В Петербурге открыли первое инклюзивное кафе «Огурцы» — в нем работают люди с особенностями. Как это устроено?

Маша Грекова открыла первое в Петербурге инклюзивное кафе «Огурцы» на набережной Фонтанки, 96, а двумя годами ранее — инклюзивные мастерские «Простые вещи»: в них взрослые люди с особенностями развития психики и интеллекта делают посуду, сумки, мебель и сувениры. «Собака.ru» поговорила с Машей об истории ее проекта и о том, почему инклюзия важна и полезна для всего общества. Кто такие люди с особенностями? И что такое инклюзия? Мы работаем с людьми с ментальными нарушениями — то есть с умственной отсталостью, генетическими патологиями вроде всем известного синдрома Дауна, аутизмом, параноидальными расстройствами и другими отклонениями, которые влияют на работу мозга. А инклюзия — это когда мы с этими людьми находимся вместе и принимаем друг друга. Для этого не нужны специальные условия — мы все на равных, никто не подстраивается, все получают профиты и новую информацию. То есть мы находимся в добровольных отношениях. Почему ты решила выбрать профессию, связанную с людьми с особенностями? У меня образование специального психолога, я окончила Психолого-педагогический университет в Москве, но пошла туда учиться не потому что хотела помогать людям с особенностями, а потому что это казалось чем-то между психиатрией и психологией. В Калуге, где я родилась и выросла, даже человека с синдромом Дауна невозможно встретить на улице, так что я о таких людях ничего не знала. Зато в университете резко с ними столк­нулась: на первом же курсе нас отправили на практику в детский сад для ребят с множественными нарушениями развития. После этого из нашей группы ушли четыре человека, а мне, наоборот, стало интересно. Надо сказать, что взрослых с особенностями я не видела до третьего курса. Когда мы пришли на практику в технологический колледж, где они получают профессию, нам выписали индивидуальные пропуска — иначе не пустят, а местная завуч настойчиво рекомендовала девушкам носить мешковатую неприметную одежду и ходить в туалет по двое. Я испугалась! Но оказалось, все это полная ерунда. Абсолютно такие же люди, как мы с вами, только еще умеют делать невероятные штуки — ткут, лепят, шлифуют. Мы вместе ели, целыми днями учились, и вскоре я начала ходить по коридорам спокойно. Все боятся взрослых с особенностями, потому что нет возможности с ними взаимодействовать. Нет такого опыта. Неудивительно, ведь в местах, где они находятся, требуют индивидуальные пропуска. Но страх никуда не денется, пока мы не узнаем, что это за люди. Тогда у тебя и родилась идея открыть инклюзивные мастерские? Да, я поняла, что необходим проект, который поможет людям встретиться. И эта встреча гораздо важнее для нас — они уже привыкли к тому, что их не принимают. При этом было важно, чтобы всех объединяла понятная продуктивная деятельность — так проще знакомиться и общаться. Почему ты открыла мастерские в Петербурге, а не в Москве? После университета я начала искать в Москве организацию, к которой могла бы присоединиться и продвинуть свою идею мастерских. Поработала в нескольких местах, но мне все равно хотелось сделать именно свой проект. Тогда я как-то очень быстро решила ­переехать в Петербург, потому что этот город для меня про другие ценности, другую скорость, другое ощущение себя — здесь гораздо легче начать собственное дело. Я написала в анимационную студию «Да» — они проводят занятия мульттерапии в социальных центрах и больницах. Идея у меня была очень размытой — «давайте сделаем какие-нибудь мастерские». Студия откликнулась, мы вместе все продумали и подали заявку на грант — его одобрили. Правда, мы совсем не знали, как считать деньги, поэтому полученного хватило только на то, чтобы купить оборудование. А мебель, посуду и даже зарплату части сотрудников оплачивали из моих денег — я до этого долго копила на машину. Группа собралась