал. Где он сейчас? — Pra пропал, потому что он бездельник. Он талантливый парень. Рэпер он крутой. Старая школа не публикуется в новых пабликах. Это гонение на старую школу и искоренение истинного хип-хопа. Мы это воспринимаем так. Очень мало кто из нас там публикуется. Там жесткая настроенная оппозиционная история. Если вы проведете аналитику, то там хип-хопа не осталось. Там черт знает что, они публикуют ради лайков и просмотра. Рэп ушел обратно в андеграунд. Мы рэперы старой школы. Мы не придумываем что-то из серии «я **** твою телку». Для нас телка — это не телка. Если мы говорим так, то это падшая женщина. А если мы говорим о женщинах, то иначе. — А как же «Девочка-дилер» (новый трэк с альбома Free Base)? — Есть такая девочка в Москве. Мы сняли на этот трэк клип. Он выйдет в середине февраля. Девочка — героиня этой песни — хотела сняться в клипе. А я ей говорю: ты что, уехать хочешь? Тебе что, спокойно не живется? Мы взяли мою подругу Нонну. Это надо смотреть. Там и депутаты есть, и полиция, и девушки, и улица. — А ты не боишься проблем, когда так резко о полиции говоришь? — У меня итак с ними всегда проблемы. Раньше они ко мне по-другому относились. Как к персонажу, который их пытается грязью поливать. Я не говорю, что все полицейские плохие и конченные люди, что они ломают людей. Я человек, который считает, что если ты встал на путь полицейского, то ты должен бороться с криминалом, а не быть его частью. Но если ты в криминале, то ты должен быть в криминале. Они говорят: «Зачем ты это озвучиваешь?» Да чтобы люди понимали! Там же тоже есть люди, которые пытаются поменять плохую систему. У нас в стране либо все плохие, либо все хорошие. Если убрать полицию, то нам придется по городу с автоматами ходить. Когда люди выступают против полиции, у меня появляется такое чувство, будто они забыли, что были 90-е. Вот тогда была задница. Тебя могли забить за то, что ты сказал что-то не так. Когда большое количество свободы у тебя, то и у них (силовиков) тоже. — На мой взгляд, ты можешь стать таким героем нашего времени, за которым пойдут и правые, и левые… — Но они хотят Face, они двигают его. Мне нравится он, хоть я и не всегда согласен с его музыкой. — А какой совет ты можешь дать молодым? — Не надо никого слушать и ни за кем идти. Не надо становиться частью того стада, которое ведут на убой. Будьте сами собой. Надо думать о своей семье, о своей матери. Когда ты идешь со всеми на несанкционированный митинг, ты должен понимать, что тебя могут посадить. И твоя мать, и твоя девушка останутся без тебя. И никто не придет и не поможет. Если ты хочешь что-то поменять, то иди учись! Если ты готов поменять в своей стране что-то, то ты должен положить на это целую жизнь. И тогда что-то изменится.