сразу? Мы открыли «Простые вещи» в феврале 2018 года, и к нам сразу начали ходить ребята, но их было мало. Мы были новичками, соответственно, и доверия к нам было ноль. За стол садилось человек десять, из которых половина — педагоги. А потом случилось то, что изменило всю мою жизнь — в марте мой друг журналист Шура Буртин по случаю моего дня рождения написал большой и очень личный пост в Facebook про мастерские, который набрал десятки тысяч лайков и репостов. На следующий день я стала популярна, хотя не была к этому готова. Мне написали полторы тысячи незнакомых людей: «чем помочь», «выходи за меня замуж», «давай сделаем точно такое же, но в Норильске». С этого момента «Простые вещи» зажили другой жизнью, в нас поверили родители особых ребят, и в сентябре мы закрыли набор из 30 человек. Потом все начало происходить стремительно: когда желающих стало намного больше, чем мест, мы запустили сбор средств на столярную мастерскую и открыли ее в декабре того же года. Сейчас у нас работает уже 50 особых взрослых, а те, кто делает это подолгу и регулярно, получают зарплату. Какая перед мастерскими стояла задача? Мы стараемся делать практичные и красивые вещи, чтобы их покупали не из жалости. Это последнее, что мне хочется вызывать у людей — потому что никто не умирает, ребята живут так всю жизнь и их не нужно жалеть. То, что мы делаем, это не про «как им тяжело», а про «смотри, какую классную чашку может сделать человек, которому, как тебе кажется, очень тяжело». Да, бывает нелегко, но если мы не начнем воспринимать этих людей иначе, ничего не изменится. С ними интересно, они много нам могут дать. Я не очень люблю говорить, что такие люди уникальны, потому что все уникальны. Но есть моменты, в которых ребята с особенностями понимают больше, и компенсацию никто не отменял — в «Простых вещах», например, я познакомилась с самым добрым человеком в моей жизни. Сейчас у нас четыре мастерских: в столярной делают как любую мебель на заказ, так и разделочные доски, сувениры, подставки под фотографии в виде ­домиков, мы можем работать на выезде — построить кровать, например. Керамическая мастерская самая успешная, у нас покупают огромное количество посуды, особенно фирменные кружки «Красота», «С пальцем» (то есть с небольшим отпечатком) и с пупырками. В графической мастерской делают дизайн: ребята что-то рисуют, а потом эти иллюстрации переносятся на календари, блокноты, открытки, стикерпаки, бутылочки для воды и сумки. В швейке бомбой производства внезапно стали экомешочки, недавно у нас появились коллекции футболок и толстовок с принтами. Как началась история с кафе? Год назад к нам присоединился повар Илья, который работал во многих веганских заведениях в Петербурге. Он делал обеды для всех ребят в мастерских, летом мы стали выезжать на фестивали и готовить там гонконгские вафли с пупырками. Вскоре поняли, что они всем нравятся и никого не беспокоит, что кофе варится чуть дольше, чем в соседнем фургончике. Мы никого не отпугнули, хотя страх такой был, — так мы и решили, что пора делать свое кафе. Запустили сбор, начали искать площадку — и на нас вышли ребята, у которых было кафе BGL на Фонтанке. Они его закрыли и хотели передать это место в хорошие руки, чтобы здесь не открыли стрип-клуб. Они отдали нам часть оборудования, но нам все равно нужно было многое докупить, перестроить, поменять коммуникации, сделать доступную среду. Мы собрали 800 тысяч краудфандингом, но этого, конечно, мало. Поэтому к работе над кафе подключились все наши мастерские — в столярной делали столы, в керамической — чашки, тарелки и даже раковину в туалет, в швейной — подушки. Мы научили нескольких ребят варить кофе, готовить на кухне, общаться с гостями. Сейчас у нас работают пять особых ребят, еще пять готовятся, наш максимум — 12 человек, все они будут получать зарплату. У них есть санитарные книжки, а одна девушка даже окончила колледж по специальности «повар». Как вы составили меню? Наш шеф-повар веган, поэтому все меню веганское, но этого можно даже не заметить — например, есть сэндвичи с беконом из рисовой бумаги со специями, которая коптится по-настоящему и на вкус почти не отличается от свинины. В любое время мы готовим завтраки: гранолу, омлет с тофу, сырники с домашней карамелью. В обед кормим овощными супами-пюре — тыквенными, морковыми, с нутом. В меню есть боулы — с рисом, булгуром, картофелем, грибами, тофу, овощами и нашим фирменным огуречным соусом. Сами готовим торты — наш кондитер умеет делать миллион разных, их даже нет в меню, чтобы она могла не загонять себя в рамки. Ее коронный торт — это наполеон, а еще кокосовые кексы, сытные пироги с капустой или шпинатом. Что касается кофе, то он есть в воронке, фильтр- и стандартные раф, капучино, американо. Мы покупаем разные сорта, бариста с ними экспериментируют. Сейчас у нас кофе из Гондураса, который обжарили две недели назад, мы планируем начать продавать ­свежеобжаренные зерна. Кстати, напитки с собой мы наливаем в многоразовые стаканы из переработанного пластика, которые продаем по себестоимости в 100 рублей. Если кому-то он больше не будет нужен, то его можно вернуть и получить деньги обратно. Мы не хотим ни о чем кричать — ни об отказе от продуктов животного происхождения, ни о том, что здесь работают люди с особенностями. Так же, как с продукцией, мы хотели бы, чтобы к нам приходили, потому что здесь вкусно и уютно. Какие у вас теперь планы? Хотим делать кейтеринги и кофе-брейки, такой опыт у нас уже есть. Мы собираемся проводить в кафе мероприятия, сделаем каталог тортов, чтобы их могли заказывать с доставкой. Хотим перевезти мастерские в более просторное помещение, чтобы мы могли взять к себе 80–100 ребят. Сейчас наш предел — 50. Мы очень быстро растем — недавно запустили интернет-магазин и даже не успели порадоваться, потому что были заняты открытием кафе. «Простые вещи» учат честности по отношению к другим и себе Чему ты научилась за эти два года? Мастерские учат честности по отношению к другим и себе: у нас есть термин «личное пространство» — его говорят, когда не хотят близко взаимодействовать или общаться. Мы все взрослые люди и можем объяснять друг другу, что нам некомфортно. Мы стараемся находиться в честных отношениях с собой, а не быть для кого-то удобными, потому что иначе легко выгореть. Когда у человека множественное нарушение развития, его прогресс может быть очень медленным. Это учит тебя внимательно ждать: можно расстраиваться, что у него целый год не получается есть самостоятельно, а можно начать замечать тонкости, нюансы — как он впервые проводит пальцем по ложке, чувствуя к ней интерес. У тебя становится меньше требований здесь и сейчас. Эта возможность наблюдения, внимательного отношения к другому человеку будит во мне азарт. Мастерские «Простые вещи» на 60% окупаются продажей продукции, а в кафе «Огурцы» с первых же дней все места заняты музыкантами, художниками, городскими активистами и благотворителями. Как тебе кажется, почему так получилось? Когда мы только открыли «Простые вещи», у меня была постоянная тревога, что мы закроемся — закончатся деньги, нас выселят из помещения, что-то сгорит. Сейчас я точно знаю, что все будет продолжаться — в кафе каждый день полная посадка, в мастерских делают большие корпоративные заказы. Мы все дилетанты, я никогда не была директором НКО, некоммерческой организации, мы делаем так, как можем. Но мы готовы на все, каждый рад помочь с любой задачей. Это не потому что нам не хватает рук (хотя их тоже часто не хватает), а потому что всем важно, чтобы это место жило. Можно даже не говорить, кто здесь работает, идея не в том, чтобы на всех повесить таблички с диагнозами, а, наверное, в простоте. Наши включенность и безумие, мне кажется, чувствуются и привлекают. Текст: Ксения Морозова Фото: Юлия Ориша, «Простые вещи»